- Как же так... как же так... Милорд! Мой милый мальчик... - причитала высокая и полная женщина, гулкими шагами отмеривая пространство небольшой комнатки и хватаясь то за голову, то за тяжелую огромную грудь, - вы же себя погубите! И только!
- Чем же это? - милый мальчик тщательно соскабливал пену и трёхдневную щетину с квадратного подбородка, поэтому вопрос, который планировалось задать невозмутимым прохладным тоном, прозвучал как "шэмжыэт".
- И вы еще спрашиваете?! - воскликнула женщина, готовясь то ли зареветь, то ли зарыдать, а может и все вместе. Дойдя до единственного в комнате кресла, она грузно опустилась в него, едва не застряв между подлокотников. - Хотите вы себе на шею повесить эту... удавку!
- Хочу! Хочу, Энни! - подбородок наконец засиял гладкой наготой, и сир Хьюго повернулся к своей бывшей кормилице. В карих глазах его, не раз и не десять ожигавших опасным огнём противников на турнирах или девиц в более мирной обстановке, сейчас горел совсем другой свет. Духовный. - Энни, знание - это величайшая свобода! И то, что цепь - его символ, это.. мм.. это.. нуу.. как сказать.. А впрочем ты всё равно не поймёшь! - махнул он помазком в сторону женщины и повернулся обратно к зеркалу. Теперь ему предстояло избавиться от щетины под носом.
Пухлая губа кормилицы задрожала, прежде чем она вновь вернулась к причитаниям:
- Ах, каким же славным мальчиком вы были! Каким сильным! Смелым! Ловким! И как хорошо вы кушали после занятий с мастером оружия! А сейчас посмотрите на себя, вот посмотрите! - женщина прижала ладони к груди и сокрушенно покачала головой. - Кожа да кости!
- Ну.. да, схуднул, - не без удовольствия констатировал Хьюго, споласкивая бритву в тазике и поворачиваясь к зеркалу то одной, то другой щекой. - Но многие у нас тут, вообрази, тяжелее грифеля ничего в руках не держали, а что я перед ними? Ничто, прах, неуч! И сколько времени потеряно, Энни, - горько посетовал он, - мне почти двадцать шесть, некоторые к моему возрасту уже выковывают свою цепь, а я.. эхххх.. - он горестно махнул рукой, задев ручку металлического кувшина, в котором слуга приносил постояльцу воду. Почти пустой уже кувшин подскочил, перевернулся в воздухе, брызгая редкими каплями, и устремился к полу. Поймав, сир Хьюго рассеянно осмотрел его. Пробормотав "из какого дерьма их делают, что так гнётся", бывший рыцарь и нынешний ученик Цитадели с усилием протолкнул руку в горлышко и, пару раз негромко фыркнув, выправил вмятину изнутри.
- Двадцать шесть, двадцать шесть! - тем временем возопила Энни, вздевая руки к потолку. - Я надея... то есть ваш отец надеялся, что к этому возрасту у вас уже будет двое детишек и брюхатая жена! Вы же знаете, что эта цепь повиснет у вас не только на шее?!
Рука, только что нелегко вытащенная из горлышка, кулаком обрушилась на несчастный кувшин, напрочь смяв ему бочок.
- Брюхатая жена?! Ну уж нет! Дудки! Никаких брюхатых жён! К Иным брюхатых жён и небрюхатых тоже! Отец надеялся, значит, да?! - кувшину раз за разом доставалось от будущего мейстера, глаза которого больше не излучали духовный восторг. - И отец, значит, надеялся! А на то, что мне плевать на всех этих.. прости меня, Матерь, с хайтауэрской башни, никто не надеялся? А может, мне надо было бы пострадать? А, Энни? Пострадать надо было?!
Глаза кормилицы Энни, смахивающие формой на поросячьи, но при этом нежно-голубого цвета, наполнились слезами и, сильно скривившись, женщина зарыдала.
- Нашли...из-за чего... себя губииить! Из-за бабы! Мало что ль красавиц в Просторе?! А Старым Дубом кто править будет? Братец ваш, дуб помладше? - найдя на столе милорда какой-то кусочек ткани, Энни шумно высморкалась.
- Кхммм, - мгновенно остывший Хьюго отвёл глаза и с виноватым изумлением воззрился на покалеченный кувшин. Рука, только что сделавшая это, устремилась в горлышко, выправлять. - Ну будет тебе. Кто сказал, что из-за бабы? Вот ещё. Из любви к знанию, Энни. Эта страсть столь же.. вот же.. ну-ка.. - он слегка покраснел, разравнивая место, где вмятина прошла почти до противоположной стенки, - эта страсть столь же.. ну давай.. столь же пылкая, только непреходящая. Ну вот, - он вытащил руку из кувшина и поставил его на столик подальше от края. - Так говорит один из наших наставников. А отец ещё молод и крепок, пусть окрутит братца с какой-нибудь. Им же всем всё равно, Энни, старый, лысый или головой ударившийся, лишь бы побогаче. Вот пусть окрутит его, да потом воспитывает себе внука, будущего лорда на здоровье.
- А вы побольше слушайте этих старых пер...умников, в общем, - сердито произнесла женщина, успокаиваясь, - им бы только лордов в свои цепи заманить, сами-то небось сплошь пастухи да бакалейщики. И я должна спокойно смотреть, как молодой, красивый, сильный и, хоть и дурной, раз в Старомест явился, но все-таки смышленый юноша добровольно отказывается от нормальной жизни? Эх, мой милый мальчик...
Энни покопалась в своей дорожной сумке и вытащила оттуда солидных размеров сверток.
- Нате, вот, я привезла пирог... два пирога. А то видела я, что за дрянь тут в таверне подают, а деньги наверняка дерут огромные. Ух я бы этих шарлатанов! - проворчала старая кормилица, тяжело поднимаясь и выходя из комнатки.
Душистый аромат пышного домашнего теста моментально заполнил всё, от стены до стены. Хьюго проводил взглядом женщину, во многом заменившую ему мать, вышедшую сейчас вот так, без тёплых слов и прощаний, и в глазах его появилось потерянное выражение. Медленно обвёл он взглядом довольно чистую, но, говоря откровенно, убогую комнатёнку, узкую неудобную постель, с которой он, кажется, ни разу ещё не вставал по настоящему отдохнувшим, заваленный книгами и свитками стол. На углу сиротливо лежал кулёк с пирогами, привет из дома, от Старого Дуба, который всё ждал его, сорванного ветром и откатившегося за пригорок жёлудя. В груди противно заскребло. К счастью или к несчастью заскребло и пониже - в желудке. Энни была права по крайней мере в одном - кормили на этом постоялом дворе паршиво, поэтому божественный аромат из кулька почти что мучил.
Доставая второй пирог, Хьюго нащупал под ним листок бумаги. Машинально продолжая жевать, он прочёл:
Возлюбленный мой сын Хьюго! Энни наотрез отказалась передавать тебе моё письмо и высказала всё, что думает по поводу "всех этих бумажных писулек, которые парня и сгубили". Но я надеюсь, что если она обнаружит это послание, то хотя бы не выбросит. Наверное я плохой лорд, если кормилица сына перечит мне, а сам сын сбежал из дому, но меняться в моём возрасте сложно. Да и не хочется. Не думаю, что я могу вынудить тебя оставить твою мечту, а разлучить - это не то же самое. От того, что я под конвоем доставлю тебя в Старый Дуб, его дела тебе вряд ли покажутся интереснее.
Между тем твоему брату не лучше. То падение с лошади, видимо, было роковым для него и для всего нашего дома. Хьюберт никогда не был сильным наездником, не был он ни талантлив, ни смел, но мало ли в истории неталантливых несмелых лордов, тем не менее продолжающих тысячелетний род и дающих надежду на то, что в нём ещё будут гении и герои. Я уж тут грешным делом пытался вспомнить, не мог ли оставить по молодости бастардов, но увы. Даже здесь я не преуспел.
Не то чтобы я хотел разжалобить тебя или вызвать угрызения совести. Совершаешь ли ты сейчас ошибку или, напротив, подвиг - покажет лишь время, время твоей жизни. Но я считаю правильным известить тебя о порядке дел в твоём родовом гнезде. Точно так же, как и напомнить, что хотя ты отказываешься от денег, в случае необходимости я пришлю тебе столько, сколько будет нужно. Ты мой сын, и в латах или балахоне мейстера им остаёшься.
И ещё одна новость. Энни, конечно, не скажет тебе, но я - скажу. Мелисса Поммингем не пережила своих первых родов. Злые языки треплют разное, и я не хочу, чтобы эту новость ты получил неожиданно и не из тех рук. Тем более, что частенько упоминают и твоё имя, что, мол, не выгадывай Мелисса золотой удачи, выйди она за младшего Окхарта, а не за горбатого старика с Запада, всё было бы иначе. Только вот никто не побожится, как именно.
Ты не раз говорил, что вычеркнул эту девушку из памяти, как и те три года, что она не говорила тебе ни "да", ни "нет". Но зная тебя, мой мальчик, я сомневаюсь, что новость о её смерти обрадует тебя. Однако, теперь всё кончено по-настоящему. Ребёнок Мелиссы, к слову, умер тоже.
Теперь хочу поговорить с тобой о деле. Королевский ворон принёс послание, предписывающее Окхартам присутствовать на приёме в честь нашего союза с Дорном. В Королевскую Гавань на такой приём я ездил, ты помнишь, на обратной дороге заезжал к тебе в Старомест. Но в Дорн (а этот ответный приём будет именно там) я ехать не могу, даже если б и хотел: в сложившихся ныне обстоятельствах я не могу рисковать собой, а если меня не прирежут на Принцевом перевале какие-нибудь головорезы Дейнов, то может укусить какая-нибудь ядовитая муха или скорпион, а сколько бы я ни крепился, я уже совсем не так силён и здоров, как раньше. Я прошу поехать тебя. Будь ты будущий лорд или будущий мейстер, посмотреть своими глазами земли Дорна будет тебе полезно. Поезжай туда в любом качестве, в каком пожелаешь (лучше всего плыть через Арбор, заодно прикупишь приличного вина - не знаю, стоит ли пить дорнийское). Деньги на поездку будут присланы, если ты согласишься, едва я получу твой ответ (напиши обязательно, мне же надо отписаться в Гавань, едем мы или нет!).
Мейстер ты или рыцарь,
любящий тебя лорд-отец,
писано в Старом Дубе собственноручно.
Письмо легло на стол рядом с недоеденным пирогом, который Хьюго даже не помнил, как отложил. Поднявшись из жалобно крякнувшего креслица, он подошёл к узкому окошку. Тень от Хайтауэра прорезала город, Старомест приглушённо гулил тысячами голосов на десятках языков. Вдали высились постройки Цитадели, слабый ветер силился принести запах большой воды из Шепотного залива. Всё было знакомым, но как никогда казалось чужим. Прикрыв глаза Хьюго представил себе свою комнату в Старом Дубе, вспомнил отцовские глаза и напевное бормотание Хьюберта за стенкой. В груди заскребло грустно и безнадёжно, он помотал головой, в два широких шага подошёл к столу, взял письмо и написал всего пару строк:
Отец, я поплыву в Дорн. Потом вернусь в Старомест. Береги здоровье и Энни.
Хьюго
Тема закрыта
