1
Холм с хватающейся черным дымом в черные облака деревушкой остался позади, и они въехали под покров могучих деревьев-великанов, накрывших их, словно сплетенными руками, потолком веток и густой, желтой листвы. Наверное, уже взошла луна — но отсюда ее не было видно. Отъехав на добрых мили три от деревни, куда уже ближе к полуночи сбегутся с округи все мыслимые и немыслимые падальщики Сорр-Штира, Астальдо и Годрик привязали лошадей и улеглись в корнях огромного краснодуба, поужинав парой сухих лепешек, и запив такой же сухой, по вкусу, водой.
Насладившись сном, богатым отсутствием сновидений, Астальдо, еще не успев открыть глаза и окончательно проснуться, полез к поясу и стянул старую, потертую флягу. Потряс. В сердцах отшвырнул. Что-то проворчал — сам не уверен, что — перевернулся набок, еще немного поворчал, и только тогда поднялся, и то чтобы помочиться. Годрик уже был в седле.
- С какого черта ты там делаешь? - вяло спросил Астальдо, отказавшись от поиска кустов и делая свое дело на соседнее дерево. - Еще даже не рассвело. Мы вроде как от погони уходим, а не загоняем лошадей в могилу.
Годрик поморщился, повернув голову на восток.
- Погоня уже близко. Если серые настигнут нас здесь...
- Серые — всего лишь дикари. Люди, которые носят шкуры и оружие из костей, камня и, в лучшем случае, бронзы. Не людей нам здесь нужно бояться.
- Всякого забоишься, когда их полторы дюжины человек, да еще и, скорее всего — все конные. Оружие у них, может, и каменное, да только каменный наконечник пробьет твою рыжую башку не хуже стального.
Астальдо собрал то, что называл спальником, подошел к Годрику, погладил по голове лошадь.
- Ну что, малышка, хочешь отправиться невесть куда невесть когда? Конечно хочешь, моя радость. Потому что деньги на овес для тебя вон у того дядьки, который сидит на гнедом. Которого между тем для него украл дядя Аст. Ты помнишь Зубастого, малышка? Добрый был коняка. Сильный такой. А вон тот дядя так ретиво скакал на нем, что спустя неделю этого бешеного побега Зубастый слег.
- К чему ты это? - нахмурился Годрик.
- Не забывай Зубастого, - Астальдо закончил упаковывать свое небогатое имущество в сумки, вернул флягу на место и вскочил в седло. - Если не можешь унять свой старческий пыл ради меня, то хоть в память о коне. Славный, мать его, был зверь, да и нового жалко.
Этот день прошел так же, как и вчерашний — только без сожженных деревень. Они ехали рысью, вслушиваясь и вглядываясь в каждый куст, иногда кидая камушки в особенно подозрительные пучки травы. Мало ли какая тварь там может прятаться, а Годрик еще позавчера специально набрал мешочек камушков и одалживал время от времени пару Асту.
Так же само прошел и следующий день. И десяток дней до него. Грива коня, деревья, бездорожье. Пробившиеся сквозь полог веток и неопавшей листвы редкие лучи, столь же редкий ветерок, цепляющие ледяной хваткой ночи и одинаковые, серые дни. Грязь, вонь, сухие лепешки, вяленая оленина и ни капли выпивки. Астальдо привык к походной жизни, но даже его уже мутило от этих проклятых деревьев.
Дни различались лишь тем, натыкались они на сожженные деревушки или нет. С той, последней, уж больно долго не появлялся в носу запах гари, не виднелись тела и кости. Это не могло не настораживать. Астальдо ждал подвоха за каждым углом. Но, что самое худшее — никакая клыкастая, летучая или бегающая тварь не кинулась на них из-за дерева за последнюю неделю, не сожрала коня и не отгрызла, например, Годрику голову, а они все приближались к Черному тракту. Все дальше уходили из Сорр-Штира. А этот лес, как известно, никого еще не отпускал без уплаты. Астальдо готов был выть от предчувствия, что вот-вот произойдет что-то нехорошее.
И оно произошло.
