Перейти к содержимому






- - - - -

Ловушка на охотника

Написано Mr.Nobody, 03 марта 2014 · 832 просмотры

Господин комиссар закурил. Тлеющий огонёк сигареты скрылся в ослепительном свете настольной лампы, направленной на задержанного. Задержанный морщился, корчился, не желая портить глаза.
— Эй, а можно выключить эту штуковину? И заодно… прикурить бы уж дали.
— Не положено. Не положено, — флегматично ответил комиссар, постукивая пальцами по тоненькой папочке, лежащей перед ним. Выдохнул клуб дыма.
— Ну-с, рассказывайте, уважаемый, как докатились до жизни такой…
Задержанный прикрыл лицо руками и тут же получил по шее от полицейского, стоящего у него за спиной. Жалобно скривился, потирая ушибленное место, тяжко вздохнул:
— А что тут говорить? Понял я, что Бога нет. Понял, и всё тут.
— Подробнее, пожалуйста, — комиссар затянулся. — Нам спешить некуда, вот и поболтаем. Вы же не против?
Задержанный оглянулся на здоровяка сзади, криво ухмыльнулся и ничего не ответил. Затем зашевелился, видимо, побаиваясь тычков, и начал рассказ:

— Дело было так. Расстилался вечер…

…Расстилался вечер, и призрачная ещё тьма вставала на место запоздавшего солнца, которое зачем-то висело самым краешком на горизонте. Багровое полуокружие чертило на небосводе отчётливые полоски. Лёгкий ветер подгонял сероватые тучи, как пастух, поторапливающий овец. Тучи противились и плакали разреженным мелким дождём, моросью постукивавшим по плоским крышам домов, чернеющим венам улиц и головам редких прохожих, клянущих себя за то, что не прихватили с собой зонтики. Золотистые мантии деревьев слабо колыхались, пока густые и праздничные; им предстояло познать первое дыхание серебристых холодов и касания прилипчивого инея, радость краткого полёта и смирение медленного увядания на земле. А после придёт заспанный дворник и парой взмахов метлы разрушит мимолётное очарование последнего свидетельства лета — и останется коричневая нагая земля, страждущая беспокойства и пульса жизни. Но и ей суждено затихнуть под мертвенным саваном снега до следующей весны — особы ветреной и непостоянной, с лёгкостью разбрасывающейся зеркалами луж и ручейками-однодневками. Время грязи явной и скрытой: копящееся весь прошлый год выплывает на поверхность, чтобы слиться с текучей слякотью нового. То ли дело осень — благородная дама, занимающая пост лета и бережно хранящая его частичку в себе: смех и слёзы, щебет птиц и тепло погожих деньков, тот особый аромат листьев, тронутых уже рыжиной, но всё-таки крепко держащихся на ветвях…

— Ближе к делу, пожалуйста, — сказал комиссар, стряхивая пепел в простенькую стальную пепельницу.
— Ох, всё вам ближе. А это — детали! Без деталей в наше время никуда… нет, не надо! Всё скажу, всё. Но без описаний не обойтись. Куда же, в самом деле, без описаний? Без них ничего непонятно будет, — задержанный опасливо косился в сторону полицейского.
— Вы продолжайте, продолжайте. А там и разберёмся, — комиссар затушил одну и тут же зажёг вторую сигарету. В голове появился сладковатый дымок, предваряющий головокружение.

… Человек стоял под бетонным козырьком своей парадной и курил. Капли дождя бились об асфальт, дробились со слабым всплеском. В горле и лёгких царил колкий дым, а в ногах — приятная слабость. Ладонь, держащая сигарету, совершенно отмёрзла и воспринималась как чужая, и её цепкости хватало лишь на то, чтобы ухватить покрепче фильтр и не отпускать его. Человек курил и смотрел на людей, идущих по своим делам: спешащую молодёжь и степенных пенсионеров, переваливавшихся с боку на боку и оттого выглядевших несколько смешно. Люди были невнимательные, люди были безразличные и люди были скучные — в общем и целом, абсолютно нормальные люди, боящиеся прощальных объятий осени и потому покрепче кутавшиеся в пальто и шубы. В отличие от них, человек совершенно не пугался возможной простуды и был одет не по сезону: лёгкий свитер и тонкие брюки. Его свободные волосы взъерошил ветер, а кожа на лице покраснела от холода. Человек вышел из-под козырька, подставившись под дождь, выкинул в урну окурок и посмотрел наверх — туда, где между просветами туч должны были сверкать точки звёзд. Ничего, лишь насыщенная свинцом и сиренью мгла открылась его взору. Человек поискал луну, но даже она спряталась в тот вечер, то ли не желая показываться взглядам, то ли странствуя где-то в набитом звёздным пухом вакууме.

Человек огляделся, но никто больше не смотрел на небо: луне нечего было стесняться. Иногда поглядывали на него самого, но так, с недоверчивым изумлением и затаённым смешком — какой дурак в разгар осени выйдет на улицу в таком виде? Да ещё этот мерзкий дождь…
Человек обернулся к дому, где он жил: зелёному чудовищу из бетона и металлических костей. Дом торчал, как памятник достижениям человечества, как тело давно умершего гиганта, который так и не принялся гнить, а вместо того окаменел и умылся светом электрических фонарей.
И что-то было в этой картине: тусклое, неестественное сияние, здание-уродец и ходящие неизвестно куда и неизвестно зачем люди в обрамлении сосущей дыры стыдливо исчезнувшей луны и наполненного секретами космоса, до которого никому не было дела, равно как и до туманного диска неба. Человек поднял руки вверх, подпрыгнул, будто пытаясь поймать что-то в воздухе, какую-то незначительную деталь, которая вернула бы всё на свои места… испарившееся лето, дрожащую под грядущими ударами зимы осень…
На него уже открыто косились, перешептывались. Человек замер, прислушался к себе и вздрогнул, впервые ощутив на себе яростную стихию заморозков.
— Хм, а Бога-то и нет… — прошептал он себе под нос и, прощальным взглядом обведя мир, где хотел найти то самое нечто, пошёл в свою квартиру.

… Комиссар едва не поперхнулся.

— И это всё, голубчик? — он посмотрел в глаза задержанному. Задержанный взгляда не отвёл.
— Ага, — с затаённым весельем ответил тот.
— И что, даже не будете сваливать всё на происки Запада, смутившего вас пропагандой… иностранных агентов…
— Виноват, не каюсь, — улыбнулся человечек напротив комиссара и даже как-то весь раздался в плечах.
— Мда-а-а… А к чему вы мне эту побасенку затравили, не скажете?
— Эх, это ощутить надо. Если в ваших терминах, божественное откровение снизошло, атмосфера особая появилась. Но увы, в это и сам не поверю.

«В ваших терминах». Комиссар поморщился, открыл папочку, состоявшую наполовину из доносов, и принялся её изучать. От этого занятия его вскорости отвлекли:
— Так что со мной будет? На реморализацию в религиозный лагерь отправите? — живо поинтересовался задержанный.
Комиссар хмыкнул и вернулся к чтению.
— Если бы, если бы… знали бы вы, впрочем, какие скоты у вас соседи! Уж как строчат, да всё в таких фразочках… «принимался не раз убеждать в отсутствии смысла в деяниях Господа нашего на земле и на небесях»… «Раб Божий и преданный гражданин Республики»…
Комиссар хотел выругаться, но вспомнил про полицейского и смолчал. Зато нахмурился задержанный.
— Так разве не этого добивались? Чтобы прям и раб, и гражданин. Гражданин Республики и раб…
Комиссар кинул предупреждающий взгляд побледневшему внезапно человеку перед ним и перевернул страницу.
— О как! — воскликнул он, вчитавшись. — Нет, не светят вам лагеря, уважаемый.
И уже тише.
— Не светят, не светят…
И снова громко:
— Преступление против религии и веры — это, конечно, плохо... — комиссар прервался, осеняя себя божьим знаменем, и увидел, как полицейский сделал то же самое, — но вот прямые угрозы власти Республики и великому президенту, да хранит его Бог, да умножится его мудрость и пребудет с ним долголетие… Плохо, скажу я вам, отвратительно.
Задержанный побелел, затрясся.

— Как — угрозы? — пробормотал он. — Не было никаких угроз. Не угрожал я, не было такого.
— Как это не было? Вот тут чёрным по белому: вышёл на площадь, принялся мутить граждан, проповедовать им… ага… отсутствие Бога и существование на свете иной милости, кроме Божьей и президентской… гуманистические ценности проповедовал, совращал народ. Говорил, что президента нужно выбирать, а нынешний режим тоталитарен… тьфу, и откуда только слов понабрался… Было такое?
На задержанного страшно было посмотреть.
— Я ведь… ни слова о власти… как так… люди же разумны! Разумные люди, и такое…
Комиссар с сожалением вздохнул и отложил папочку.
— А ведь пытались сначала с ближнего окружения начинать. Соседи, родственники… чуть их не подставили. И то, говорят, какие-то последователи у вас появились. Чуть ли не ученики. — он с горечью взглянул на задержанного. — С вами местные власти пытались по-хорошему. Предупреждали. Нам не докладывали. Так что никаких лагерей.
Задержанный слезящимися глазами уставился на фигуру комиссара, скрытую светом лампы.
— А что тогда?
— Известно что. Завтра праздник, вознесение Бога. И вас…
— Расстреляют? — выдавил уже приговорённый, явно не веря в свои слова.
— Сожгут, уважаемый. Мы не дикари, чтобы стрелять мирных граждан. Не ваша вина, что в вашей душе свила гнездо ересь. Вы очиститесь от неё через огонь и взойдёте к престолу Господа невинный, словно дитя.
— Мы же… разумные люди… почему же так…
— Разумные, — подтвердил комиссар и потёр виски. Голова после второй сигареты всё не унималась. — Но и не Запад, чтобы прощать оскорбления президенту, да хранит его Бог. У нас свой путь, особый. Мы граждане Республики, и мы разумные люди. Но кое-что попросту не в наших силах, а находится в руках тех, кто выше нас.
— Увести заключённого, — сказал он полицейскому, и тот рывком поднял потрясённого, парализованного вестью о своей скорой кончине человека. Вывел его из допросной.
Оставшись один, комиссар хотел выругаться, но вспомнил, что в комнате висят жучки. Он выключил лампу и вышёл в обшарпанный коридор, пол которого бугрился отбитой плиткой, а стены белели небрежными пятнами закрашенных чешуек серого.
— Тьфу, как нелепо! — комиссар сплюнул на пол. Какой дурак, ну какой же дурак. Но умный. Не от мира сего, но умный. Трудно в нынешние времена найти такого, чтобы сам додумался до того, что Бога нет. Вот только умишка не хватило, чтобы остановиться на этом. Даже не так — не хватило, чтобы промолчать. А там, глядишь, нашли бы парня, но уже не как смутьяна и безбожца, а как хитрого и смышленого малого. С этим в Республике туго. Пошёл бы в полицейские или тайную службу, а то и прямиком в секретари к какому-нибудь депутату.
Комиссар вспомнил глаза своей жены, прохожих, большинства сослуживцев — пустые, рыбьи глаза, в которых не было ни единой мысли. Не люди, а роботы, запрограммированные на восхваление Республики и Господа. Комиссар скривился, словно к носу поднесли нашатырный спирт. В голове стрельнул лучик боли.
«Так разве не этого добивались? Чтобы прям и раб, и гражданин», вспомнил он. Этого, дорогой, этого. И пока неплохо удаётся. Жаль только, что с каждым годом всё редеют разумные люди в правительстве и высшие посты занимают личности с рыбьими глазами. Рыбьи глаза, склизкие мысли… Тошнотворно. Но мы сами приняли правила игры. А иначе и нельзя было. Но какова цена? А цена, господа хорошие, известна — власть. Добрая цена, без обмана. Но такая дрянная, если прикинуть. Прикидывать не хотелось.
— Какой же ты всё-таки дурень, хоть и умный. — выругался комиссар, и непонятно было, к заключенному он обращается или к себе.
— Господин комиссар, это вы наплевали? — раздался строгий голос, и комиссар очнулся от своих дум. Рядом с ним стоял вёрткий рядовой с тупым выражением лица. — Вы разве не знаете, что так вы портите общественную собственность и добавляете работы братьям в Господе? А, как сказано в Святой Книге от великомученика Луки, страница шестьдесят первая, строфа третья: «И да возлюби коллектив как самого себя, и да не препятствуй выполнению прямых обязанностей всякого раба, и да не умножь ему работу, буде такового не требуется…»

Рядовой всё бормотал, а комиссар пропускал мимо себя чушь, которую когда-то сочиняли в том, ещё первом правительстве Республики. Он тоскливо думал, как тошнотворны люди с рыбьими глазами и цитатами из книжонок вместо разума. И в очередной раз комиссар укрепился во мнении, которое когда-то разделяли все высокопоставленные чиновники, ныне ушедшие в отставку или съеденные едкой машиной системы: Бога нет. Его с успехом заменяют вера и глупость.




И я бы хотел, чтобы авторы получали надлежащую обратную связь.

От кого? От тех, кто приходит за модами с бронелифчиками? Мы как раз пытаемся завлечь толику разумных людей, а вы называете наши усилия онанизмом. Самовлюбленненько.

Впрочем, дело ваше.

Такова ноша критика.

Автор этого произведения иногда подает схожие идеи, но то, как он их подаёт, равнодушным оставить не может. Мне нравится читать его рассказы, пусть иногда их события немного... тягучи, что ли.
Я, к сожалению своему, могу относительно неплохо критиковать только себя, потому что боюсь задеть чувства других людей. Вот такой вот Номад, да. Но - читать критику от вас мне нравится, особенно, если моё мнение совпадает с вашим. В конце концов, это признак адекватности оценки, за которую я всегда борюсь.
Спасибо.

Gracias. И да, я знаю, что в моих текстах нет ничего, кроме диалогов и описаний. Не умею по-другому, что поделать.

 

А вообще, идея оценивать работы друг друга - восхитительна. Очень прошу продолжить в том же духе. Потому что этот застой и немногословие между конкурсантами угнетают.

Ну, я пытался донести несколько близкорасположенных друг другу идей. Мне вообще интересны взаимоотношения людей, видимо. 

А вся ситуация с конкурсом здорово напоминает творческий онанизм. "Чукча не читатель, чукча — писатель" — в этой фразе заключён смысл нынешних блогов. И я бы хотел, чтобы авторы получали надлежащую обратную связь. 

Автор этого произведения иногда подает схожие идеи, но то, как он их подаёт, равнодушным оставить не может. Мне нравится читать его рассказы, пусть иногда их события немного... тягучи, что ли.
Я, к сожалению своему, могу относительно неплохо критиковать только себя, потому что боюсь задеть чувства других людей. Вот такой вот Номад, да. Но - читать критику от вас мне нравится, особенно, если моё мнение совпадает с вашим. В конце концов, это признак адекватности оценки, за которую я всегда борюсь.
Спасибо.
Господь Бог мне судья, не во зло, а с благим намерением пишу)

В начале я почувствовал, как выезжаю в глубокую лужу и вот-вот захлебнусь. Все же выгреб, когда заключенного прервал комиссар. На том ему и спасибо. А так, очередная утопия. Очередной Эквилибриум. От самого начала и до конца было ясно, к чему ведет повествование. Грамматика мне не интересна, я на нее редко обращаю внимание.

7 из 10 за красивый и в большей степени понятный язык.

А вообще, идея оценивать работы друг друга - восхитительна. Очень прошу продолжить в том же духе. Потому что этот застой и немногословие между конкурсантами угнетают.

Плохо читаются пробелы такие без всякой нужды. Можно причесать форматирование? Спасибо.

Странно, а мне так легче читать. Поправлю.

Плохо читаются пробелы такие без всякой нужды. Можно причесать форматирование? Спасибо.


Обратные ссылки на эту запись [ URL обратной ссылки ]

Обратных ссылок на эту запись нет

Март 2024

В П В С Ч П С
     12
3456789
10111213141516
17181920212223
24252627 28 2930
31      

Новые комментарии