[Will-o'-Wisp]

Аджай, Эльсвейр, 4Е 73.

 

Ветер. Слабый, горячий, он едва трепетал в коронах тяжелых декоративных листьев. Чернота наверху собиралась в купол, испещренный филигранью звезд. Посреди них застыли, неподвижно вращаясь, яркие и четкие луны. Их обычные цвета казались смазанными и погруженными в вязкий мед. В них отражалась пустыня – как в зеркале, как в собственной короне.  
Особняк светился собственным заревом, поднимающимся от щедро зажженных ламп. Здесь не скупились ни на что – ни на лепнину, украшающую стены, подставленные немилосердному жесткому ветру, ни на бессменные цветы, выдыхающие сладкий и едва тошнотворный аромат из фиолетовых чаш, ни на бассейн, от которого тянуло сквозь двор едва ощутимой и влажной прохладой. Ткани развевались в распахнутых дверях обоих этажей, полупрозрачные, расписанные неразличимыми с такого расстояния узорами и сценами. Здесь были лестницы, уходящие в сад позади. Здесь были балконы, гордо и в то же время изящно выступающие вперед, позволяющие смотреть поверх заборов и крыш на пустыню и на город, оставаясь в тени, оставаясь почти незаметным. Тени застыли на фоне мутного света, доносящегося сквозь шторы – слуги, сторожа. Местами сверкал и тут же пропадал блеск оружия, начищенного, как на парад.
Змеиный язык, вырывающийся между сухих губ. Глаза – золотые, как две громадных монеты.
Под мерный шорох приблизился, уже на ходу сгибаясь в поклоне, пятнистый катай. В полный рост он возвышался бы над большинством присутствующих, теперь на загривке топорщилась черная шерсть, а глаза смотрели исподлобья. Ленты от шапки свешивались по обе стороны головы. Светлая церемониальная рубашка белела под халатом, стелящимся почти до земли. Он не носил обуви - было незачем.
- Добро пожаловать, - донесся мягкий рокочущий голос, в котором отчетливо слышались нотки звериного ворчанья, - прошу вас следовать за мной.        
Он вел их недолго, лишь по короткой тропе, отделяющей ворота от парадного входа в поместье. В дверях стоял сам Ра’Авассид, совершенно равнозначное смешение мера и крупной кошки, кажущийся в многослойной длиннополой одежде намного больше, намного представительнее, чем позволяла то его собственная форма. Он не стеснялся демонстрировать свое богатство, но, стоило отдать ему должное, не кичился им и не пытался подменить реальных достижений. Его уважали – за дело. Его наряд, каким бы претенциозным не мог показаться незнакомому с местными нравами чужаку, был долгом моде и традиции и не более того. Вор, контрабандист, по достоверным слухам – торговец наркотиками, гостеприимный хозяин вечера не производил впечатления не только прощелыги, но и просто меркантильного хитреца. Черты его лица были тяжелыми и исключительно благородными, взгляд – полным расположения и искреннего почтения к каждому из приглашенных гостей. Вопреки шику, окружавшему его со всех сторон, он казался едва ли не набожным в своей сдержанной консервативности и очень быстро начинал казаться еще и мудрым, заслуженно ли или нет, благодаря ли удачно подобранному образу или личному качеству.
Впрочем, в городском совете Аджая действительно не было идиотов.

- Я рад, что вы приняли мое приглашение, - обратился он ко всем сразу, учтиво и едва заметно наклоняя голову перед каждым в отдельности и делая шаг в сторону от дверного проема, - теплой ночи вам, уважаемые, доброй ночи. Стол уже накрыт.

Его явно никак не смущало очевидное разнообразие как своих и гостей, так и предлогов, под которыми созвал их всех на званый вечер. Среди них была данмерка неопределенного возраста и той степени физической красоты, которой редко достигают без помощи косметических и омолаживающих средств, в длинном и по-эльсвейрски открытом платье всех оттенков пастельного и атласно-яркого синего; перехваченное на талии тонким и почти невесомым поясом, оно немыслимым для большинства северных государств образом открывало плечи, руки и левое бедро, стелясь вдоль тела переменчивой и гладкой тенью, и тяжелое сапфировое ожерелье в тон ему лежало на полуоткрытой груди. Кто-то мог узнать в ней владелицу одного из городских поместий и плантации, обычно – как и сейчас – появлявшуюся в компании двух телохранителей-катаев и альтмерской служанки, несущей сумку своей нанимательницы. Почти единственным, кто мог сравниться с альтмеркой по росту, был один из редгардов - несомненно воин по физической подготовке и сложению, возвышающийся над большинством присутствующих темной строгой фигурой. Его соотечественник, чуть более светлый по оттенку кожи – деталь, почти незаметная в ночном сумраке, но легко свидетельствующая о смешанном происхождении – выглядел по соседству особенно аскетично и худощаво. Последним он едва напоминал идущего рядом светлокожего бретона, чьи достаточно молодые черты странно сочетались с признаками намного более старшего возраста. О нем, потомке давно осевшей (и обедневшей) в Аджае аристократической семьи, слышали многие представители высшего общества – но вещи бесплотные и преимущественно пустословные. В последнее время его редко звали на приемы, и все-таки сложно сказать, кого здесь было неожиданней встретить – его самого или его противоположность и отражение, еще одну дальнюю уроженку Хаммерфелла и наследницу чрезвычайно удачливого торговца, среди злых языков известную как совершенная прожигательница жизни, на восторженных устах – как безжалостная и оттого не менее притягательная душа компании. Четвертый в компании редгард, мрачный обладатель массивных мышц и многочисленных шрамов, держался подле женщины как безмолвный и верный страж. И малоизвестной тенью, слугой творчества, не снискавшим покуда ни широкой известности, ни достойного состояния, был последний и шестой, тоже бретон – насколько можно было предположить по его внешности - притягивавший к себе удивительно мало внимания.
Всех ввели в прихожую, украшенную древесными панелями выдержанных темных тонов, блестящую приглушенным светом многочисленных ламп, заключенных в узкие, вытянутые стеклянные соцветия. Золотое свечение отражалось от пола и стен, звенело в бокалах, видневшихся на подносах стоящих в отдалении и полной готовности слуг.
В дальней же от входа стене виднелись полуоткрытые створки высокой резной двери, за которыми виднелась высокая сводчатая комната. Без стульев, она была выложена подушками, окружающими низкий стол, на поверхности которого угадывались очертания столовых приборов и широких, плоскодонных тарелок. В стороне можно было разобрать даже вытянутые шеи и мятые шланги кальянов, пока еще не разожжённых.                                                                 
И повсюду – пряности, специи, ароматический дым, невидимый глазу, но забирающийся в нос и вниз по горлу.
Не замедляя шага, Ра’Авассид достиг дверей в гостевой зал и первым сделал внутрь несколько шагов, разворачиваясь вполоборота и широким жестом предлагая занимать места.

Сообщение отредактировал Will-o'-Wisp: 27 февраля 2015 - 23:32

[Resident]

Любопытство — великая сила. Ведь именно любопытство привело Тэссу, столь не доверительно относящуюся к местной аристократии, к одному из членов городского совета на званый вечер. Не желание обзавестись новыми полезными связями или возможность заключить выгодный контракт и заработать на нём горы золота, нет, этого всего и так было у данмерки предостаточно.
Не так давно Тэсса получила  загадочное письмо, в красивом конверте и с восковой печатью, на которой был изображён герб города Аджай. Письмо было адресовано от некого Ра’Авассида, который хотел бы видеть её в своём поместье, чтобы обсудить довольно деликатное дело. Конечно же, никаких дел данмерка не собиралась вести с незнакомым человеком, но ей было интересно послушать, что могло заставить местного аристократа обратится за помощью к чужеземке.
Прибыв в назначенное время в поместье Ра’Авассида Тэсса увидела, что приглашена не одна — помимо неё у главных ворот собралось ещё несколько человек, столь непохожих на местных аристократов, что по началу данмерка приняла их за кучку слуг или даже бродяг. Как бы там ни было, гостей не заставили долго ждать и вот они уже у парадного входа, где их встречает лично хозяин особняка. На приветствие Ра’Авассидаа данмерка ответила книксеном и быстрой улыбкой, после чего последовала в дом вместе с остальными гостями.
Наконец хаджит привёл всех в просторную сводчатую комнату, где пригласил гостей рассесться вокруг невысокого стола. Тэсса изящно опустилась на подушку сев “боком” и подобрала под себя ноги, так, чтобы колени её оказались вместе и принялась ждать речи хозяина особняка. За спиной же у неё стали два телохранителя-хаджита и служанка-альмер.

[Shadowthorne]

Разношерстность гостей показалась брату Та'иру крайне занятной. Впрочем, он уже привык к хаджиитской эксцентричности, пусть и пока не научился понимать ее. Хотя, конечно, то, что он уже знал, ставило возможность понимания в будущем под сомнение. Также ему подумалось, что его одеяние несколько неуместно на званом вечере, пусть это и была его парадная ряса, та самая, в которую надлежало облачаться для проповеди по большим праздникам, отличающаяся от бытовой и походной значительно меньшей изношенностью и красивой вышивкой по краям. Эта мысль даже позабавила, но юноша напомнил себе о смирении и выкинул всякий мусор из головы. Все, что имеет значение, это поручение отца-настоятеля Бартела и то, что ему было обещано в письме - надежда на прогресс в затянувшихся и медленно закатывающихся в тупик поисках. Все равно он не собирался тратить выданные настоятелем средства на тщеславие в виде приобретения нерегламентированной уставом одежды.

Он не стал разглядывать остальных, хотя его и мучало подавляемое любопытство. Его взгляд в сторону каждого из них ограничился рамками приличий. Впрочем, на разряженную женщину юноша и вовсе постарался не смотреть. Не боится греха, развратница. Нет, нельзя, осуждать и не одобрять не его место.

Та'ир приветствовал хозяина дома так, как приличествовало приветствовать званых гостей в монастыре - поклоном куда более глубоким и почтительным, пусть и не подобострастным. Молодой человек опустился на подушку одним из последних, усевшись на колени и сложив руки перед собой. Теперь он смотрел на хозяина, спокойно и внимательно ожидая, что тот огласит причину этого собрания.

Сообщение отредактировал Shadowthorne: 28 февраля 2015 - 01:24

[Legiro]

Дом выглядел недурно. Такие дома бывают у тех, кто не скупится. Далеко не все из богачей приятные в работе личности, но они редко скупятся на оплату сделанной работы. Статус налагает негласные требования к расточительности. Неписанные законы между богачами. Но торговцы... торговцы дело иное. Они всегда знают что хотят, они скажут тебе ровно столько, сколько сочтут нужным. И никогда не заплатят тебе больше, чем ты заработал. Меньше денег, больше головной боли. И всё же, именно с ними работать куда приятней.

Фарид продолжал повторять про себя какая это удачная идея, привычными движениями сбивая пыль с лёгких кожаных сандалей своим посохом. К даэдра всё, иметь дело с каджитом-контрабандистом никогда не приятно и ещё реже безопасно. И всё же он тут, чистит ботинки перед входом в двор его особняка. Беглый взгляд по остальным пришедшим добавил его настроению новый оттенок мрачности. И наличие в списке приглашённых меров его беспокоило меньше всего. Как там говаривали норды с севера, и радостный босмер под вьюгой завоет аки волк? А от этой вьюги за милю несло политикой и "социальной подоплёкой, представляющей непосредственный..." и далее по тексту самых занудных имперских книг. Ничего не делает политику более притягательной и восхитительной, как возможность наступить на ненужные пальцы в неправильном порядке. И тут возникает, он, излучающий уверенность своей глупой улыбкой, во главе специалистов по запихиванию скрибового желе назад во все задницы, из которых оно вывалилось. Что-то подсказывало, что список специалистов по этой части он будет возглавлять вне зависимости от того с какой стороны начинать его читать. И на обороте незримой бумаги красными светящимися буквами значилось "Приятного дня!".

Фарид не особо пытался скрывать свой скептицизм. Хозяин дома не смахивал на дурака, а его приглашали сюда не рожи корчить и глупо ухмыляться. Это ведь и сыграло роль? Что его пригласили. Отсутствие обыска несколько удивило Фарида. Как звучала поговорка среди иных рага - "имперцы становятся богатыми окружая себя друзьями, а каджиты - врагами". Возможно, хозяин дома всё же был очень не глуп и узнал о Фариде куда больше, чем он того бы хотел. Что же, посмотрим что этот торговец сочтёт нужным рассказать. Рука Фарида была открыта и выставлена напоказ. Лёгкая кожаная защита выглядела достаточно поношеной, а его кошель достаточно пустым, чтобы на него не зарилось большинство воришек в местных подворотнях. Простой деревянный щит с парой выщербин на краях, висевший на его спине, явно нуждался в починке, а то и замене. Лишь изогнутый клинок, висевший в простых, но добротных ножнах, придавал его внешнему виду хоть толику серьёзности. А все остальные козыри он предпочитал скрывать поглубже от цепких глаз каджитов.

 

В ответ на прозвучавшее приветствие хозяина дома, Фарид лишь хлопнул кулаком по груди и чуть склонил голову. В иных обстоятельствах, он проявил бы куда больше вежливости. Но судя по пёстрому букету, который собрал торговец, найдётся более чем достаточно личностей, чтобы выполнить и перевыполнить этот план за него. Интуиция вторила разуму, предлагая повременить с бросанием бисера в случайных направлениях. Особенно в присутствии каджитов. Последний раз, когда он проявил излишнюю вежливость в этом городе, всё кончилось на куда более прозаической ноте.

По крайней мере, мероприятие обещало быть весьма интересным. Две дамы души не чаяли в своих гардеробах. Видимо настолько, что захватило по шкафу и двум соответственно. Как местного покроя, так и более привычного его взору. Шкафы из редгардов выходили знатные, не хуже чем из орков. Также непоколебимы, молчаливы и с просветлённой мыслью на лице "кирпич?". Вызывали необоримую гордость за свою нацию, в воде ей всей тонуть. А вот вьючные альтмерши, безусловно, были внове даже для путешествовавшего Фарида. Данное зрелище противоестественно приятно грело его изнутри при каждом взгляде, но он всё же подавил глупую ухмылку, которая рвалась на лицо с даэдрической силой. Выбрав себе местечко чуть поодаль от мебели, он решительно сел на подушки. Положив посох на колени, он с нескрываемым интересом начал оглядывать богатую на детали обстановку. Но быстро опомнился, и неимоверным усилием придал более подобающий вид своему лицу. "Кирпич?". Уголок рта предательски дёрнулся вверх.

[Сет]

Когда ночь пришла, Морвейн Рид был готов.
 

Ночь нависла над городом, разливаясь необъятным чернильным пятном над головой, и теперь неизбавимый, тяжёлый и давящий накал чуть сбавил силу – он всё ещё оставался где-то рядом, и сухие горячие ветра, его призраки, прекрасные уже хотя бы своей невесомой бесплотностью, теперь гуляли на свободе; возможно, одного их касания уже было бы достаточно, чтобы увести Морвейна хотя бы и на край света в такую ночь, как эта. По счастливой случайности, идти приходилось куда как ближе: около получаса неспешным прогулочным шагом, если знать, куда идти, и не забывать о разумной осторожности.
Он потратил совсем немного времени ранее, чтобы привести себя в порядок – приодеться, умыться, «отряхнуть с себя пыль веков», чьему влиянию он добровольно отдавался день за днём с отдачей, слабеющей и нарастающей в непрерывном замкнутом круге. Решение оставить свои изыскания сегодня вышло неожиданно легко, как не бывало почти никогда – но ведь и цель того, пожалуй, стоила. Негромкий щелчок закрывающегося замка на подвальной двери и несколько размашистых шагов по пологой лестнице вверх, в пустой холл, навстречу миру – это не конец вечера, это только начало.
В прихожей Морвейн ненадолго замер перед тяжёлым напольным зеркалом, тускло блестящим в свете двух лун. Давно не мытое стекло мутилось, и по углам его прикрывали паутинные наросты, и всё это надёжно укрылось в полночной темноте, поэтому он в большей степени представил себя, чем увидел – высокая стать, голова вполоборота и полуседой хвост до лопаток, а под ними – тёмный безрукавный камзол, бежевые рукава рубашки, небрежно зашнурованные вокруг щиколоток башмаки. Он не знал, но верил и, более того, был убеждён, что большего этим вечером не понадобится.
Входную дверь он запирать не стал – даже если бы незваный гость вздумал поживиться чем-нибудь в их приюте, он бы ушёл ни с чем; всё, что там осталось ценного, теперь было надёжно укрыто подвальным замком.
 

Прогулка сама собой выдалась неспешной – его взгляд всегда был жаден до ночных улиц, таких разительно прекрасных в своей опустелости. Поначалу был только шорох и шелест в тесных проулках бедных кварталов – здесь многие не видели разницы между днём и ночью, и были ещё другие, крадущиеся и явные, опасные тени, чей недобрый взгляд нет-нет да и настигал тебя вдалеке от скоплений факелов, заставляя передёрнуть плечами и вжать голову, признавая себя жертвой; их нужно было избегать, и делать это осторожно. Но по мере приближения к центру свет поначалу редких и тусклых фонарей крепчал и разгорался, дома расступались, а мостовая укладывалась всё ровнее. Морвейн бывал там нечасто, больше в юности, и многое позабыл; теперь образы его памяти, потускневшие и пообветшавшие, побитые ушедшим временем, разгорались новыми красками и с новой силой.
Его чувства времени хватило ровно на то, чтобы прибыть вовремя, и он не успел свести даже мимолётное знакомство с другими гостями – приглашение воспоследовало лишь несколькими минутами позже того, как он замер перед воротами, и он успел лишь только бегло окинуть взглядом пределы, в которые был заключён особняк. Зову он последовал без колебаний, и шаг в давно забытое прошлое сделал с таким достоинством, какого сам от себя и не ожидал.
 

В залу Морвейн вошёл одним из первых, бегло и, возможно, не вполне учтиво ответив хозяину лёгким кивком на ходу – это, в любом случае, прошло мимо его сознания; когда-то давным-давно заученное движение теперь, случайно вырвавшись, оказалось чисто машинальным. Сам он недалеко отошёл от входа: вперёд и чуть вбок, к ближайшей горке подушек – и уселся, раскидав ноги и провожая хозяина дома пристальным, неморгающим взглядом, в котором читался явный и мягкий ровно настолько, чтобы не казаться назойливым, интерес.

[Ami Howl]

В этой ночи все было…. Удивительным. Слишком мало знакомых лиц. Слишком мало людей в целом. Слишком непохоже на Ра’Авассида, если уж с самого начала. Обычно его приглашения подразумевали что-нибудь другое. Веселое. Без его непосредственного участия, с легким отчужденным взглядом откуда-нибудь сверху, но веселое. Тут же все пока что было скучным и не осмеливалось даже намекнуть на что-нибудь интересное. Разве что подозрительное.
Ее одежды не привлекали лишнего внимания своей откровенностью, богатством или чем-либо другим, как и минимум украшений не резал глаз, потому что обычно на таких встречах этого и не нужно было, очень уж быстро с одеяниями приходилось прощаться. Полностью воздержаться, однако, от возможности лишний раз кого-нибудь привлечь Клесум не могла, а потому одежды ее в основном были полупрозрачные, мягкого бежевого оттенка, как маленькая недосказанность между ей и смотрящим. Впрочем, виду ее любимца-телохранителя, державшегося за спиной хозяйки и одаривающего всех взглядом чрезмерно холодным, чтобы быть названым нейтральным, полагалось слегка умерить возможный, - хотя, от кого же? – пыл. Ее черные глаза весело, сквозь слабый прищур, рассматривала присутствующих. Нет, пыла ей ожидать не приходилось. Даже жаль.
Девушка пропустила вперед остальных, чтобы ненадолго оказаться наедине, - если это можно было так назвать, - с хаджитом. Улыбнулась многообещающе, протягивая руку для чужого поцелуя, но поспешила быстро ее убрать, жарко зашептав об общей с мужчиной страсти что-то крайне важное и не терпящее отлагательств. Маленькая интрижка. Можно понаблюдать за реакцией остальных гостей, но Клесум интересовало не столько это, сколько причины ее доброму другу приглашать всех этих остальных. Разве ж они раскроются с ходу? Придется, видимо, отложить это на потом, когда Ра’Авассид ожидаемо оставит ее без ответа и она будет вынуждена обратиться к сведущим людям за парой секретов.
Место оказалось выбрать сложным, хоть редгардка не колебалась и пары секунд. Поближе к тому, где полагалось сидеть хозяину, по правую руку, расположившись на паре подушек в непринужденной позе. Всем своим видом она излучала довольство и абсолютное спокойствие, будто получала наслаждение от всего происходящего или даже контролировала его. Их. Все вместе. Запах, который впитался в ее черные-черные волосы, прибранные в две косы, одежду и смуглую кожу, мог говорить сам за себя, если кто-нибудь из присутствующих хоть немного был знаком с подобным способом расслабления. Ни на ком из присутствующих ее взгляд не задерживался достаточно долго, чтобы быть расцененным хоть как-нибудь, зато телохранитель в этом плане работал за двоих, сверля взглядом любого желающего.

[Will-o'-Wisp]

Слуги приблизились как можно более бесшумно. Бокалы заблестели совсем рядом с головами присутствующих, наполненные жидкостями разных оттенков и разного запаха - преимущественно сладкого, но в отдельных можно было разобрать резкий, кислый винный привкус. Отдельный слуга, молодой паренек из породы сутаев, пошел по внешнему кругу, беззвучно, одними жестами предлагая желающим выбрать заправку для кальяна. Приближаться с этим к Та'иру он, правда, не рискнул, и долгое время мялся, прежде чем просто двинулся к следующему по счету гостю.

Ра'Авассид благожелательно наблюдал за совершающимися в комнате эволюциями. Он не повел и бровью, когда закрылась мягко ведущая в залу дверь, и помещение окончательно погрузилось в светлейший сумрак, разгоняемый светом многочисленных ламп. По обе стороны комнаты, наполовину скрытые длинными алыми шторами, виднелись стрельчатые створки окон - неясно, куда ведущих, но плотно закрытых и не пропускающих ни единого отблеска внешнего света.

 

- Теперь, - заметил хозяин неторопливо в относительной тишине, - когда мы можем приступить к трапезе и беседе, мне хотелось бы выразить отдельную благодарность за ваше присутствие здесь.

Он сделал небольшую паузу, поправив воротник своего одеяния и едва склонив голову перед невидимым и крайне авторитетным слушателем.

- Оно может означать больше, чем всем нам пока что кажется. Оно уже означает больше, чем, должно быть, представляется многим из вас - но я не стану долго держать вас в неведении, поскольку не это, ни в коем случае не это является моей целью.

- Скажите мне, - продолжил он, обращаясь ко всем одновременно, - и, прошу, поборите в своей душе сомнения и излишнюю скромность и ответьте со всей искренностью. Не казалось ли вам когда-нибудь, что вы предназначены для более великих вещей, нежели те, с которыми вас успела столкнуть судьба? Более грандиозных, чем все, с чем встречается большинство живущих под этим небом?

Его взгляд не был абсолютно чист, когда он это говорил, не был абсолютно беспокоен. В глазах угадывалось сомнение, как если бы, произнося слова заранее подготовленной и необходимой речи, он уже чувствовал в них некую фальшь, несоответствие действительности. И в то же время это ощущение было именно таковым - ощущением, слабым и зыбким, не имеющим под собой никаких верных оснований.

- А если не хочется говорить, то хотя бы задумайтесь снова над этим вопросом. А также и над еще одним.  

Он обвел всех и каждого пристальным взглядом, который не казался неприятным лишь потому, что умудрялся оставаться вежливым.

- На что вы готовы пойти ради собственного величия? Вообще, кажется ли оно вам нужным? 

[Сет]

Зеленоватые крапчатые блики, россыпью пляшущие по бледному лбу – теперь света было мало хотя бы и для того, чтобы сохранить оттенок даже в такой близости, об отблесках дальше расстояния вытянутой руки можно было бы и не мечтать. Не сказать, впрочем, чтобы Морвейну не было всё равно.

Он полусидел, откинувшись назад, и рассеянно глядел сквозь застеклённую, резко пахнущую, ярко-зелёную муть как будто бы вперёд, но на деле – медленно блуждая вокруг с неослабевающим вниманием, цепляя детали и собирая недосказанности; бокал медленно вращался в его пальцах, раскидывая монотонный калейдоскоп по лицу и воротнику. По мере того, как шло время, он всё меньше и меньше чувствовал в себе ту приятную долю спокойствия, которую хранил в себе изначально и которую насильно удерживал сейчас в облике. Хотелось действия. Слов. Энергии. Что угодно, лишь бы пришло на смену этому вальяжному и вязкому ожиданию, где так легко замкнуться в своих мыслях и упустить тот действительно важный момент, когда действие начнёт набирать обороты.

Он потянулся, встряхнулся, одним глотком окончательно расправился с наливкой, сладковатой на вкус и отдающей каким-то незнакомым ему, резко травяным оттенком – вовремя. Всё на миг затихло, и затем заговорил хозяин вечера.
 

Губы Морвейна тронула странная, почти скабрезная улыбка – не больше чем на миг, и только в начале речи; потом она растворилась, исчезла, тенью притаилась в углу рта и укрылась на дне светлых немигающих глаз. Он смотрел собранно и насмешливо, почти что назойливо в своей пристальности, но не застеснялся, даже не дрогнул, встретившись взглядом с хаджитом – вгляделся в тёмное золото зрачков собеседника, задержался – на секунду, две, десять. Потом показательно, с видным усилием моргнул.

Второй вопрос, кажется, тронул его меньше; улыбка ушла, напряжение во взгляде ослабло и ушло куда-то вовнутрь; из пальцев выскочил и беззвучно скатился на пол по складкам одежды небольшой хрустальный бокал, оставляя за собой шлейф тускло поблескивающих изумрудами в полумраке капелек. Он помедлил немного, потом качнул головой – дважды, сначала слабо, вяло, затем энергично, уверенно и заметно.

Сообщение отредактировал Сет: 02 марта 2015 - 22:12

[Shadowthorne]

Вторая дама, которую Та'ир разглядел только чуть позже, тоже не отличалась смирением. Собственно, это выглядело соревнованием в презрении приличий, хотя, собственно, ничего большего он от дам высшего света и не ожидал. Вспомнилась та, которой хватило наглости не просто заявиться в мужской монастырь, но и при этом одеться примерно подобным образом. Отец-настоятель тогда был багровый от гнева, хотя так и не нагрубил высокородной нахалке. Юноша мысленно вздохнул, попросил у Мары благословения отцу Бартелу за терпение и наставление на путь истинный и прочел первые слова молитвы Маре о защите от искушения раз десять, как мантру.

Он вежливо покачал головой в ответ на предложенный бокал, а на паренька с заправкой для кальяна вовсе не обратил внимания. Пост есть пост, да молодой человек и не приучен был к излишествам. Сейчас его все равно интересовало только то, зачем хозяин дома собрал их. Особенно такую... странную компанию. Пока что в этом не было особой логики.

Слова хозяина... насторожили и окончательно сбили с толку. Однако стало ясно, что если он что-то и узнает о искомых рукописях в этом доме, то это не главная причина, по которой его - и остальных - пригласили сегодня сюда.

Более великих вещей. Более грандиозных вещей, даже... Казалось ли сироте, подобранному настоятелем с улицы в подростковом возрасте, отученному от греховных вещей вроде воровства, пусть и не по злобе совершенного, а от большой нужды, и от тех пор почти все время, кроме последних двух лет, проведшему в послушниках и искренне следующему учению Матери Мары, а после, все еще в слишком юном возрасте, посвященному в монахи, по слухам, из-за опасений настоятеля, что вновь возьмется за старое... так вот, казалось ли этому молодому человеку, были ли у него, отбросив сомнения и ненужную скромность, мысли о величии?

"Никогда не лги, хотя бы самому себе."

Брат Та'ир не ответил, но взгляд его пристально уперся в лицо хозяина. Неуместность нарядов дам, настоятель, поиски - он забыл обо всем этом, в пользу одной, более простой мысли, не находившей ответа.

"Зачем... зачем тебе знать это?"

[Resident]

Пока все ожидали вступительной речи от Ра’Авассида, пока всюду мелькали слуги с напитками, Анинанве, служанка Тэссы, старательно нашёптывала своей госпоже все известные ей сведения о присутствующих здесь гостях. Данмерка никогда не смогла бы достичь, а главное сохранить, того, что имела, если бы не окружала себя надёжными людьми, которые регулярно не сообщали бы ей различные сведения об окружающих людях, интересных событиях, готовящихся интригах и заговорах…
Тэсса элегантно согнула руку в локте, повернув кисть ладонью наверх, подавая данным жестом команду служанке и альтмерка тут же поспешила выбрать своей госпоже напиток, который той более всего пришёлся по вкусу. Пропустив хрустальную ножку в аккурат между средним и указательным пальцами, бокал со спиртным оказался на раскрытой ладони данмерки. Сделав небольшой глоток, Тэсса подала ещё один неуловимый жест, тем самым дав понять, что теперь всё её внимание без остатка принадлежит хозяину особняка.
Речь Ра’Авассида не была особо пышной и долгой, однако она заставила гостей серьёзно задуматься. Данмерка буквально чувствовала, как мелочные душонки собравшихся тут людей, так и разрывали потаённые желания и скрытые помыслы, как волнение и азарт разливались у них в крови, как сомнение и надежда наполняют их изнутри и вот-вот хлынут наружу, смывая всё на своём  пути. Тэсса улыбнулась. При всех её недостатках ума у неё было не занимать, и она хорошо понимала, что вот такие вот слабаки рано или поздно станут игрушками в руках старших даэдра, исполнителями их воли, а в конечном счёте — вечными пленниками планов обливиона.
Тем не менее, несмотря произведённый эффект речь хаджита оставила совершенно не удовлетворённым любопытство данмерки. Ей хотелось гораздо больше, чем она получила.
— Дорогой Ра-Авассид, — обратилась Тэсса к хозяину особняка, — неужели вся цель твоего приглашения состоит в том, чтобы задать несколько невнятных вопросов? Ты, надеюсь, понимаешь, что на невнятные вопросы можно получить только невнятные ответы?

[Legiro]

Внимательный взгляд Фарида продолжал осторожно изучать хозяина и, по возможности, присутствующих. Пока не стоило  заводить знакомства и давать повод остальным присутствующим для оных. Его искушённость в политике ограничивалась чётким пониманием, насколько он не искушён в политике, особенно Эльсвейра. А политика такое болото, в котором ты увязнешь не то чтобы неосторожно ступив, а просто сказав "Добрый день" определённому человеку. И после этого от тебя уже могут ждать услуг, у тебя уже могут появиться недруги. Или хуже того, в очередной раз придётся обсуждать проблемы зависимости доходности торговых маршрутов от последнего указания старшины какого-то городка. Благо, остальные собравшиеся пока проявляли деловую сдержанность.
Когда поднесли напитки, наёмник поднял ладонь, отказываясь от широкого выбора не глядя. Возможно, с его стороны было излишне грубо не вкушать предложенные яства и не пробовать дорогие напитки, но Фарид предпочитал обсуждать работу на свежую голову. Слабовольные наёмники, любившие набивать брюхо и пьянствовать за счёт потенциального работодателя до заключения контракта, вызывали у него отвращение. Впрочем, он избегал дурмана и во время работы. Плох тот наёмник, что не готов в любой момент времени отрабатывать вложенные в него деньги.
Не притронувшись ни к напиткам, ни к еде, Фарид положил руки на скрещенные ноги и терпеливо ждал, когда хозяин дома перейдёт к делу. Ему никогда не нравились излишне долгие вступительные речи, и хождение вокруг проблемы. Но он уже давно привык к тому, что многие аристократы и успешные торговцы предпочитали определённый обряд, своеобразную мантру перед обсуждением дел насущных. Его в определённой степени даже забавлял этот почти религиозный элемент поведения в, нередко, отнюдь не святых людях при деньгах. То упорство, с которым они неукоснительно следовали обряду, необходимой череде слов, поклонов и жестов.

 

Как он и ожидал, каджит начал свою речь издалека. По крайней мере, он пропустил обычное "поправилось ли здоровье вашего отпрыска, глубокоуважаемая?" и "был ли путь милостив к вам, благочестивый?". Тем не менее, туманные намёки и философские вопросы были не лучшим способом начать обсуждать проблему, по его личному мнению. Вздохнув, Фарид избавился от каменного выражения лица, и вопросительно посмотрел на хозяина дома. Похоже, тот был серьёзен в своём вопросе. И остальные, по большей части, отнюдь не торопились выкладывать свою душу в его цепкие лапы. Прижав палец правой руки к виску и чуть прикрыв глаза, наёмник тихо ответил:
- Вино не выйдет из виноградного сока без выдержки, клинок не сделать без ковки и закалки. К чему иллюзии о собственном величии, если ты не способен его заслужить. К чему прыгать, когда идёшь по дороге. Каждый шаг подводит меня ближе к моей цели. Если дорога вильнёт в сторону - что же, возможно, это ещё один повод закалить мой клинок. Если она свернёт в противоположную сторону - дорог много, больше чем людей в этом мире. Не стоить думать о себе более, чем ты есть. Клинок из лучшей стали затупится и сломается, если молотить им по стене замка.
Фарид ещё раз вздохнул и посмотрел на реакцию каджита. После чего резюмировал:
- Зачем задавать два вопроса, если ответ един.

[Ami Howl]

Дым был ей к лицу. И не только к лицу. К медленно вздымающейся и опускающейся груди, слабо спрятанной за тканью платья, к тонким пальцам, то и дело скользившим то по ее колену, то по шлангу кальяна, то по бокалу, полному чего-то совершенно чарующего. Вся Клесум в нем становилась отточеннее, яснее, несмотря на свойство дымки скрывать все, что ее касается. Девушка заметно оживилась, хотя все, что она сейчас делала, должно было привести к абсолютно противоположному эффекту. Она заглядывала к гостям прямо в глаза, подолгу не отводя своих. Это могло сойти за предложение посоревноваться или вызов, но этот мягкий взгляд, обволакивающий взгляд, почти материнский, если бы только не оголяющий самым наглым образом, не мог нести в себе и толики подобного. Наверное. Гостям лучше было видно.

Вопросы хаджита застали ее в тот очередной момент, когда мундштук был в ее губах. Выдохнув носом дым, Клесум с легкой насмешливостью проследила за реакцией юноши, - мужчины ли? - и за оставленными на его одежде каплями, ровно в том направлении, в котором они появились. Улыбаясь, она потянулась через стол, открываясь еще чуть больше возможного, и, чуть заигравшись пальцами с бокалом, вернула ему владельцу. Ни на секунду не прекращая при этом смотреть в глаза ему за все время происходящего, от чего ее смена внимания и вид после, такой, будто ничего особенного сейчас и не было и Клесум резко потеряла всякий интерес, выглядели особенно странно. Маленькая подачка никогда не бывает лишней, правда? Особенно тому, кто давно от такого отвык. С таким забавно играться.

Присутствующие, пожалуй, начинали исправляться, становясь постепенно все интереснее. Или же это было результатом всего употребленного и смешанного. Или же все вместе, трудно было сказать. Порадовал и философский ответ воина, на вид не нуждающегося в философии вообще, и неожиданная ошибка данмерки, от которой на губах редгардки расцвела едкая, словно кислота, улыбка, широкая чуть ли не от уха до уха. Девушка воздержалась от замечаний, просто подметив про себя непозволительное, в таком-то возрасте и с таким-то багажом эмоциональных и прочих грузов, поведение и веселясь от одной мысли о том, что служанка ее намного больше подходила на нынешнее место хозяйки. От нее хотя бы навряд ли можно было бы услышать такую дерзость в сторону хозяина дома, к которому она пришла в гости.

- Не кажется, - Клесум прервалась, чтобы втянуть в себя еще немного дыма и чтобы дать возможность окружавшим прислушаться к ее голосу, глубокому, завораживающему. Выдохнув медленно, она продолжила, - Но не откажусь выслушать предложения, кроющегося за таким прекрасным вступлением. Ведь оно там кроется, правда же?

[Will-o'-Wisp]

Ра'Авассид выслушал немногочисленные ответы с таким довольным выражением на лице, что перебить его не смогла даже грубость данмерки. Он не перебивал, не выказывал ничем поощрения или несогласия, только слушал, как священник на исповеди, разве что с намного более одобрительным и даже в чем-то мечтательным видом. На самом деле, как легко мог убедиться каждый, достаточно знакомый с искусством чтения чужих эмоций, он не мечтал. Он готовился к чему-то грандиозному и опасному одновременно, то заглядывая вглубь себя, то мимолетно обращая зрачки вверх, в ожидании милости от невидимого отсюда неба.

Наконец, когда затих последний звук чужого голоса, он выждал еще несколько секунд и перешел к тому, что так хотел сказать. Слуги неспешно отступали назад, к стенам. Пламя светильника за спиной Ра'Авассида светилось, обволакивая его обманчиво массивную фигуру золотым покровом, и на его фоне благочестивый преступник казался внушительнее, чем был, и из торговца начиная походить на жреца или святого.

- Я собрал вас здесь, чтобы сообщить вам важнейшую вещь, имеющую к каждому из вас самое прямое отношение, - сообщил он неожиданно повседневным и живым голосом, резко противоречащим и облику, и тону, - которую сложно объяснить, не показав, и которую некоторым может быть сложно принять, но если я сейчас лгу вам, - он поднял руку, рукав которой медленно и громоздко сполз с запястья к локтю, - то пусть не иметь мне впредь ни своих пальцев, ни головы. Вы оказались под этой крышей не просто по своему почину или моему приглашению. Вы оказались здесь по воле судьбы, той же, которая привела каждого из вас - или предков каждого из вас - в этот город, столь далекий от места, которое вы когда-то звали родиной. Вы более, чем отдельные личности. Вы избраны богом, моим богом, нашим общим будущим богом, чтобы стать его плотью и кровью, его воплощением на этой земле. 

В его речи не было экзальтированности, свойственной иным проповедникам, не было благоговейного страха или экстаза. Он говорил четко, уверенно и достаточно громко, чтобы его хорошо расслышали по всей зале, с той же непоколебимой уверенностью в реальности и торжественной обыденности обсуждаемых вещей, что и глашатай на трибуне. С тихим скрипом разошлись в стороны створки окон, наверняка соединенные с неким общим механизмом. За ними оказались зеркала из темного вулканического стекла, развернутые под строго определенным углом по отношению друг к другу. Немедленно поймав пламя свечей, они загорелись по всей плоскости равномерным рыжим светом, в котором мгновенно потонули любые отражения. Блики переполнили комнату, перебрасываемые от одной стены к другой, вспыхивающие все новым и новым пламенем в посуде. 

А потом исчез и огонь, и на его месте вдруг проступили изображения совершенно другого места, каменного, резного, погруженного в сдавленный зеленоватый мрак. За поверхностью стекол что-то двигалось, металось, искало непонятно кого, вдруг заметило открывшуюся его взгляду комнату и замерло, найдя. Широко распахнув глаза, оно смотрело с другой стороны и со всех сторон одновременно.

- Вы обрете божественность, - пояснил Ра'Авассил слабо, - и сильнейший из вас примет ее корону. 

Свет мигнул и исказился, поплыв в воздухе разноцветными бесформенными кривыми. Звуки превратились в какофонию далеких и тихих голосов, крика, шепота, прижимающегося к самому уху, какого-то звона и едва только не песен. Потом что-то мигнуло, и комната снова была самой собой. Зеркал больше не было - вместо них в рамах висели листы абсолютного черного цвета, неспособных отразить ничего. Хозяин дома будто поник, согнувшись и сгорбившись, зачахнув над столом. По периметру комнаты, в случайных и нескладных позах, лежали неподвижные и, судя по закатившимся глазам и неподвижной груди, уже бездыханные тела хаджитских слуг. Альтмерка-служанка и телохранители как Тэссы, так и Клесум пребывали в состоянии едва ли лучшем, чем организатор ловушки. Не в силах стоять на двух ногах, плохо воспринимая происходящее вокруг, они, кажется, даже не смогли бы немедленно услышать, если бы их позвали собственные наниматели - да что там, если бы крыша вздумала рушиться на пол.  

Тем заметнее становилось, что из шестерых гостей ни один не разделил их неясно чем вызванного состояния.

Сообщение отредактировал Will-o'-Wisp: 06 марта 2015 - 06:09

[Shadowthorne]

Двое из приглашенных не произнесли ни слова, также как и он сам. Остальные решили высказаться. Та'ир внимательно прислушался к их словам - и, даже больше, к тону и голосам.

Речь данмерки все равно неприятно удивила, хотя он и не ждал от благородной леди многого. Неприкрытое хамство, да еще и хозяину дома... давненько он с ним не встречался, за что можно было только испытывать благодарность Маре. А вот соотечественники удивили приятно. Мужчина напомнил отца, а слова и особенно голос девушки ласкали слух. Он по-прежнему не стал поворачиваться в ее сторону, но мысленно улыбнулся.

А потом...

Зеркала. Его со всех сторон окружили зеркала. Нет, если бы одно...

Страх был как нож, всаженный в масло, и реальность раскололась под его ударом, скидывая куда-то в удушающую бездну воспоминания. Он не мог отвести глаз от отражающей поверхности, в которую уставился первой, не мог отпрянуть, закрыть глаза, наблюдая там тот самый, давно пережитый и забытый ужас, хотя реальность ничего особенного там не заметила, кроме застывшего как статуя юноши в темной рясе с исказившимся лицом. Жалкие секунды паники казались вечностью возрожденного кошмара. А потом, со звуком разбившегося стекла, еще до того, как зеркала перестали быть зеркалами, он пришел в себя. Посмотрел на пол, увидев осколки бокала, видимо, он случайно задел его. Все, страх ушел, выскользнул склизкой липкой жижей из сердца. Та'ир заставил себя снова поднять глаза.

Взгляд из потустороннего нечто заставил вздрогнуть, хотя теперь он лучше совладал с собой и на его лице ничего не отразилось. Это... не то, чего он ждал, не то, что ему было нужно, но, вероятно... возможность? Что-то, что будет важным? Речь хозяина была слишком невероятна, чтобы принять ее как рабочую гипотезу, но что-то - кто-то - и правда стоял за его словами.

Тихий отголосок останавливающихся сердец пробился через болезненную, дезориентирующую какофонию света и звука и коснулся его сознания. Та'ир оглянулся, тряхнув головой, чтобы избавиться от цветных пятен перед глазами и звона в ушах, и помрачнел, увидев тела погибших слуг.

Сообщение отредактировал Shadowthorne: 06 марта 2015 - 00:04

[Legiro]

Убранства богатого особняка были приятным разнообразием после недель проведённых на дорогах и в дешёвых тавернах, хотя оно могло бы обойтись без тошнотворного запаха пряностей, столь любимых каджитами. Несмотря на мягкие подушки и богатый выбор еды, чувство уюта тщетно пыталось преодолеть растущую стену подозрения внутри Фарида. Поведение хозяина дома заставило его хмуриться только больше. У торговцев вроде него время зачастую становилось синонимом денег. И ещё наёмника не оставляло смутное ощущение, что каджит не уделяет столь пристального внимания ответам на свой вопрос, больше следя за их реакций и ожидая чего-то.
Наконец, Ра'Авассид перешёл к делу. Лучше от этого, правда, не стало. Хмурый взгляд Фарида улетучился, сменившись расслабленным выражением лица. Ну да, конечно, руку на отсечение, воля судьба. Осталось только... а вот и речь об избранных богами. Нет, не то чтобы данные слова не могли нести крупицы правды в них. Нереварин, в своё время, обеспечил Морроувинд ещё парой незаслуженных лет затяжного загнивания. Жрецы данмеров, безусловно, не согласились бы с вердиктом трудам их героя. Если бы только каждый культ, вещавший про очередного избранника и любимца богов, действительно приводил к чему-либо кроме промывания и без того пустых голов. Наёмник уже готовился встать и покинуть помещение, и только эфемерный интерес к тому, на какой ноте закончит свою речь каджит, откладывал это решение.
Тем временем, речь торговца явно близилась к кульминации, когда по всей комнате раскрылись створки окон. Кульминация затягивалась, как с сожалением отметил про себя наёмник. Наличие за створками зеркал не произвело на него особого впечатления, хотя он тут же отметил про себя, что скорее всего они сделаны из эбонита или схожего материала. Устало вздохнув, Фарид решил уделить толику внимания трюкам и магии, которыми собирались впечатлять собравшуюся аудиторию. Результат ожидания превзошёл все лежавшие на поверхности предположения, когда зеркала стали показывать изображение как будто бы из другого мира. Правая рука опустилась на рукоять меча, но лицо редгарда продолжало сохранять расслабленное невозмутимое выражение. В его глазах теплилось противоестественное приятное удивление. Глубоко внутри педантичный голос отметил, что эбонит давно известен как материал способный к определённым взаимодействиям с даэдрическими существами. И заключение их душ внутри предметов из этого материала могло быть лишь поверхностным применением этих свойств. Происходящее могло показаться более чем реальным и даже представляющим определённую угрозу. И вполне могло иметь приемлемое объяснение. В высшей степени профессиональный трюк, если, конечно, это было трюком.

 

К великому сожалению Фарида, его раздумья по поводу возможных объяснений увиденного, как приземлённых так и более сверхъестественных, были прерваны совершенно прозаической кульминацией речи хозяина дома. Избранный среди избранных, первый среди равных, божественная сила и метафора про корону. Оставалось только дополнить это фразой "только здесь и только сейчас, повысьте свои шансы стать избранным за пять сотен септимов!". Но тут свет начал неестественно преломляться в воздухе, а уши уловили плохо разбираемые голоса. Уже появившаяся на лице наёмника гримаса стала почти болезненной, как минимум от разочарования.
Иллюзия рассеялась, а хозяин дома обмяк. Что больше привлекло внимание Фарида, так это осевшие мёртвыми мешками у стен слуги. Да и молчаливые гардеробы при дамах тоже выглядели не на все сто септимов, и даже вряд ли на пятак. Зеркала из окон пропали, замещённые чем-то лишь отдалённо напоминающим о них. Но это редгард отметил уже мельком, пока вставал из-за стола. Посох, выписав пируэт в воздухе, оказался на левом плече, удерживаемый рукой.
Первым на повестке дня была проверка ближайшего слуги-каджита на признаки жизни. Остальные приглашённые, на первый взгляд, ещё не развалились под грузом избранности. Своими слугами могли бы заняться и сами дамы, для разнообразия. Лишняя мозоль или две на память об этой ночи им не повредили бы. Недовольная гримаса не исчезла с лица Фарида даже когда он присел у тела и осторожно протянул правую руку, чтобы проверить пульс.

Сообщение отредактировал Legiro: 06 марта 2015 - 23:54

[Сет]

Это оказалось пострашнее любого полуночного кошмара – не образами, нет, но почти неуместной, подспудно давящей реальностью происходящего, ощущением полной причастности и обращённым с другого конца (с другой стороны?) мира тяжёлым взглядом неведомого – безумно ищущего и вдруг нашедшего. И всё же это было восхитительнее любого чуда – всё ровно тем же, и ещё возможностью прикоснуться к совершенно необъяснимому, за чьей тенью он так долго гнался – и вдруг нашёл, хотя, конечно, скорее уж попался в сеть, но одно без другого сложно представить.
А ещё это, конечно, было чрезвычайно интересно.
Он смотрел на умирающий свет сквозь раскрытую ладонь, замерев слегка неестественно; вскинувшись на свободном локте, прикрываясь сведёнными вперёд плечами и подтянув колени к себе, как будто попытавшись в последний момент укрыться за ними, и медленно, тягуче отсчитывал про себя мгновения – до самого последнего, когда что-то на небольшую долю секунды ослепило все его чувства и вернуло более-менее привычную картину мира на место. Перепутавшиеся детали, не справившиеся с изменением, явный побочный эффект завораживающего превращения, развалились вокруг поблекшими силуэтами, эффектно давая понять – в этой комнате есть по крайней мере один избранный: темноволосый, совоокий и полностью живой.
 

Морвейн поднялся с пола – легко и уверенно, как если бы был привычен переживать подобное по десять раз на дню; себя он не чувствовал столь собранным, сколь хотел казаться, но ни минуты не сомневался, что вскоре придёт в форму. Несколько шагов прошли точно по инерции, затем он остановился, оглядываясь вокруг заново, словно бы пропустил последние несколько минут, и бегло отмечая постепенно нарастающее оживление. Качнул головой, плотно сжал губы – его ладонь тотчас же засияла слабым, блеклым, лишённым оттенка, но постепенно нарастающим светом.
В несколько широких, быстрых шагов он достиг входной двери – резные створки, и, насколько можно было разглядеть, пустая прихожая за ними не претерпели никаких изменений, однако на попытку мягко и исподволь устранить себя с пути не отозвались никак. Кажется, Морвейна это вовсе не смутило и даже не разочаровало – он равнодушно пожал плечами, парой уверенных пинков проверил замок на прочность и на том успокоился.
Затем он обернулся.

- Ну как, – его взгляд устремлялся от порога в высокого редгарда, склонившегося над одним из слуг, – умерли?
Голос его был ему совершенно несообразен: молодой, высокий, слегка шероховатый, как будто после недавней ангины; в голосе не звучало ни злорадства, ни удивления, ни сочувствия или сожаления – лишь отстранённый интерес, как если бы речь шла о завтрашней погоде.

Сообщение отредактировал Сет: 07 марта 2015 - 02:03

[Resident]

Тэсса всё ждала ответа на свой вопрос, но Ра’Авассид почему-то не спешил на него отвечать, предоставляя слово другим гостям. Сейчас речь произносила молодая редгардка, однако услышанного от Анинанве касательно неё было вполне достаточно данмерке, чтобы не воспринимать юную особу всерьёз, а её речь расценить как невнятный лепет, вызванный результатом излишнего употребления дурманящих веществ. Поэтому она не стала ждать, пока та закончит и вновь обратилась к хаджиту:
— Если же ты хочешь честного ответа, то назови причину, из-за которой возникли столь странные вопросы.
Так как Тэсса была весьма деловым мером, то считала пустой тратой времени различные философствования, риторические рассуждения и прочую ерунду, результатом которой было лишь впустую потраченное время. Поэтому она всё больше прилагала усилий, для достижения желаемого результата, а в частности установления причины, по которой она находится сейчас здесь, в этом особняке, среди этих людей.
Новую речь хаджита можно было назвать пугающей, если бы не целая череда ужасных событий, последовавшая сразу же за ней. По всей видимости, был осуществлён некий ритуал для открытия портала, чтобы пропустить “нечто чужое” в Нирн. Результатом этого всего стало то, что теперь вся комната, в которой пребывали гости, была заполнена телами мёртвых слуг Ра’Авассида. Слугам Тэссы тоже досталось. Анинанве чувствовала себя особенно паршиво и наверняка свалилась бы с ног, если бы не помощь До'Аджи и До'Самеха, которые сумели подхватить её в нужный момент. Анинанве чувствовала себя особенно паршиво и наверняка свалилась бы с ног, если бы не помощь До'Аджи и До'Самеха, которые сумели подхватить её в нужный момент, однако устоять они всё равно долго не смогли — последствия ритуала оказались сильнее.
"Навряд ли за подобные художества Ра’Авассида погладят по головке в городском совете, если конечно узнают, что случилось в особняке."
Тэсса элегантно, как и подобает даме её уровня, встала со своего места и не спеша подошла к хозяину особняка, не обращая внимания на то, что её слуги за ней последовать не смогли.
— Дорогой Ра’Авассид, — тихо сказала она, — играясь с подобными силами, ты рискуешь лишиться не только пальцев и головы, но и нечто большего…
Данмерка подошла ещё ближе к хаджиту, так, что слышать её мог только он, и посмотрела ему прямо в глаза.
— А теперь, — Тэсса зло улыбнулась, — проясни мне, что здесь сейчас произошло? Кто твой бог, которого ты так жаждешь видеть?
Данмерка уже примерно догадывалась, с чем связался хаджит и подобные связи ей совершенно не нравились, а вот глупые неды же совершенно не представляли, чем мог для них обернуться ритуал хозяина особняка.
“Самое удивительное, что никто никогда не спрашивает избранных, касательно того, хотят ли они стать частью какого-нибудь божества, особенно его плотью и кровью. Я точно не хочу”.