Вьюга над Дайренгольским перевалом

Вспышка. Свет. Белым-белый, без малейшей капли иного цвета. Всё вокруг заполонило это безжалостно яркое сияние, бледное и мертвенное. На него было больно глядеть, но больше было не на что. Я прищурился, продолжая наблюдать из-под полузакрытых век. Глаза понемногу привыкали, и я стал различать какое-то движение. Причудливый танец множества белых пылинок, едва заметных на чуть более темном фоне. Снег.
Холод. Невыносимый холод сковывает руки и ноги, едва ощущаемые, пробирается до самого сердца мертвенной хваткой леденящих когтей. Не хотелось и пытаться вырваться из его плена. Зачем? Я останусь здесь, буду лежать на пронзительно мерзлом ложе, наблюдая за тем, как падают сверху хлопья снега, до тех пор, пока не растворюсь насовсем в бледной мгле, пока не стану ею сам.
Боль. Она ворвалась неожиданно, разогнав все прежние мысли и чувства, клинком коварного злодея вонзилась, казалось, в саму душу. Волна ослепляющей агонии прокатилась по всему телу, против воли заставив его двигаться, будто силой подняв его и усадив.
Смерть. Её трофеи вокруг, со всех сторон. Тела, застывшие и неподвижные. Десятки и сотни их. Одни в сверкающей сталью броне, другие - в простых доспехах из клёпанной кожи. Некоторые всё ещё сжимают в руках уже не нужные им клинки. Горячая алая кровь успела впитаться в белый покров и припасть снегом сверху, смешаться с ним и раствориться в нем. Взгляд скользит от одного застывшего мертвеца к другому, силясь за что-нибудь зацепиться - и наталкиваясь лишь на новых покойников да на бесконечные снега вокруг.
Память. Понемногу возвращается, будто выныривая вместе со снежинками из белесых вихрей вверху. Вчера здесь была битва. Лязг стали, грохот вокруг, крики, полные ярости, страха и боли. Я сражался вместе с ними, с теми, кто лежит теперь, укрытые белым саваном зимы. Меч. У меня был меч, но теперь он куда-то пропал... За кого и против кого мы бились? Не вспомнить, словно вьюга пронеслась по моей памяти, засыпав всё снегом и там.
Ещё как-то то время я просидел так, привыкая сызнова видеть, слышать и чувствовать. Знатно же меня приложило, что бы это ни было. Повезло ещё, что остался жив. С всем остальным позже разберемся, а сейчас - нужно встать и идти. Я тряхнул головой, силясь прийти в сознание. Было холодно, больно и пусто. Оглядел себя. Нагрудник из крепкой кожи с несколькими вшитыми стальными пластинами был залит кровью, погнут и пробит в нескольких местах. Осторожно пошевелился. Боль вновь напомнила о себе, но, похоже, всё не так плохо - ведь я могу двигаться... и я ещё жив. Кровь на доспехах - моя ли она?..
С трудом поднявшись, я огляделся вокруг. Куда не кинь взгляд - сплошь снега, метель. Лишь в одном направлении в ней смутно угадывались большие расплывчатые тени - очертания недалеких гор. Север. Это направление на север - вдруг с неожиданной ясностью понял я. В памяти всплыли два названия - "Ротгарианские горы" и "Дайренгольский перевал". Мы должны были защитить его от кого-то, не дать им пройти... Хоть сейчас я и не знаю, кто это - "мы", и кто такие "они". Я повернулся к горам спиной и осторожно, стараясь обходить трупы, двинулся в противоположном направлении. Первое время я надеялся найти других выживших, не важно, братьев ли моих по оружию или вчерашних врагов, но и беглого взгляда на лежащие на морозе тела хватало, чтобы понять, что их души Аркей давно сопроводил в последний путь. С какого-то момента я уже старался на них не смотреть, вместо этого сосредоточенно вглядываясь в переплетение белых вихрей впереди, силясь разглядеть хоть что-то - и тщетно. Возможно, именно потому я едва не пропустил то, что было у меня едва ли не под самым носом, а приметив - остановился как вкопанный. Черное пятно на белом холсте, шагах в десяти впереди. Женщина, невысокая, в тяжелом зимнем плаще, поверх которого эбеновой волной рассыпались длинные волосы.. Опустившись на одно колено в пол оборота ко мне, она склонилась над одним из погибших, и аккуратным движением навсегда закрыла его глаза. Невольно я порадовался тому, что стоял далеко, и не видел его последнего взгляда, устремленного в никуда. Вглядевшись чуть пристальней, я заметил на её плече иссиня черного ворона... и ровно в тот же миг птица издала громкое "Каррр!", разрезавшее густую тишину над полем битвы. Незнакомка повертела головой в разные стороны и поймала меня колким и цепким взглядом. Не зная, что предпринять, я медленно поднял руки, обращенные широко раскрытыми ладонями к ней, всем своим видом показывая, что не имею никаких дурных намерений, и сделал осторожный шаг вперед. "Не бойся, я не причиню тебе вреда" - произнес я, стараясь добавить в голос столько тепла, сколько мог. Она не шелохнулась. Ещё один шаг, и ещё. Когда я уже почти поравнялся с ней, она неспешно выпрямилась, подняв со снега длинный деревянный посох, который, верно, отложила, когда склонялась над покойником. Это была весьма странная вещь - неровный, с множеством вырезанных на нем знаков, кое-где - с врубленными в него длинными когтям и клыками, где-то обвязанный черными бусами. Это не могло быть обычным дорожным посохом, который служит лишь опорой в пути. Я мимо воли остановился вновь.
До неё оставалось несколько шагов, и теперь я мог рассмотреть её получше. Она оказалась совсем молодой девушкой, ещё не разменявшей третий десяток. Её карие глаза глядели внимательно, но без злобы и без страха. Было, однако, в них что-то иное, не понятное мне, какая-то смутная печаль и тоска. Или это лишь отражение моих собственных мыслей? "Не тревожься" - произнесла она глубоким и спокойным голосом, - "Я знаю, у тебя нет дурных помыслов. Ты из тех, что сражались здесь вчерашней ночью" - она не спрашивала, видимо, посчитав это очевидным. "Это правда, но сейчас я почти не помню этого боя... Похоже, мне здорово вчера досталось". В её глазах мелькнуло сочувствие. "Похоже", - повторила она, - "Пойдем со мной. У меня здесь хижина недалеко. Думаю, там я смогу тебе помочь." Заметив, как я покосился вновь на её посох, она ответила на не заданный вопрос:
"Да. Я ведьма."

Вьюга набирала силу. Северный ветер, дувший с перевала, пробирал морозным дыханием до костей, а от носящихся в воздухе колючих снежинок едва можно было разглядеть что-то дальше своего носа. Но девушка вела уверено, видно, точно зная направление - куда-то на юг, вниз, в долину. Я не знал, чего ожидать после её неожиданного признания, но иного выхода, кроме как следовать за ней, я не видел. Оставалось лишь поплотнее закутываться в рваный плащ, совсем не спасающий от пронизывающего холода, и стараться не отставать. На вопросы она отвечала немногословно и кратко, но не таясь. Когда я спросил её имя, казалось, она чуть поколебалась, прежде чем назвала его - Беатрис, и тогда из памяти вдруг вынырнуло моё - Эмер. Она рассказывала, что их семья жила в этих краях испокон веков, и избушка, к которой мы направлялись, принадлежала ещё её прапрапрабабке. Магическое дарование передавалось в их семье по наследству, вместе с колдовскими оберегами, волшебными зельями и самым важным: знаниями. Они никогда не были частью какого-либо ковена, и жили здесь сами по себе, вдали от городов и деревень. Эти края всегда были безлюдны, и случившаяся вчера битва была первым значимым событием здесь за долгие-долгие годы. И последним, как она надеялась. Остаток пути мы шли в тишине - Беатрис раздумывала о чем-то своём, а я пытался ухватиться за смутные образы, то появлявшиеся в моем измученном разуме, то вновь исчезавшие. Я видел какую-то деревеньку, утопающую в зелени садов, мелькнуло лицо красивой русоволосой девушки... Оно казалось таким знакомым, но я всё никак не мог выудить из своих воспоминаний, кто она. Оставалось лишь порадоваться тому, что она сейчас, должно быть, далеко на юге, в тепле и безопасности. В эту мысль хотелось верить, и я бережно хранил её, будто тлеющий уголёк костра, не давая угаснуть. Но это не спасало от невыносимого холода.
Что-то было не так. Случилось что-то очень плохое и непоправимое - что-то более того, что я уже знал. Что-то такое, о чем я пока лишь смутно догадывался. Я самонадеянно списал было эту мысль на свою истощенность и попытался от неё отмахнуться, но не тут-то было. Где-то рядом с сердцем будто засела ранящая острыми гранями льдинка. Я чувствовал, будто падаю, лечу куда-то вниз, потеряв что-то очень важное. Что-то, что мне ни за что нельзя было терять.
Меч?.. Пальцы будто сами сжались, вспомнив переплетенную кожей рукоять. Широкий и длинный клинок, с которым я прошел через столько битв, что и не упомнить уже, достался мне когда-то от отца - воина, как и все мужчины в нашем семействе. Не раз его добрая сталь спасала жизнь и мне, и моим боевым товарищам. Нельзя было его терять. Он должен быть где-то там, на поле битвы. Как только наберусь сил - сразу же отправлюсь его искать. Здесь больше не с кем воевать, но без его привычной тяжести я чувствовал себя... потерянным.

Хижина открылась нам внезапно, казалось, вынырнув прямо из пурги на встречу. Невысокая, приземистая, срубленная из грубо отесанных бревен, её почти полностью занес снег, за исключением небольшой расчищенной тропки у порога. Аккуратно отворив причудливую дверь, сколоченную из двух широких досок, исписанных странными, незнакомыми символами, Беатрис нырнула в полумрак. А за ней - и я.
Здесь тоже царила стужа, от неё не спасало дрожащее в маленьком очаге напротив входа пламя. Низкий потолок был сплошь увешан засушенными ветками, цветами и травами, отбрасывающими причудливые тени. Колдунья сорвала пучок каких-то листьев, подбросила в огонь - и в комнате стало светлее, а воздух наполнился неясным терпким ароматом. Ворон на её плече взмахнул крыльями и перелетел на стол, уставившись на меня одним глазом. "Садись, Эмер" - она указала мне на стул у камина, вырезанный, верно, из цельного бруска дерева, похоже, единственный в этом доме. В дальнем углу я увидел небольшую кровать, а у стены - заваленный всевозможными свертками и свитками стол. Больше в единственной комнате жилища мебели не было. Я вопросительно взглянул на ведьму, и та повторила чуть тверже: "садись". Я послушно сел. Она опустилась прямо на дощатый пол, положив свой чудной посох на колени и сжимая в руках пучок каких-то засушенных трав. "Сейчас мы все поправим" - произнесла она медленно и спокойно. Я покосился на свой дорожный плащ, едва держащийся на плечах, и на залитую кровью броню под ним. В тот миг я даже не понимал, ранен я или нет. Болело, казалось. и всё сразу, но сильнее боли донимал непреходящий холод. Я не знал, что собирается делать Беатрис и как это мне поможет; порою мне казалось, что всё это лишь сон.
Колдунья зажмурилась, а через мгновенье стала тихо-тихо петь. С её пальцев сорвались искры и подожгли самый краешек зелья, которое она держала. Не обращая на это никакого внимания, она напевно и мелодично произносила древние слова заклятья. Ни одно из них я не мог понять, ни одно мне не было знакомо. Сизый дымок поднимался от трав и закручивался причудливой спиралью по пути к невысокому потолку, будто повинуясь сокрытому от меня смыслу, заложенному в них.. Порой она делала долгие паузы, которые заполнял гул непогоды снаружи, а затем всё повторялось снова. В один из таких моментов, когда молчание затянулось, я позволил себе вежливо кашлянуть. Беатрис открыла глаза и устало посмотрела на меня, вздохнув. Бросила короткий взгляд на почти полностью истлевшее растение в своих руках, и отложила его в сторону. "Это ведь не лечебное заклинание, верно?" - тихо озвучил я свои мысли. Она ответила вопросительным взглядом.Я продолжил: "Мне не раз приходилось полагаться на помощь лекаря после боя, и я ещё ни разу не видел, чтобы магию Восстановления творили так." Я не пытался уличить её во лжи, не ждал подвоха, а лишь подметил бросившийся в глаза факт. "Древние чары, которые творили в этих горах раньше, чем здесь выпал первый снег, - промолвила она, - имеют мало общего с той магией, с которой ты сталкивался в наши дни. Мы не пытаемся заставить реки течь вспять, а воздух - стать пламенем. Мы лишь просим у духов, коими полнится наша земля, о помощи... Но, боюсь, сейчас они бессильны" - она неотрывно смотрела в мои глаза. "Ты потерял что-то, что-то очень важное и нужное. Это для тебя как открытая рана. И тебе не станет легче, пока мы это не вернем. Так?" Немного удивленный тем, как быстро ведьма всё поняла, я кивнул и проговорил: "Это мой меч." Она тут же поднялась. "Лишь в одном месте ты мог его потерять. Пойдем."

И вновь - метелица, колючий снег и неумолимый холод. Вновь свист ветра над нашими головами и белые вихри вокруг. Обратно в гору, идти было труднее, и морозное дыхание севера едва не сбрасывало нас обратно вниз. Мы всё шли и шли, медленно, но уверенно преодолевая подъем за подъемом. Мы прошли, должно быть, добрую половину пути, когда неожиданно вернулось одно из воспоминаний прошлой ночи. Оно ожило перед моим взором, и я вновь увидел тот бой в темноте и снегу. Я слышал вновь крики живых и умирающих, звон стали о сталь и грохот падающих наземь солдат, которым уже не суждено будет встать. Но теперь я слышал во всём громогласном шуме вокруг и нечто иное. Голос, до боли знакомый. Он произносил короткие, отрывистые команды, он вселял надежду и придавал сил. А затем я увидел и того, кому он принадлежал. Молодой парень в тяжелых доспехах рыцаря, собирающий вокруг себя людей для последней, решительной атаки. На его голове нет шлема, и длинные волосы, светлые, почти белые, развеваются на ветру. Сэр Ренан! Воспоминания налетели, подобно порыву горного ветра. Молодой рыцарь, что командовал нашим отрядом, и всегда шел в атаку в первых рядах. Благородный, добрый и отважный. Я не знал человека лучше, чем он. Наш отряд любил своего командира, который, казалось, был готов отдать жизнь чтобы защитить любого, кто в этом нуждался. С невыносимой тоской я вдруг понял, что так и случилось... Вспомнил то, чего предпочел бы никогда не видеть - как откуда-то из неприятельских рядов с тихим свистом вылетает стрела, пробивая его нагрудник, и почти сразу за ней - вторая и третья... Увидел, как его, раненного, окружают враги, а он, из последних сил старается выпрямиться и дать последний бой. Как же это могло произойти? Как мог так погибнуть самый честный и храбрый человек, какого я только знал? И где, во имя Девяти, где в этот миг был я, поклявшийся защищать его до последней капли крови до тех пор, пока мы наконец не вернемся домой? Как же вышло так, что он мертв, а я жив, да ещё и потерял свой меч?.. Неужели в горниле короткой, но беспощадной битвы я вдруг потерял все остатки смелости и чести, и бросил его умирать одного? Леденея от ужаса, я понял, что потеря моя могла быть куда страшнее, чем я поначалу думал. Скорее, скорее вверх! Я должен был увидеть всё это своими глазами, и узнать правду раз и навсегда. Я поделился своими мыслями с Беатрис, перекрикивая ветер, и она, коротко кивнув и чуть наклонив голову, ускорила шаг, не считаясь ни с глубокими снеговыми заметами, ни с обжигающе холодными ветрами, ни с успевшей накопиться усталостью. "Я с тобой, Эмер" - едва слышно прозвучало в ответ.

Поле битвы. Лежат, укрытые снегом, сотни молодых ребят и зрелых мужей, вперемешку свои с чужими. Те, кому уже не доведется дышать и сражаться под этим небом. Зима милосердно старается скрыть всех под слепяще белым саваном. Моя память возвращается отрывками, будто проглядывая сквозь плотную пелену метелицы, и я не помню, кто и с кем здесь сражался. Знаю лишь, что сэр Ренан повел нас встретить тех, кто хотел спуститься с гор в наши селения и предать их огню и грабежу. Он повел нас против втрое превосходящего врага, и, какова бы ни была цена, мы их остановили. Если кто-нибудь из них и выжил - вряд ли теперь они осмелятся на то, что задумывали. Мы справились. Мы победили. Я тщился успокоить себя этой мыслью, но покоя мне не было - до тех пор, пока я не увижу своего командира и не найду доставшийся от отца меч. До тех пор, пока я не пойму, что со мной произошло.
Где, где же было то место? Где шли мои братья по оружию в последнюю атаку, во главе с бесстрашным командиром? Я метался от одного края бранного поля к другому, отчаянно высматривая всё, что угодно, любую деталь, которая могла бы хоть что-нибудь прояснить. Забывшись, я налетел на чей-то щит, наполовину скрывшийся под снегом, и едва не упал. Поднимаясь, заметил очертания знакомых доспехов совсем рядом. Поначалу я не поверил своим глазами. Осторожно приблизившись, я присел рядом и вдруг понял, что поиски мои окончены.
Сэр Ренан лежал в снегу, пронзенный тремя стрелами, но лицо его было спокойным и безмятежным. Закрытые глаза и легкая улыбка на устах - будто лег отдохнуть после трудного дня, полного праведных трудов. Он не здесь - подумалось мне. Он давно уже прошел дорогой, которая суждена нам всем, и дух его, сопровожденный Аркеем, уже покинул этот мир. А я, поклявшийся его защищать ценой своей жизни, всё ещё здесь.
Не зная, что буду делать, я поднялся и неожиданно увидел своё спасение. Не веря своим глазам, я подошел поближе чтобы убедиться - и всё равно поверил не сразу. Меч. Тот самый меч, что вручил мне отец и что верно служил мне все эти годы. Всё вдруг встало на свои места. Я знал, что не предавал своего друга и командира, не струсил, и мы справились с тем, в чем был наш долг. Всё было правильно. Я почувствовал такое облегчение, что хотелось сесть прямо здесь на холодный снег и расплакаться. Тихо ступая, приблизилась Беатрис. Я обернулся, и впервые за сегодня смог ей улыбнуться. Она понимающе улыбнулась мне в ответ, но в глазах её мелькнула та самая грусть, которую я заметил ещё во время первой нашей встречи. На какой-то момент мне даже почудилось, что в уголке её карего глаза блеснула слеза. Я крепко зажмурился и медленно-медленно выдохнул, казалось, разом избавляясь от всех тревог и преследовавших меня черных мыслей, выдохнув разом всю усталость и печаль. Затем я открыл глаза и впервые за всё время ощутил, как отступает мучивший меня холод, и от сердца разливается благодатное тепло. Снежные вихри вокруг нас стали плотнее, закружились сплошной белой пеленой, запорошили всю вокруг, но холода больше не было, а бледное их сияние больше не резало глаза. Оно всё усиливалось и усиливалось, пока не стало вдруг Всем, и я растворился в нём с умиротворением в душе.

Беатрис стояла посреди поля битвы, и не смотря на обжигающий холод бурной северной метели, даже не пыталась укрыться или хотя бы плотнее запахнуться в плащ. Она стояла и смотрела вниз. Не на лежащий в снегу меч, тот самый, что дал воину ещё его отец, клинок, который он так боялся потерять. И не на сэра Ренана, столь храбро отдавшего свою жизнь за других. Она смотрела в глаза Эмера, так и не выпустившего свой меч из рук. В них отражался бледный свет зимы, а их выражение казалось ей умиротворенным. Такой взгляд был у его духа в тот последний момент, когда он уже стал терять очертания, подергиваясь дымкой и сливаясь с белесой мглой, исчезая в кружившем снегопаде и разлитом вокруг сиянии белого. Эмер встретил смерть, сражаясь спиной к спине с сэром Ренаром, и, не зная этого, его душа не смогла покинуть этот мир. Пока он не узнал наверняка, что меч его оставался в его руках до последнего вдоха, когда он защищал своего друга - даже её колдовские чары, к которым она прибегла в хижине, не могли подарить ему заслуженный покой посмертия. Это было сильнее магии. Она не отпускала взглядом очей призрака до тех пор, пока они не исчезли насовсем, взглянув на мир живых в последний раз. Ветер донес до неё едва слышимое "Прощай!", и тогда она осторожно наклонилась и закрыла Эмеру глаза навсегда. Поднявшись, она закуталась плотнее в свой плащ и поспешила в сторону своей хижины, пряча от самой себя стоявшие в глазах слёзы и спасаясь от вьюги над Дайренгольским перевалом.