Перейти к содержимому






* * * * * 1 голосов

Под подолом правды. Часть последняя.

Написано Mr.Nobody, 26 января 2014 · 451 просмотры

Я бы запихнул это для Антологии, но история великовата.

Зимний день, ярко-слепящий и пронзающий вымораживающим до костей холодом, заставлял дыхание вырываться из глотки затруднёнными редкими хрипами, остатки тепла вытекали из меня белёсым паром, тут же растворяющимся в кристальном воздухе. Я чувствовал себя ледышкой, по прихоти судьбы укутавшейся в гору обносков, липкий пот мокрой лапой придавил мою спину, принуждая согнуться под тяжестью острых лучей далёкого нещадного бледно-золотого круга. Солнце не приносило радости, оно высасывало её. Наверное, так надо. Наверное, оно пьёт людскую жизнь зимой, чтобы щедро разливать её летом. Солнце — вампир, припавший к человеку и убивающий наравне с холодами, вампир, который наливается ядовито-жёлтым и под конец не выдерживает в себе украденной силы, лопаясь с мерзким хлюпаньем, которое мы привыкли отчего-то воспринимать как потепление — конец нашим озябшим плечам, красным носам и постоянному насморку.

Я посмотрел на Ринага, сидящего рядом со мной на облучке повозки. Он нахохлился, съёжился в комок — солнце давило на него тоже. Мы встретились глазами. Выглядел напарник неважно: иней на бровях, давно не бритая щетина, которая превратилась в нечто среднее между иголками ежа и шерстью, мешки под глазами, потрескавшиеся губы и потухший взгляд. Ринаг осунулся, кожа была бледной и тонкой. Призрак, а не человек. Я и сам выглядел не лучше.

— Чё пялишься? — Хмуро спросил он. Я не ответил.

Мы проехали несколько застав, устроенных прямо на улицах. В последнее время войска короля всё чаще высаживали десант прямо на острове. Война шла плохо, люди роптали и даже пытались открыто протестовать, ныряя в переулки как крысы, едва только им стоило заслышать топот множества подбитых сапог. Угрюмые солдаты дотошно выспрашивали, куда едем. Мы говорили, что к границе лордства. Солдаты залазили в телегу, видели там трупы, сложенные в пару рядов, спрыгивали обратно на мостовую. На последней преграде нам выделили проводника, который должен был убедиться, что мы не шпионы, которых поджидает вражеский цеппелин, готовый забрать двух чистильщиков.

Золотая меланхолично переставляла ноги. Кобыла отупела от голода. Сквозь встрёпанную шкуру вполне проглядывались очертания рёбер. Скажи мне раньше, без нормальной еды можно протянуть так долго, я бы точно рассмеялся прямо в лицо этакому шутнику.
Мы доехали до ограды, слезли с телеги. Солдат остался на козлах, раздражённо помотав головой на нашу просьбу о помощи. Он растирал себе руки, иногда дыша на них. Служака больше боялся обморожения, а не того, что мы могли оказаться разведчиками короля.

Природа была мертва. Унылые остовы деревьев торчали безымянными памятниками тысячам сброшенных с летающего острова. Между ветвей свистел ветер, разрезая пространство на кусочки, причудливо перемешивающиеся между собой. Землю покрыл толстый слой снега, белого и блестящего. В городе такого не увидишь — он там грязный, повсюду слякоть, коричневая жижа, в которой за неимением лучшего копаются дети. Воздух превратился в стекло, которым больно было дышать, настолько студеным, загустевшим и прозрачным он стал. Даже перемещаться и то приходилось с трудом. Или это от голода? Кружилась голова. Бездонное небо наверху и бездонная пропасть внизу запутывали, и я на пару мгновений потерял ориентацию в пространстве. Придя в себя, я глубоко вздохнул, чуть не поперхнувшись — ноздри и горло обожгло стужей, — и потянул первого мертвеца из телеги. Женщина средних лет. Я ухватил её под мышки, Ринаг взялся за ноги, и мы скинули её в пропасть, где ярились бессильной злобой демоны Нижнего Мира. Вот вам подачка, ублюдки. Жрите.

Пара стариков, старуха, дети… много детей. Им несладко приходилось.

В карманах у мёртвых было пусто. Если они отдавали концы дома, их обыскивали родственники, а на улице недавно почившими всегда готовы заняться случайные прохожие. Брезгливые долго не живут. Мы с Ринагом, тем не менее, не оставляли надежды на то, что нам что-нибудь перепадёт. Маленькие, пустячные надежды вообще живут дольше, чем большие, которые скукоживаются и сгнивают очень быстро — когда взрослеешь.

Солдат, присматривающий за нами, изредка презрительно пофыркивал, не оставляя, впрочем, попыток согреться. Фляжка у него на поясе была уже пустой, так что помочь вояке могло только какое-нибудь занятие. Подсобить нам — это свыше достоинства военного, а вот осуждать он может всегда.

Мы управились за час с небольшим. За это время нам посчастливилось немного оттаять, но вскоре после начала пути назад мы сильно пожалели об этом: холод, мстя за жалкие попытки отбросить его, накинулся с удвоенной яростью, стремясь сожрать наши внутренности с каждым излишне глубоким вдохом. Моё тело покрылось коркой льда — я чувствовал это.

На обратной дороге нам удалось разговорить солдата. Он оказался довольно улыбчивым парнем, рассказал, что вовсе не хотел идти в армию, но его никто не спрашивал. Но вопросы о том, воевал ли тот против сил короля, отвечал пространно и путанно. По его россказням выходило, что Ральф — так звали солдата — в одиночку сбил два или три цеппелина и зарубил около ста человек. При этом ни названия дивизии, ни точных чисел он не припоминал. На просьбы же показать своё владение кортиком вояка отнекивался, и мы, побоявшись того, что он замкнётся в себе, перестали донимать его. Когда повозка подъехала к заставе Ральфа, нас уже можно было назвать приятелями. Мы не мешали ему врать, а он великодушно не морщил нос при болтовне с «помойными крысами» — такая уж кличка закрепилась за городскими чистильщиками.

Оставив Ральфа, к которому тут же прицепился подозрительный офицер со взглядом профессионального параноика — ему потрясающе удавались косые взгляды в нашу сторону, — мы направили Золотую к дому. Собственно, не дом это был, а городская собственность, отдел чистильщиков Южного района. Но мы там жили (а больше и негде), так что считали приземистое строение с державшейся на честном слове крыше и замызганными стенами своим домом. Кобыла потихоньку трусила, её бока тут же испачкались в киселе, который в городе сходил за снег. Изредка проезжали безлошадные кареты. Они тоже перестали гнать, им тоже приходилось останавливаться на заставах. Сказать, что это бесило аристохратов, — ничего не сказать. Вот, остановился один рядом с нами. Вылез из своего тёплого логовища, ожесточенно накинулся с руганью на подошедшего начальника заставы. Поджавший губы сержант, который занимался нами, махнул рукой, разрешив ехать дальше. Мы тронулись. Когда телега поворачивала за угол, я не утерпел, оглянулся. Аристохрат вымещал свою злость на подвернувшемся бедняке, пиная того ногами. Рядом стояли слуги дворянина, следили, чтобы сдачи не дал. Бедняк поскуливал и старался прикрыть наиболее уязвимые места. Офицер смолил окурок редкой теперь в Девонуаре сигареты и наблюдал за бесплатным зрелищем, отпуская в сторону благородного комплименты. Не с руки ему было ссориться с одним из них, да только приказ есть приказ. Солдаты же смущённо отворачивались. Вид несчастного, на месте которого вполне могли оказаться они, приводил вояк в непривычное для них состояние жалостливого отвращения.

Прохожие жались к стенам, стремились слиться с ними. Они боялись: боялись аристохратов, боялись голода, боялись будущего. Старались стать незаметней. Порой у них получалось, но образ призраков, безмолвных и бестелесных, нарушали приглушенные ругательства, с которыми люди наступали в особо топкое месиво. Промоченные ноги грозили простудой, а заболеть сейчас было штукой опасной. Конечно, существовала больница для тяжко больных где-то на окраине. Но нужно было подгадать момент, когда недомогание становилось достаточным для того, чтобы попасть туда, но не настолько запущенным, чтобы сдохнуть по дороге к заветному заведению. Да и не всех туда принимали.

Золотая доплелась наконец до знакомого здания. Она с трудом подтащила повозку к стойлу. Я распряг кобылу, дал ей остатки прелого сена, каким-то чудом залежавшиеся в закромах. Похлопал по гриве. Большего я сделать не мог. Золотая тихонько всхрапнула.
Ринаг сидел за единственным столом в доме. В руке у него была чарка, на дне которой плескалось чуть-чуть самогона. Он кивнул мне, указав на такую же ёмкость, стоявшую рядом с початой бутылкой. Я взял чарку, глотнул. По горлу прокатился огненный шар, нырнул в живот, растёкся там приятной тяжестью. Я буквально ощутил, как льдинки внутри начали истаивать, превращаясь в неощутимый пар.

— Неча тут делать, Марулай.

— Ага.

Мы замолчали. Делать и впрямь было нечего. Разве что ждать очередного вызова на уборку.

— Я вот чё думаю… может, ну на хрен? — Вдруг заговорил Ринаг.

— Что на хрен? — Я уставился на него в недоумении. Сбежать хочет, что ли? Так лучше не будет, это точно.

— Прогуляемся, вот что. На площадь Болтунов сходим. Наверняка там уж поинтереснее. А захотят убраться, так пускай к другим обращаются. Остопротивело. Хватит!

— Напарник треснул свободной рукой по деревянной поверхности стола, отозвавшегося жалобным скрипом.

— А вдруг проверят? Прикончат или в армию запишут, как пить дать. И погодка-то не из лучших, — засомневался я.

Ринаг только поморщился да головой мотнул.

— Какого ж дурака на наше место найдут? А что до погоды… так хоть снегопада нету, всё лучше. А холод… вот и плевать на холод!

— Найдут, найдут. Всем лишь бы на бойню не послали, а так — куда угодно запросятся.

— Вот и пошлют. И нас пошлют, и их пошлют. Вот она, жизнь. Все там будем. А пока сходим на площадь, поглядим. Может, опять глашатай сподобится объявить что-нить. Узнаем из первых рук, как побеждаем, хех.

Я допил сивуху. По телу разлилось равнодушие, придавило грудь склизкой массой. Лень было идти, но лень и оставаться — и впрямь, а если снова заявятся? Тащиться на чистку больше не хотелось.

— Уговорил, демон тебя раздери! — Сдался я.

Собирались мы недолго. Что нам искать, если только с работы заявились? Нацепили шапки, заперли дверь в дом понадёжнее, припёрли по-хитрому стойло, чтобы не спёрли Золотую— вот и вся подготовка.

Снаружи валило белым. Снежинки летели прямо в лицо, заставляли щуриться. Подтаивая, они стекали по носу и подбородку влажными дорожками, через которые зима крала последние крупицы тепла. Теперь мы были осторожны, тоже шли в тени домов. Заставы попадались всё реже, а лица солдатов казались безучастными масками. Сквозь них проступало одно чувство, необъяснимое, но казавшееся отчего-то важным. В глубине глаз военных — от рядовых до командиров — пряталась пляшущая искра, заставляя кривиться их губы. Последний встреченный вояка — знакомый из расформированной ныне полиции, лысый здоровяк без передних верхних зубов, — здорово нервничал. Его дёрганые движения и бегающие глаза навели меня на мысль, что он боялся.

Площадь Болтунов встретила нас неприветливо. Ветер бросил мне в лицо горсть колючих льдинок, заставив вздрогнуть. Около возвышения в центре, где обычно выступали глашатаи или те, кто хотел высказаться, стояли люди, много людей. Они ждали чего-то.

— Эт чо такое творится? — Пробормотал Ринаг и попытался хмыкнуть, но закашлялся. Его сип привлёк к нам внимание, но никто из толпы не двинулся с места. Я заметил, что народ, проходящий мимо, приостанавливается, заинтересованный.

— Подойдём? — Я спросил и, не дожидаясь ответа, приблизился к сборищу. Моему примеру последовали и другие, до этого колеблющиеся. Хотя некоторые явно знали, куда шли. Их отличала лёгкая походка и то, что под одеждой они явно что-то прятали.
Людской поток увеличивался, кто-то уходил с площади, но большинство из них возвращалось с другими.

— Когда сюда заявятся военные, как думаешь? — Прошептал Ринаг, но недостаточно тихо. Его услышал один из «прячущих». Он ухмыльнулся и произнёс:

— Никогда.

Напарник не слишком поверил ему и сказал, что нужно сваливать, пока солдаты не пришли разгонять толпу. Но солдаты не пришли. Площадь продолжала заполняться. Когда я подумал, что пора прекращать ждать непонятно чего, у одного из проходов на улицу наметилось оживление. Сквозь людей кто-то проталкивался, не слишком усердно — ему уступали. На помост взобрался встрёпанный человек в поношенной, но хорошей одежде, оставляющей открытым только лицо. Так получилось, что я очутился достаточно близко к возвышению, чтобы рассмотреть прибывшего. Мужчина средних лет со впалыми щеками, на которых красовался нездоровый румянец, крючковатым носом и острым подбородком стоял на месте, оглядывая собравшихся. Потом он вскинул руку. От него веяло помешательством.

— Собратья! Тирания аристократов сковывает нас в цепях! Нас держат в рабстве, бесправном и чудовищно жестоком! Наша жизнь не стоит для благородных и ломаного гроша! Они посылают нас на бессмысленную войну, омывая нашей кровью свои амбиции! Мы для них — не более чем животные, твари у их ног, на которых можно наступить и растереть, размазать, словно бесправную грязь! Пока мы голодаем, дворяне едят роскошную еду, купленную на наши деньги, и пьют сладкое вино, украденное у нас!

Мужчина приостановился. Крики сбили его дыхание, но он вытянул руки в толпу, как бы спрашивая, как мы позволили отдать всё в лапы богачей. Я услышал, как за моей спиной сдавленно выругался Ринаг.

— Так признаем же, что жить так нельзя, — уже спокойнее продолжал говорящий. — Мы не заслужили грязных отнорков, не заслужили голода и смерти от болезни, которую можно излечить за пару дней. Пока аристократы владеют всем, до чего смогли дотянуться, нам остаётся лишь подбирать хлебные корки с их стола. Но это можно изменить! Достаточно избавиться от этих отвратительных паразитов. Избавиться от опухоли, которая пьёт нашу кровь. Избавиться от ярма, тянущего наши шеи вниз. Мы не должны умирать ради аристократов. Наша бойня — лишь развлечение для них, одно из многих, которым они предаются в своих огромных поместьях, освещённых электричеством. Они навязали нам наш долг, навязали нам вину и обязанность подчинения. Они думают, что это будет продолжаться вечность. Нет! Они не достойны такой жизни. Они не достойны править нами. Свалить аристократов с их дутых престолов, возведённых временем и нашим заблуждением, что такой порядок верен, — вот наша цель! Сотрём ухмылки с их обрюзгших свиных рыл!

Мужчина был безумен. Это безумие пылало в нём, жгло, вырываясь наружу, захватывая толпу. Та зашевелилась, послышались неразборчивые крики. В вестнике нового времени пылал сжирающий его огонь, который он хотел выплеснуть на других, заставить их подчиниться возникшему всепоглощающему пламени, сметающему запреты, наставления и моральные устои, делая людей готовыми на всё убийцами старого. Отголоски гнева зашевелились и во мне. Я обнаружил, что стою с сжатыми кулаками. Ринаг торопливо бросил:

— Вот сейчас его и застрелят.

Но вновь бездействие. Словно стремясь рассеять сомнения, мужчина продолжил:

— Не бойтесь их грозного вида! Они бессильны, их личные холуи боятся. Подлые скоты, маскирующиеся под людей, офицеры не могут навредить нам. Простые солдаты — тоже люди из народа, те, кого так же, как и вас, угнетают. Они на нашей стороне. Не все, некоторым затмил разум голос их начальников, но солдаты выступят за нас. Они выступят за себя! И тогда аристократам, воровавшим припасы и набивающим свои склады, аристократам, истинным мерзавцам, насильникам и убийцам, придётся ответить за все свои преступления! Они узнают злость народа, они узнают нашу ярость! И их дома, полные хрусталя и фарфора, золота и серебра, они станут по праву принадлежать тем, кто их заслужил, — вам! Уже можно почуять их страх. Эти крысы забились в своих норах. Что ж, их надо лишь выкурить оттуда. И тогда мы заживём свободно, без страха и ожидания расправы за надуманные прегрешения!

Мужчина продолжал. Его слова обволакивали толпу. Кто-то — уже подготовившиеся к дальнейшему — явно слышал подобные речи не первый раз. Остальные были заворожены картиной, которую открывал им раскрасневшийся человек на подмостках. В перерывах между репликами говорящего мы кричали. Снаружи по-прежнему царила стужа, но внутри уже был огонь.

Даже безумию есть предел. Мужчина почти срывал голос, надрываясь в обвинениях, обещаниях и призывах. Его остановило лишь бурление на границах толпы. Там что-то происходило, но я не мог увидеть, что именно, из-за людей, закрывших мне обзор. И тем неожиданней прозвучал одинокий выстрел, разорвавший завесу шума из множества глоток. На мгновение всё стихло. Стало слышно вьюгу, изо всех сил старавшуюся снова воцариться в наступающей темноте вечера. Потом истошный визг:

— Убили!

Народ пришёл в движение. И первой ласточкой пронёсся призыв:

— Бей сволочей!

И — карусель, водоворот. Что-то сзади кричал человек на помосте, но его не слушали. Бурлящий людской ручей вылился на улицы, вытащил меня за собой. Я мельком заметил несколько трупов в военной форме, втоптанных в противную слякоть. Рядом нечленораздельно орали, выстрелы, много выстрелов, чьи-то стоны и кряхтенье. Меня вынесло в первые ряды, штурмующие заставу, где осталась лишь пара солдат. Один выстрелил во мчащихся на него людей, вытащил саблю, но его тут же достали мясницким топориком. Второй, не доставая оружия, вцепился мне в грудь, ударил в нос головой. В глазах поплыло, я отмахнулся не глядя, попал — что-то хрустнуло. Боль заставила меня заорать, я перестал сдерживаться и пнул противника между ног, тот повалился, и на него набросились скопом, брызнула кровь, попала мне на ладони, и кто-то поволок меня дальше, а я уже не видел куда и кто, всё кружилось и тряслось, шум и рыдания, запах горелого дерева и едва уловимый железный привкус во рту…

Я очнулся у ворот особняка Хавлиуса. Ощупал себя, но, кроме головокружения и пары царапин, ничего не обнаружил. Огляделся и отыскал Ринага, прислонившегося к высокой каменной стене, ограждающей обитель торговца от остального мира. Сейчас, впрочем, ворота были распахнуты.

— Что за дерьмо, — обессиленный, мой напарник не мог добавить что-то ещё. Я молча согласился.

Моё внимание привлёк истеричный плач. Рядом с домом стояло четыре человека, у всех были настоящие военные мечи. Они сторожили женщину и двух девочек, которые стояли на коленях прямо в грязи и содрогались от рыданий. К этой компании присоединился взъерошенный невысокий человечек, вынырнувший из переулка, откуда несло мочой, шепеляво сказал:

— Шего возитесь?

— Дык… — протянул самый старший из четвёрки, — это ж дети.

— И што? Приконшите их. Вам мало того, што сделал их отец?

— А при чём здесь они?

— Тьфу. Поганое семя должно быть выкоршевано до конца, — шепелявый отобрал меч у крайнего мужчины. Тот стыдливо опустил глаза. Туманная хмарь в его голове успела рассеяться, забрав право поступать, не считаясь с совестью.

— Смотрите и ушитесь, — с этими словами человечек неуклюже ударил женщину по голове. Та упала лицом в месиво. Девочки вскочили и попытались поднять свою мать. Самоназванный палач не остановился и завершил дело. Отдав оружие обратно мужчине, с ужасом уставившемуся на орудие казни, шепелявый сказал:

— Вот теперь род Хавлиуса прерван.

Сказал и повернул голову, посмотрев на меня. В его глазах пылал тот же безумный огонёк, подначивающий сжечь дотла всё и вся, стереть из мира всех несогласных. Шепелявый был ходячим пожаром, больным бешенством псом, который каким-то образом дорвался до власти и вершил свой суд направо и налево, получая от права обрывать судьбы других извращённое наслаждение. Более того, он с удовольствием ломал и души союзников, вынужденных почему-то подчиняться ему. Такие ничем не лучше, а то и хуже аристохратии.

Я отвернулся, поманил Ринага.

— Давай-ка сваливать.

Мы направились к своему дому, который не был домом, а после случившегося, возможно, уже просто не был. Ночь пылала заревом пожаров, где-то стреляли. Мы решили не идти главными улицами и свернули во дворы. В одной из арок мы застали военного, судорожными жестами срывавшего униформу. У его ног валялась обычная одежда. Трясущиеся руки не могли расстегнуть пуговицы, он нервничал и постоянно оглядывался. Заметив нас, солдат застыл, превратившись в окаменевшую от ужаса статую. У нас в руках не было оружия, а у него имелись пистолет с кортиком, но вояка совершенно забыл про них. Кажется, он описался. Мы прошли мимо. Я услышал вздох облегчения за спиной.

Нас перехватили на полпути. Один из тех людей с бешенством в глазах заявил, что мы должны вернуться на площадь Болтунов. Там развернулось захватывающее представление. На этот раз нам достались места ближе к краю, но кто-то успел поставить временные трибуны, так что мы не пропустили ни единого мига зрелища. Под шумные вопли на центральные подмостки вывели лорда Арэлла и советника Бевалье. Их конвоировала стража, а возглавлять суд вызвался тот же мужчина, что распалял толпу парой часов ранее. Разбирательство вышло коротким: их обоих приговорили к смерти. Взлохмаченного, полуодетого лорда заставили опуститься на колени, склонить голову. Арэлл сопротивлялся, и его усмирили парой тычков. Случилась короткая заминка — не нашли колоды, так что пришлось стрелять. Недавний судья приставил дуло пистолета ко лбу лорда. После небольшой паузы, созданной для придания моменту значения, мужчина спустил курок. Ему на лицо попала кровь вперемешку с мозгами: глашатай революции не догадался, что выстрелы вплотную обычно заканчиваются подобным. Он с омерзением принялся утираться.

В отличие от Арэлла, сохранившего перед лицом гибели внешнее спокойствие, советник всячески старался выторговать себе жизнь: он молил о пощаде, потом упирался, когда его готовили к казни. Бевалье обмяк, стоило только палачу навести на него пистолет. Стража отошла. Наученный горьким опытом бывший судья удалился от осуждённого на несколько шагов и только потом выстрелил. На этот раз обошлось без проблем.

Вестник новой эпохи улыбался: он добился своей цели и теперь мог спокойно обратиться с победной речью к собравшимся на площади.

— Пойдём отсюда, — я потянул Ринага за рукав. Напарник повиновался. Всё было кончено.

***

Дело было после второй чарки. Мы сидели молча, каждый думал о своём. Вдруг Ринаг встрепенулся.

— Не понимаю. Зачем? Что изменилось?!

— Эт ты о чём?

— Обо всём... что произошло с того лета. Где разница? — Неловко произнёс напарник.

После свержения Арэлла новоиспечённые народные представители не протянули долго. Король высадил на остров войска, которые окончательно подмяли под себя Девонуар. Соседние лордства сдались, а править у нас стал назначенный лично Антонином за выдающиеся заслуги дворянин. Новый правитель острова не слишком-то отличался от прежнего, разве что женщинам предпочитал мужчин. Правда, теперь на Девонуаре было мало аристохратов. А ещё зима уступила нагретый трон весне, так что теперь сырости стало больше.

— Еды прибавилось, — заметил я.

— До войны-то всяко лучше было.

— Так то до войны. А сейчас хоть что-то пожрать есть.

— И ради этого столько крови? — Ринаг уже захмелел. Несмотря на мои слова об увеличившихся запасах еды, у нас не имелось даже самиу, так что закусить было нечем.

— И ради того, чтобы аристохраты больше не сбивали народ.

— Это пока их мало, — икнул напарник.

— А там ещё что-нить придумаем. И вообще, не забивай голову. Мы с тобой люди маленькие, нам не положено знать, где правда.

— Хех, — ухмыльнулся Ринаг, — помнишь ещё, что я говорил… Да, правда у нас была. Да только быстро сплыла, как токо король припёрся. Чует, шлюха, где сила.

Я вспомнил безумцев с огнём в глазах. Вряд ли они поделились властью.

— Быть может.

— Не может, а точно тебе говорю! Вот ведь…

Нашу болтовню прервал скрип распахнувшейся двери. На пороге стоял мальчишка. Не Рик, тот не выдержал жестокой зимы. Как зовут этого, я ещё не запомнил.

— Дядь Ринаг, дядь Марулай, там для вас работа есть. Рядом с таверной Гезада жмурик валяется.

Я кинул мальчонке грош. За сведения.

— Посторожь, покуда не вернёмся.

Оборванец радостно закивал.

Пока правда будет шлюхой, этот мир не изменить. Может, оно и к лучшему?




Интересненько.


Обратные ссылки на эту запись [ URL обратной ссылки ]

Обратных ссылок на эту запись нет

Март 2024

В П В С Ч П С
     12
3456789
10111213141516
1718 19 20212223
24252627282930
31      

Новые комментарии