1
Собственно, вторая часть. Буду рад, если укажут на ошибки.
Да-да, многобукв, не осилил.
Осторожно!!! Легкоё гуро! Осторожно!!!
В застенках Виндхельма можно было найти многое: устоявшийся запах немытых тел, сверкающие инструменты, служащие истине в понимании жестокого мира гражданской войны, нечистоты в камерах с обитателями. Чего там не было — так это крови, несмотря на все представления обывателей. Её убирали, ведь палачи в массе своей — удивительно брезгливые в повседневности люди. Оставлять место работы грязным считалось непрофессиональным.
В пыточной находилось четверо человек, отчего она казалась немного тесноватой. Впрочем, стояли только трое — четвёртый был на стене, подвешенный цепями.
Статный рыжеволосый мужчина средних лет потянулся, едва не достав руками до потолка.
— Долго ждать ещё, Галмар? Могу поспорить, я бы выбил признание из него так же быстро, как и палач!
— Ульфрик, ты слишком торопишься. Ты всегда слишком торопишься. — Ответивший ему, может, и не казался таким представительным, как его собеседник. Но в глазах у него скрывалась жесткость человека, хорошо знавшего цену себе. Единственное же, что мелькало в глазах у Ульфрика, когда он смотрел на пленника, — детское любопытство, заставляющее ребёнка отрывать крылышки бабочкам и таскать кошек за хвост.
Третий норд, бывший в камере, — маг Торальф — внутренне скривился. Насколько всё было бы проще, обладай Галмар Голосом! Но древние обычаи, навязывающие королей… Галмар обладал всеми качествами лидера, но ему суждено было оставаться в тени Ульфрика. Потому что Талос с чего-то решил, что Ульфрик лучше распорядится даром драконов. Увы, помимо голоса и харизмы Буревестнику пригодился бы ум. В паре Галмар-Ульфрик им обладал лишь Каменный Кулак.
Ульфрик сплюнул и подошёл к предполагаемому шпиону. Резко, вкладывая в удар всю силу, он ударил предателя по животу, затем перешёл на лицо.
— Говори, что тебе пообещала Империя? Почему ты предал нас?! Говори!
Последний удар пришёлся под дых. Скованный мужчина судорожно извивался и пытался поймать лёгкими, истерзанными спазмами, хоть немного душного воздуха подземелий.
— Я же сказал, Ульфрик, так ты ничего не добьёшься. — Спокойно произнёс Галмар. Он не попытался остановить лидера Братьев. Тот всё равно сделал бы всё по-своему.
—Сказал, — с раздражением отозвался Ульфрик. Он заскучал. Но потом, вспомнив, что в камере есть ещё один участник, до сего момента не проявлявший себя, обратился у Торальфу.
— Кто этот человек? И вообще, — до него дошло, что он даже не знает, где его схватили.
— Как его поймали.
— Ваше Величество, — с удовольствием разминая спину в поклоне, ответил Торальф. —
Этот норд по имени Ригмор — помощник конюха на общих конюшнях Виндхельма. Сегодня ночью он пытался прокрасться мимо постов внутренней охраны за пределы городских стен города. При себе у него было письмо, — на этих словах маг вытащил из внутреннего кармана бумажку и подал её главе Братьев. — К сожалению, оно оказалось зашифровано и на первый взгляд представляет собой обычное послание. Но зачем бы невиновному человеку выходить ночью с письмом?
Ульфрик повертел бумагу у себя в руках. Затем передал её Галмару, который тут же отдал её обратно магу — Каменный Кулак уже видел его. А Буревестник не умел читать.
— Единственный вопрос, — продолжил Торальф, — кому он служит? Из послания неясно, Империя или Доминион это.
Ригмор стал судорожно кашлять, сплёвывая на каменный пол кровавую слюну. Немного придя в себя, он слабым голосом сказал:
— Никому я не служу… письмо для моей матери… а гонцу хотел передать, чтобы… —
Очередной приступ кашля прервал его. — чтобы жена не узнала. Они терпеть друг друга не могут.
Слабая улыбка скользнула по окровавленным губам помощника конюха. Галмар с непроницаемым лицом стоял, никак не отреагировав на это заявление внешне. Но он понял, что конюх скорее всего не врёт. А ещё он осознал, что выпускать Ригмора отсюда нельзя. Нельзя, чтобы люди узнали, как на самом деле работает дознание Братьев Бури.
— Что ж, сам он не сознается, — бодро произнёс Ульфрик, затем, помрачнев, заявил: — Где же палач, да заберёт его Обливион?!
Как по волшебству, в коридоре послышался какой-то шум. Дверь открылась, впуская упитанного мужчину с маской на голове. Снаружи осталось два стражника, охранявших вход. Ульфрик обрадованно улыбнулся, Галмар равнодушно кивнул вошедшему, а Торальф, казалось, даже не заметил, что в помещении появился кто-то ещё.
Палач осмотрелся и, вздохнув, негромко вымолвил:
— Сложно работать в такой обстановке, чересчур тесно.
Галмар спросил у Ульфрика:
— Нам здесь делать нечего. Не желаешь уйти?
Глаза Ульфрика возбуждённо блестели:
— Нет, я останусь. Ты иди, если хочешь пропустить такое зрелище.
Каменный Кулак не видел смысла в том, чтобы наблюдать за пытками, но ничего не ответил и лишь вышёл из камеры. Раз уж ему суждено было проснуться ночью, почему бы не заняться делами?
Ульфрик откинулся поудобнее на какую-то железную штуковину, приготовившись наблюдать. Палач споро разжёг жаровню, поместил на неё несколько игл и пару железных прутьев. Скинул с себя накидку и кафтан, оставшись голым по пояс. Затем произнёс в пустоту:
— Мне нужен помощник-маг. Мой подмастерье спит, его разбудить не догадались.
Ульфрик качнул головой в сторону Торальфа. Недовольный маг начал было протестовать, но Буревестник быстро заткнул его, заявив, что рассматривает неподчинение как прямую измену Братьям.
— Что мне нужно делать? — выдавил из себя маг, неожиданно для себя ставший помощником палача. Толстяк указал на тазик, который он заполнил водой из бочки, стоявшей в углу пыточной.
— Подогрей. Только осторожно, чтобы вода была тёплой, а не горячей.
Потеряв интерес к Торальфу, палач, надел рукавицы, поправил маску на лице — кому понравится кровь, хлещущая прямо на лицо? — и взял за уже красные прутья за кончики. Приблизившись к конюху, почувствовавшему скорую пытку и оттого особенно усердно кричавшему о пощаде, толстяк на секунду замер, а потом медленно прикоснулся кончиками прутьев к соскам Ригмора.
Сладковатый запах палёной плоти смешался с криками обезумевшего от боли человека. Из глаз у конюха потекли слёзы, когда толстяк переместил прутья чуть ниже, на живот. Палач прикасался к телу заключенного прутьями до тех пор, пока те не остыли. Тогда он отложил их в сторону и, покосившись на Ульфрика, сказал:
— Нам надо снять его отсюда. С теми инструментами, что есть у меня сейчас, работать с телом так неудобно.
— А разве он не постарается убежать?
Торальф, подогревающий воду, поморщился. К чести палача, он не стал реагировать на столь глупое предположение смешком — куда бы убежал пленник в таком состоянии, даже если бы миновал их и стражу снаружи? Вместо этого он взял скальпель, гревшийся на жаровне, и перерезал жилы обеих ног Ригмору.
— Теперь не убежит. Помогите снять его, ваше величество.
Палач разомкнул цепи, и пленник безвольным кулем повалился под ноги Ульфрику. Тот поднял его и усадил на стул. Толстяк споро приковал руки и ноги Ригмора и довольно произнёс:
— Вот теперь дело пойдёт. Так, где там иглы и молток…
Пленник закричал не своим голосом, когда толстяк стал медленно вводить ему иглу под ноготь указательного пальца правой руки. Где-то на половине ногтя тот лопнул, и палач несколькими мощными ударами молотка забил его до основания, задев кость. Голова Ригмора дёрнулась, словно в неё попала боевыми заклятьями целая сотня магов, а отверстый рот продолжал кривиться в бессмысленных мольбах.
Палач бесстрастно перешёл ко второму пальцу, потом — к третьему. Когда все пять пальцев заключённого оказались изуродованы так, что напоминали скрючённые когти неведомой птицы, у которой сквозь мясо и кровь проглядывала белая кость, палач отошёл и чуть хрипловатым тоном задал вопрос:
— Кому предназначалось письмо?
Ригмор открыл рот, на лице у него была склизкая маска из крови, слёз и соплей. В причитаниях и просьбах о смерти можно было услышать.
— Я… не… предатель…
Толстяк покачал головой и проверил состояние скальпеля и инструмента, который Ульфрик прежде никогда не видел. Что-то вроде клещей, но изогнутых и острых.
— Тащи сюда таз.
Торальф осторожно левитировал ёмкость с водой, от которой шёл лёгкий пар, поближе к пленнику и его мучителю.
Ульфрик неожиданно подал голос:
— Что ты собираешься делать, палач? И как тебя зовут?
Толстяк не удивился — а если и удивился, то виду не подал: на нём по-прежнему была маска.
— Хамвир, ваше величество. Скоро увидите.
Хамвир осторожно освободил правую руку Ригмора от кандалов, приковывающих её к стулу. Рука безвольно повисла, у пленника не оставалось сил на сопротивление.
Взяв скальпель, толстяк сделал надрез где-то на середине предплечья. Продолжив разрезать плоть, Хамвир сделал полный круг. Затем от круга пореза он провёл скальпелем несколько линий разрезов до кисти, чтобы потом хитроумными “клещами” начать слоями снимать кожу с руки.
Крики Ригмора перешли в вопли, а те — в отчаянные хрипы. Резко запахло мочой и фекалиями — организм заключённого не выдержал издевательств. Палач осторожно, мягко освободил кисть Ригмора от кожи. Сочившаяся кровь стекала на пол, вены и артерии, видимые теперь, пульсировали в неярком свете пару факелов.
— Подними таз повыше. Нужно окунуть туда руку. — Скомандовал Хамвир.
Торальф подинился, и кисть Ригмора оказалась погружённой в воду. Визг пленника больно резанул по ушам всех в пыточной, правая рука била по тазу. Палач с трудом удержал её внутри.
— Обычная солёная вода, но как помогает…
Подержав примерно с полминуты кисть пленника в тазу, толстяк дал команду отпускать ёмкость вниз. Ригмор не шевелился.
— Потерял сознание. Нужно залечить эту руку, а то ещё умрёт от потери крови.
Маг принялся за дело, в мыслях проклиная Хамвира, Ульфрика и вообще всех на свете, включая себя. Зачем он попёрся с ними вниз!
Буревестник с ленцой смотрел на разыгравшееся действо. Он не был садистом, но являлся, по сути, мальчишкой. Мальчишкой, доросшим до серьёзных забав, но не изменившимся внутренне.
Наблюдавший за процессом лечения Хамвир вдруг замахал руками и крикнул:
— Зачем ты его полностью лечишь? Нужно только остановить кровь! — Пробормотав что-то под нос, он мечтательно протянул. — Эх, сюда бы моего помощника…
Но тут же встрепенулся и направился к жаровне. Ригмор пришёл в себя после пары пощёчин, и ему был задан вопрос:
— На кого ты работаешь? На Империю? На Доминион?
Ответа они не услышали, только всхлипы и стоны. Хамвир пожал плечами — его спина раскраснелась и блестела от пота — и, приблизившись к левой руке Ригмора, кинжалом отрубил фалангу указательного пальца. Мгновение помедлил и продолжил кромсать руку. За несколько минут от некогда длинных пальцев остались жалкие обрубки, из которых сочилась кровь. Белеющие остатки костей странно смотрелись там, но они быстро окрасились красной влагой.
— Устал я что-то, — утирая пот со лба, заявил толстяк. — Ну, а теперь немного прожарим правую.
С этими словами он пододвинул жаровню вплотную к стулу с телом пленника, освободил правую руку и положил прямо к тлеющие угли. Запах жарящегося мяса стал невыносим. Торальфа замутило. Ульфрик же как ни в чём не бывало смотрел — впитывал и наслаждался, как наслаждается игрой актёров в имперском театре столичный аристократ.
Снова ускользнув в забвение, Ригмор выиграл для себя лишь пару секунд — несколькими ударами палач привёл его в чувство.
После этого началась самая грязная работа — вскрыв голени, Хамвир скальпелем рассёк жилы и, извлекнув мышцы, показал их пленнику. Торальф, видевший взгляд Ригмора — тупой, как у овцы, понял, что его давно сломили. И если бы у него имелось хоть что-то, что он мог рассказать…
Чуть больше оживления заключённый проявил, когда в уголок глаза ему вонзили спицу. Он стал дёргаться и вопить что-то невнятное, так что палач не смог аккуратно извлечь глаз из глазницы, но проткнул его.
— Шигорат, попался, как новичок. — с огорчением махнул рукой Хамвир. — даже не смог глаз извлечь. Впрочем, я сомневаюсь, что этот парень действительно шпион. Никто не стал бы терпеть такую боль.
Ульфрик прикрикнул.
— Продолжать дознание. Мы должны быть абсолютно уверены в том, что всё-таки шпион!
Ригмор сломался, когда ему выламывали пальцы на ногах. Плача и скуля, он кричал:
— Я шпион, шпион-шпион-шпион!
Голос его прервался.
— Империя? Доминион? Что ты хотел передать им?
— Империя! Доминион! Во имя Талоса, убейте меня, я признаюсь, не надо больше, прошуууу….
Голова Ригмора безжизненно упала на сплошную рану, бывшую грудью. Торальф вспомнил, скольких сил ему стоило залечить рану, оставшуюся после вскрытой груди и выламывания ребра. Сколько крови зря…
— Ваше величество, осмелюсь сказать, что этот пленник и впрямь был невиновен. Сейчас он уже ничего не может сказать, а сознался лишь для того, чтобы его не трогали больше.
Ульфрик зевнул.
— Да? Что ж, раз всё закончилось, то я, пожалуй, пойду спать. Счастливо вам.
За ним закрылась дверь, палач и маг остались вдвоём, не считая пленника. В помещении, где отчётливо пахло кровью, дерьмом и потом.
Хамвир утирался рукой — становилось всё жарче.
— И что теперь, маг?
— Не знаю, Хамвир, не знаю. Наверное, народу скажут, что он был предателем. Сомневаюсь, что стражники стали скрывать то, что тащат его прямо сюда. О, — Торальф взглянул на Рогмира. — умер. Бедняга мёртв.
— Он заслужил, — мрачно отозвался Хамвир, оглядывая помещение. — Талос, сколько крови!
Он стащил с лица маску.
— Придётся изрядно повозиться, чтобы навести здесь порядок…
Да-да, многобукв, не осилил.
Осторожно!!! Легкоё гуро! Осторожно!!!
В застенках Виндхельма можно было найти многое: устоявшийся запах немытых тел, сверкающие инструменты, служащие истине в понимании жестокого мира гражданской войны, нечистоты в камерах с обитателями. Чего там не было — так это крови, несмотря на все представления обывателей. Её убирали, ведь палачи в массе своей — удивительно брезгливые в повседневности люди. Оставлять место работы грязным считалось непрофессиональным.
В пыточной находилось четверо человек, отчего она казалась немного тесноватой. Впрочем, стояли только трое — четвёртый был на стене, подвешенный цепями.
Статный рыжеволосый мужчина средних лет потянулся, едва не достав руками до потолка.
— Долго ждать ещё, Галмар? Могу поспорить, я бы выбил признание из него так же быстро, как и палач!
— Ульфрик, ты слишком торопишься. Ты всегда слишком торопишься. — Ответивший ему, может, и не казался таким представительным, как его собеседник. Но в глазах у него скрывалась жесткость человека, хорошо знавшего цену себе. Единственное же, что мелькало в глазах у Ульфрика, когда он смотрел на пленника, — детское любопытство, заставляющее ребёнка отрывать крылышки бабочкам и таскать кошек за хвост.
Третий норд, бывший в камере, — маг Торальф — внутренне скривился. Насколько всё было бы проще, обладай Галмар Голосом! Но древние обычаи, навязывающие королей… Галмар обладал всеми качествами лидера, но ему суждено было оставаться в тени Ульфрика. Потому что Талос с чего-то решил, что Ульфрик лучше распорядится даром драконов. Увы, помимо голоса и харизмы Буревестнику пригодился бы ум. В паре Галмар-Ульфрик им обладал лишь Каменный Кулак.
Ульфрик сплюнул и подошёл к предполагаемому шпиону. Резко, вкладывая в удар всю силу, он ударил предателя по животу, затем перешёл на лицо.
— Говори, что тебе пообещала Империя? Почему ты предал нас?! Говори!
Последний удар пришёлся под дых. Скованный мужчина судорожно извивался и пытался поймать лёгкими, истерзанными спазмами, хоть немного душного воздуха подземелий.
— Я же сказал, Ульфрик, так ты ничего не добьёшься. — Спокойно произнёс Галмар. Он не попытался остановить лидера Братьев. Тот всё равно сделал бы всё по-своему.
—Сказал, — с раздражением отозвался Ульфрик. Он заскучал. Но потом, вспомнив, что в камере есть ещё один участник, до сего момента не проявлявший себя, обратился у Торальфу.
— Кто этот человек? И вообще, — до него дошло, что он даже не знает, где его схватили.
— Как его поймали.
— Ваше Величество, — с удовольствием разминая спину в поклоне, ответил Торальф. —
Этот норд по имени Ригмор — помощник конюха на общих конюшнях Виндхельма. Сегодня ночью он пытался прокрасться мимо постов внутренней охраны за пределы городских стен города. При себе у него было письмо, — на этих словах маг вытащил из внутреннего кармана бумажку и подал её главе Братьев. — К сожалению, оно оказалось зашифровано и на первый взгляд представляет собой обычное послание. Но зачем бы невиновному человеку выходить ночью с письмом?
Ульфрик повертел бумагу у себя в руках. Затем передал её Галмару, который тут же отдал её обратно магу — Каменный Кулак уже видел его. А Буревестник не умел читать.
— Единственный вопрос, — продолжил Торальф, — кому он служит? Из послания неясно, Империя или Доминион это.
Ригмор стал судорожно кашлять, сплёвывая на каменный пол кровавую слюну. Немного придя в себя, он слабым голосом сказал:
— Никому я не служу… письмо для моей матери… а гонцу хотел передать, чтобы… —
Очередной приступ кашля прервал его. — чтобы жена не узнала. Они терпеть друг друга не могут.
Слабая улыбка скользнула по окровавленным губам помощника конюха. Галмар с непроницаемым лицом стоял, никак не отреагировав на это заявление внешне. Но он понял, что конюх скорее всего не врёт. А ещё он осознал, что выпускать Ригмора отсюда нельзя. Нельзя, чтобы люди узнали, как на самом деле работает дознание Братьев Бури.
— Что ж, сам он не сознается, — бодро произнёс Ульфрик, затем, помрачнев, заявил: — Где же палач, да заберёт его Обливион?!
Как по волшебству, в коридоре послышался какой-то шум. Дверь открылась, впуская упитанного мужчину с маской на голове. Снаружи осталось два стражника, охранявших вход. Ульфрик обрадованно улыбнулся, Галмар равнодушно кивнул вошедшему, а Торальф, казалось, даже не заметил, что в помещении появился кто-то ещё.
Палач осмотрелся и, вздохнув, негромко вымолвил:
— Сложно работать в такой обстановке, чересчур тесно.
Галмар спросил у Ульфрика:
— Нам здесь делать нечего. Не желаешь уйти?
Глаза Ульфрика возбуждённо блестели:
— Нет, я останусь. Ты иди, если хочешь пропустить такое зрелище.
Каменный Кулак не видел смысла в том, чтобы наблюдать за пытками, но ничего не ответил и лишь вышёл из камеры. Раз уж ему суждено было проснуться ночью, почему бы не заняться делами?
Ульфрик откинулся поудобнее на какую-то железную штуковину, приготовившись наблюдать. Палач споро разжёг жаровню, поместил на неё несколько игл и пару железных прутьев. Скинул с себя накидку и кафтан, оставшись голым по пояс. Затем произнёс в пустоту:
— Мне нужен помощник-маг. Мой подмастерье спит, его разбудить не догадались.
Ульфрик качнул головой в сторону Торальфа. Недовольный маг начал было протестовать, но Буревестник быстро заткнул его, заявив, что рассматривает неподчинение как прямую измену Братьям.
— Что мне нужно делать? — выдавил из себя маг, неожиданно для себя ставший помощником палача. Толстяк указал на тазик, который он заполнил водой из бочки, стоявшей в углу пыточной.
— Подогрей. Только осторожно, чтобы вода была тёплой, а не горячей.
Потеряв интерес к Торальфу, палач, надел рукавицы, поправил маску на лице — кому понравится кровь, хлещущая прямо на лицо? — и взял за уже красные прутья за кончики. Приблизившись к конюху, почувствовавшему скорую пытку и оттого особенно усердно кричавшему о пощаде, толстяк на секунду замер, а потом медленно прикоснулся кончиками прутьев к соскам Ригмора.
Сладковатый запах палёной плоти смешался с криками обезумевшего от боли человека. Из глаз у конюха потекли слёзы, когда толстяк переместил прутья чуть ниже, на живот. Палач прикасался к телу заключенного прутьями до тех пор, пока те не остыли. Тогда он отложил их в сторону и, покосившись на Ульфрика, сказал:
— Нам надо снять его отсюда. С теми инструментами, что есть у меня сейчас, работать с телом так неудобно.
— А разве он не постарается убежать?
Торальф, подогревающий воду, поморщился. К чести палача, он не стал реагировать на столь глупое предположение смешком — куда бы убежал пленник в таком состоянии, даже если бы миновал их и стражу снаружи? Вместо этого он взял скальпель, гревшийся на жаровне, и перерезал жилы обеих ног Ригмору.
— Теперь не убежит. Помогите снять его, ваше величество.
Палач разомкнул цепи, и пленник безвольным кулем повалился под ноги Ульфрику. Тот поднял его и усадил на стул. Толстяк споро приковал руки и ноги Ригмора и довольно произнёс:
— Вот теперь дело пойдёт. Так, где там иглы и молток…
Пленник закричал не своим голосом, когда толстяк стал медленно вводить ему иглу под ноготь указательного пальца правой руки. Где-то на половине ногтя тот лопнул, и палач несколькими мощными ударами молотка забил его до основания, задев кость. Голова Ригмора дёрнулась, словно в неё попала боевыми заклятьями целая сотня магов, а отверстый рот продолжал кривиться в бессмысленных мольбах.
Палач бесстрастно перешёл ко второму пальцу, потом — к третьему. Когда все пять пальцев заключённого оказались изуродованы так, что напоминали скрючённые когти неведомой птицы, у которой сквозь мясо и кровь проглядывала белая кость, палач отошёл и чуть хрипловатым тоном задал вопрос:
— Кому предназначалось письмо?
Ригмор открыл рот, на лице у него была склизкая маска из крови, слёз и соплей. В причитаниях и просьбах о смерти можно было услышать.
— Я… не… предатель…
Толстяк покачал головой и проверил состояние скальпеля и инструмента, который Ульфрик прежде никогда не видел. Что-то вроде клещей, но изогнутых и острых.
— Тащи сюда таз.
Торальф осторожно левитировал ёмкость с водой, от которой шёл лёгкий пар, поближе к пленнику и его мучителю.
Ульфрик неожиданно подал голос:
— Что ты собираешься делать, палач? И как тебя зовут?
Толстяк не удивился — а если и удивился, то виду не подал: на нём по-прежнему была маска.
— Хамвир, ваше величество. Скоро увидите.
Хамвир осторожно освободил правую руку Ригмора от кандалов, приковывающих её к стулу. Рука безвольно повисла, у пленника не оставалось сил на сопротивление.
Взяв скальпель, толстяк сделал надрез где-то на середине предплечья. Продолжив разрезать плоть, Хамвир сделал полный круг. Затем от круга пореза он провёл скальпелем несколько линий разрезов до кисти, чтобы потом хитроумными “клещами” начать слоями снимать кожу с руки.
Крики Ригмора перешли в вопли, а те — в отчаянные хрипы. Резко запахло мочой и фекалиями — организм заключённого не выдержал издевательств. Палач осторожно, мягко освободил кисть Ригмора от кожи. Сочившаяся кровь стекала на пол, вены и артерии, видимые теперь, пульсировали в неярком свете пару факелов.
— Подними таз повыше. Нужно окунуть туда руку. — Скомандовал Хамвир.
Торальф подинился, и кисть Ригмора оказалась погружённой в воду. Визг пленника больно резанул по ушам всех в пыточной, правая рука била по тазу. Палач с трудом удержал её внутри.
— Обычная солёная вода, но как помогает…
Подержав примерно с полминуты кисть пленника в тазу, толстяк дал команду отпускать ёмкость вниз. Ригмор не шевелился.
— Потерял сознание. Нужно залечить эту руку, а то ещё умрёт от потери крови.
Маг принялся за дело, в мыслях проклиная Хамвира, Ульфрика и вообще всех на свете, включая себя. Зачем он попёрся с ними вниз!
Буревестник с ленцой смотрел на разыгравшееся действо. Он не был садистом, но являлся, по сути, мальчишкой. Мальчишкой, доросшим до серьёзных забав, но не изменившимся внутренне.
Наблюдавший за процессом лечения Хамвир вдруг замахал руками и крикнул:
— Зачем ты его полностью лечишь? Нужно только остановить кровь! — Пробормотав что-то под нос, он мечтательно протянул. — Эх, сюда бы моего помощника…
Но тут же встрепенулся и направился к жаровне. Ригмор пришёл в себя после пары пощёчин, и ему был задан вопрос:
— На кого ты работаешь? На Империю? На Доминион?
Ответа они не услышали, только всхлипы и стоны. Хамвир пожал плечами — его спина раскраснелась и блестела от пота — и, приблизившись к левой руке Ригмора, кинжалом отрубил фалангу указательного пальца. Мгновение помедлил и продолжил кромсать руку. За несколько минут от некогда длинных пальцев остались жалкие обрубки, из которых сочилась кровь. Белеющие остатки костей странно смотрелись там, но они быстро окрасились красной влагой.
— Устал я что-то, — утирая пот со лба, заявил толстяк. — Ну, а теперь немного прожарим правую.
С этими словами он пододвинул жаровню вплотную к стулу с телом пленника, освободил правую руку и положил прямо к тлеющие угли. Запах жарящегося мяса стал невыносим. Торальфа замутило. Ульфрик же как ни в чём не бывало смотрел — впитывал и наслаждался, как наслаждается игрой актёров в имперском театре столичный аристократ.
Снова ускользнув в забвение, Ригмор выиграл для себя лишь пару секунд — несколькими ударами палач привёл его в чувство.
После этого началась самая грязная работа — вскрыв голени, Хамвир скальпелем рассёк жилы и, извлекнув мышцы, показал их пленнику. Торальф, видевший взгляд Ригмора — тупой, как у овцы, понял, что его давно сломили. И если бы у него имелось хоть что-то, что он мог рассказать…
Чуть больше оживления заключённый проявил, когда в уголок глаза ему вонзили спицу. Он стал дёргаться и вопить что-то невнятное, так что палач не смог аккуратно извлечь глаз из глазницы, но проткнул его.
— Шигорат, попался, как новичок. — с огорчением махнул рукой Хамвир. — даже не смог глаз извлечь. Впрочем, я сомневаюсь, что этот парень действительно шпион. Никто не стал бы терпеть такую боль.
Ульфрик прикрикнул.
— Продолжать дознание. Мы должны быть абсолютно уверены в том, что всё-таки шпион!
Ригмор сломался, когда ему выламывали пальцы на ногах. Плача и скуля, он кричал:
— Я шпион, шпион-шпион-шпион!
Голос его прервался.
— Империя? Доминион? Что ты хотел передать им?
— Империя! Доминион! Во имя Талоса, убейте меня, я признаюсь, не надо больше, прошуууу….
Голова Ригмора безжизненно упала на сплошную рану, бывшую грудью. Торальф вспомнил, скольких сил ему стоило залечить рану, оставшуюся после вскрытой груди и выламывания ребра. Сколько крови зря…
— Ваше величество, осмелюсь сказать, что этот пленник и впрямь был невиновен. Сейчас он уже ничего не может сказать, а сознался лишь для того, чтобы его не трогали больше.
Ульфрик зевнул.
— Да? Что ж, раз всё закончилось, то я, пожалуй, пойду спать. Счастливо вам.
За ним закрылась дверь, палач и маг остались вдвоём, не считая пленника. В помещении, где отчётливо пахло кровью, дерьмом и потом.
Хамвир утирался рукой — становилось всё жарче.
— И что теперь, маг?
— Не знаю, Хамвир, не знаю. Наверное, народу скажут, что он был предателем. Сомневаюсь, что стражники стали скрывать то, что тащат его прямо сюда. О, — Торальф взглянул на Рогмира. — умер. Бедняга мёртв.
— Он заслужил, — мрачно отозвался Хамвир, оглядывая помещение. — Талос, сколько крови!
Он стащил с лица маску.
— Придётся изрядно повозиться, чтобы навести здесь порядок…
Баланс должен быть - тот самый "танец по лезвию бритвы" 
Галмар всегда торопиться, а не Ульфрик.