Школьное, про хор, учителей и путешествия. Часть первая.

Раз уж на дворе 1 сентября, расскажу-ка я вам какую-нибудь былину из своей школьной жизни. Былина будет длинная, в нескольких частях. Вы можете не читать, я тут просто графоманю, вспоминаю молодость, охохо.

В тексте иногда присутствует ненормативная лексика, так что текст не рекомендуется читать впечатлительным животным, беременным детям и женщинам моложе 18 лет. Я бы рад, но из песни слов не выкинешь, звиняйте.
Так же я вынужден признаться, что люблю всех людей независимо от их национальности, сексуальной ориентации и вероисповедания. А всех нижеописанных персонажей я еще ценю и уважаю.

Часть первая, отправлятельная.

Однажды наивные американцы прислали в нашу школу письмо. На своем, на американском. С таким же успехом они могли прислать коробку инковских узелков. Или три рулона китайских иероглифов, у нас как раз столько обоев не хватало на поклейку директорского кабинета, было бы очень феншуйно.
Времена тогда были дикие, советский союз уже распался, а план путина еще не посадили, поэтому в стране присутствовал разброд и немного шатания. И в нашей школе было всего два учителя по английскому языку. Одну звали Наринэ Фихершаевна и фамилия у нее была Кац. Она была не восьмым - первым чудом света, пирамиды Хеопса медленно отползали в кювет. Даже спустя приличное количество лет я вынужден признать, что именно она была первой женщиной, что потрясла мой внутренний мир до самого его юного основания.
- Юзэрнэйм! – шевеля усами, вопрошала она, и хлопала по столу указкой. Указка каждый урок была новая, ибо не выдерживала преподавательского напора. - Таки ты андестедн что я тэбе говарю, да?
От этого невинного вопроса дожали стекла, ученики, и даже хрустальная ваза в кабинете директора этажом ниже. Это был урок не английского – эсперанто. Но никто не жаловался – не смотря на свою абсолютную несостоятельность как преподавателя Наринэ Фихершаевна действительно любила свое дело, и работала за копейки с полной отдачей. А это как известно лучше, чем наоборот.
Итак, письмо пришло, да не кому-нибудь, а лично нашему хору, то есть практически – прямо вот мне. Нам показали его издалека, потрогать не дали, справедливо опасаясь, что мы порвем его на сувениры. Открыли конверт, достали листок.
- Диар Найдежда… - хорошо поставленным басом начала Н.Ф. – энд диар Сэмэнэн…
- Кто? – спросил концертмейстер, еще вчера бывший Семеном.
- Ты, да. – ткнула пальцем Н.Ф.
- Что «я, да»? Я – нет! – заволновался Семен, который тоже был немного Фурман.
Англичанка только отмахнулась.
- Ви хэв плэжэ ту инвэйт ю…
- Ну ты хоть переводи, - пихнула англичанку дирижер, - так я и сама могу, по тарабарски-то.
- Таки сама? – оскорбилась Н.Ф. – Ну вот тогда сама и перэводи, да!
Хор заерзал на скамейках, предвкушая драму и холивар. Интернет тогда провели не всем, а пользоваться им умели и вовсе единицы, поэтому срачи приходилось наблюдать в реальной жизни, что было хоть и не так безопасно, но гораздо веселее.
Н.Ф. и дирижер были признанными мастерами в этом нелегком искусстве, поэтому концертмейстер подошел к пианино и сыграл что-то из Вагнера, очень диссонирующие. Спорщицы, уже упревшие руки в необъятные бока, опомнились, смущенно оглядели 50 замерших в ожидании детей, снова схватились за письмо.
- Мы… в смысле – они, имеем… имеют чэсть пригласить вас на конкурс хорового пэния. – перевела Н.Ф. и смерила победным взглядом безграмотного дирижёра.
- Прямо нас? – обомлели руководители хора.
- Таки да. Имэют.
- Ой. – в унисон выдохнуло 52 человека.
Хор у нас был хорошим, благополучно занимал первые места в городе, стране, даже мире. Но еще никто не приглашал его прямо вот так, отдельным письмом. Все девочки сразу почувствовали себя принцессами, мальчики никем себя не почувствовали, у них не было времени на чувства, они уже принялись обсуждать, что первым делом сделают в Америке. На пятой минуте обсуждения лидировали американские горки, чернокожие женщины и новая денди.
Поэтому фраза о том, что приглашают их хоть и американцы, но почему-то в Швецию дошла не сразу. А когда дошла, всем уже было не до этого.
- Приз за пэрвое мэсто – 10 тысяч! – не веря собственным ушам озвучила Н.Ф. самую мякотку.
- Десять тысяч чего? – откуда-то из-под фортепьяно уточнил концертмейстер.
- Каких-то k, - влезла дирижёр.
- Химар, - ласково огрызнулась Н.Ф. – это и ест тысячи, да. Долларов, видимо.
Обычные учителя и ученики обычной общеобразовательной школы находящейся отнюдь не в ДС стеснялись видеть такие суммы даже во сне. Особенно в то время. Поэтому на мгновение в классе повисла такая тишина, что было слышно, как за стеной кто-то отвечает Лермонтова и отчаянно путается в показаниях.
Потом, конечно, все вдоволь поорали. Даже я. Каждому из участников хора почему-то казалось, что эти самые 10 тысяч, вручат лично ему. И 53 три нижних губы в один момент раскатались просто до рекордных длин.
Конечно коварные капиталистические свиньи подложили нам свинью. В конце письма стояла незначительная приписка о том, что организаторы оплачивают только гостиницу в самой стране-хозяйке, а как вы будете добираться до нас – ваши проблемы. Средняя зарплата тогдашнего учителя была 1800 рублей. Средняя зарплата тогдашнего школьника – 2 рубля на пломбир. Добраться на эти деньги можно было только до райсобеса, посмотреть на новый шестисотый мерседес его председателя.
- Так значит не едем? – хлюпая, спросила Катя. Она уже представила, как в Швеции ее встречает сказочный принц и до смой смерти водит ее в кафе «Пингвин», покупает ванильное мороженное. И еще те лакированные туфли. И плеер. И чтоб Ленка из параллельного класса, удавилась со своим Жориком.
Смотреть в 50 пар детских глаз, которых только что лишили мечты о новых колготках и американских горках, было решительно невозможно. Конечно, руководители не выдержали. Конечно, они сказали, что мы поедем.
Особенно громко это сказала Н.Ф., которая именем-отчеством чувствовала, что ее точно возьмут с собой, хоть она и поет только в ванной, а фамилией ощущала, что возьмут на халяву.
Итак, хоровики побежали радовать директора, дети – родителей, а организаторы конкурса, сами того не зная, тем временем доживали последние спокойные дни в своей жизни.
Я опущу все те слова, которые мой папа сказал всем желающим (и не желающим) его слушать. Я все еще люблю этот сайт и не хочу, чтобы меня тут забанили. Просто скажу, что цензурных слов было всего три, и все три были производными от моего имени. С тех пор я не краснел даже в армии, перед прапорщиком, да.
Целую неделю все родственники бегали по знакомым – занимали деньги. Я продал велосипед и трех бездомных, ужасно кстати подвернувшихся, котят. Подумывал еще продать почку, но разругался с другом, выбирая какую именно он будет вырезать.
Наконец, необходима сумма была собрана, а сверх нее наскребли целых 80 евро. Те, кто помнят те времена, поймут, что это почти не сарказм, а те, кто в тот момент был занят чем-то более важным, для осознания масштабов просто подставьте к 80 еще минимум один нолик.
Дело было в конце февраля, погода была нелетная. Поэтому маршрут был проложен по земле: на поезде – до Питера, от Питера автобусом до Финляндии, а там на пароме – до Швеции.
Гладко было на бумаге… ну, вы понели. Веселье началось уже на вокзале.
Толпа родственников и их знакомых, пришедших проследить за своими инвестициями, набилась на перрон как сельди в народное шведское блюдо. Бабушки плакали, отпуская своих кровиночек на чужую сторонушку, папы ненароком пихали в карманы сыновьям дефицитные средства контрацепции, мамы вынимали, отвешивали мужьям подзатыльники, чтоб не соблазняли чадо.
- Вот привезет тебе негритянку, будешь знать! – злорадно пророчили папы, потирая затылок.
- Да что она дура, сюда ехать? – фыркали мамы. – Ты полку прибыть не можешь, а уже негритянок ждешь! И вообще он в девятом классе только!
- Я в девятом классе… - мечтательно закатывали глаза папы.
- Ну-ка, ну-ка…
На этом диалог смущенно сворачивался.
- Гидэ Катя, гидэ Катя, йопвашумать, я вас спрашиваю?!
Н.Ф. возвышалась на толпой, размахивала огромным клетчатым баулом. Ее, как и ожидалось, взяли переводчиком, и дальнейшие события показали, что если твоя мама армянка, а дедушка – еврей, английский тебе совершенно не нужен.
Катя – солистка нашего хора ­­– уже второй час рыдала в туалете: мама отобрала у нее всю косметику, и насильно напялила преступно длинную юбку. Конечно, знала Катя, принц пройдет мимо не накрашенной, одетой как монашка, Кати, даже не плюнет в ее сторону. Жизнь была кончена, молодость погублена, ехать в таком прикидке не было решительно никакого смысла.
- Наринэфихершавевна, а Катька в туалете, плачет! – сдала подругу Светка.
- Пачиму плачэт?
- А фиг ее знает, говорит, что никуда не поедет.
- Как не поедет! Куда не поедет! Я ей не поеду! – всколыхнулась дирижёр. – Она же в двух песнях солирует!
- Я могу вместо нее! – Светка продолжала бить лучшую подругу в спину. – Я и партию знаю, хотите спою?
И над вокзалом разлилась Пахмутова.
- Нэ хочу, - оборвала незапланированный концерт Н.Ф. – Я Катю хачу! Вэди к ней!
- Наринэ, поезд отходит через семь минут! – концертмейстер схватился за кудри. 49 человек хора с интересом высунулись из окон поезда, смотрели на драму начинающей примадонны.
Распихивая толпу, Н.Ф. рванула к туалетам. Ворвавшись в туалет она принялась распахивать все кабинки, ничуть не смущаясь тем, что некоторые были по вполне очевидным причинам закрыт на шпингалет.
- Што ты рэвешь? – отыскав виновницу переполоха, вопросила Н.Ф.
- Ю-ю-ю… - залилась Катя.
- Юбка, - перевела Светка. - Длинная.
- Даэтожэпиздэц! – непедагогично вскричала Н.Ф. – Развэ это длинная - дажэ щиколотки видно! Срам один!
Армянские представления о приличном были чужды Кате. Поэтому она заревела так, что даже возмущенные женщины в соседних кабинках благоговейно притихли.
- Поэзд отходит, да! Пошли, потом с юбкой разбэремся!
- Н-н-н-н…
- Не пойду, - опять перевела Светка, и принялась мурлыкать сольную партию из второй песни.
- Да я ее тэбе сама обрэжу! Ножницами! Но только в поэзде!
- П-п-п…
- Мамой клянус!
Картину последовавшую за этим я запомню до конца жизни. Догоняя медленно отплывающий поезд Н.Ф. неслась по перрону, держа на руках счастливую Катю. Следом пыхтела недовольная Светка.
Конечно, они успели. Конечно, на голове концертмейстера, отвечающего за нас всех этой самой головой прибавилось седых волос.
И конечно, это было только начало.