ДОМ ЗЕМНЫХ НАСЛАЖДЕНИЙ
Солнце уже село за горизонт, оставив крыши Сурана тонуть в сумерках, пока Ллето медленно спускался по одной из широких городских лестниц. Однако закатные лучи солнца продолжали выбиваться словно из-под земли, оставляя на фоне города размытое алое зарево. Пока он спускается по лестнице, пересекает улицу и поворачивает на другую, в его голове жгучее чувство чего-то знакомого, и только перед входом в Дом Земных Наслаждений разум наконец проясняется – это расплывчатое пятно в небе над городом напомнило ему о недавно выпотрошенном каджитском попрошайке, который как-то натянуто посмеялся в ответ на его
гениальную шутку о вервульфах, – и Ллето, облегченно вздохнув, заходит внутрь.
Иронично звучит, но Дом Земных Наслаждений – единственное приличное место во всем городе, и единственное, действительно представляющее интерес для неудачников, отосланных в это захолустье по работе. Уже из дверного проема Ллето, среди теплых тонов от бумажных фонарей и красных танцующих огоньков свеч, приметил: напыщенную компанию рабовладельцев из Дома Дрес, чьи имена – он готов поспорить – начинаются на "М", одетых в дорогие льняные камизы с вышивкой, суконные штаны и неизменные черные кожаные перчатки из кожи нетча, причем у каждого из сидящих за столом лицевая сторона правой перчатки была в большей или меньшей степени протерта – насколько знал Ллето, такой след обычно оставляют веревки, на другом конце которых бегут рабы; в одиночку занявшего целый стол высокомерного телваннийского мага, облаченного в зачарованную на защиту от волшебства вычурную бархатную мантию неестественно синего оттенка, потягивающего из инкрустированного солидными сапфирами серебряного кубка суджамму, так и норовя – от этой мысли Ллето стало не по себе – поцарапать безупречно отполированную поверхность кубка дорогими эбонитовыми перстнями еще двемерской работы; расположившегося у барной стойки странствующего купца, постоянно болтающего о том, что его навьюченный гуар умеет говорить, а самый большой торговый потенциал – у торговцев-грязекрабов, чем развлекал окружающую публику и донимал флегматичного бармена; и, конечно, нескольких молодых членов Дома Хлаалу, стратегически верно занявших стол между баром и сценой с танцующими девочками. Их всех действительно объединяло две вещи: наличие денег и мысль о том, что Дом Земных Наслаждений – единственное приличное место во всем городе.
— Олдос! — приветственно помахал один из сидящих за столом членов Дома Хлаалу, и Ллето, дружелюбно улыбнувшись, приблизился и занял свободное кресло.
Вблизи все трое показались ему знакомыми: это были данмер Хлоуд Ован, имперец Гай Кассий и еще один данмер, Улос Авален. На Оване был золотистый стеганый дублет с белой шелковой рубахой на трех золотых пуговицах у шеи, присмотревшись к которым можно было заметить клеймо мастера из Сентинеля, а на ногах были льняные брэ и суконные шоссы. На шее у него висела золотая цепочка традиционного коловианского плетения, должно быть, из Анвила или Кватча. Голову Кассия украшал бархатный синий берет с небольшим выбеленным пером скального наездника, в то время как он сам был облачен в голубую котту и темные брэ с широким белым кожаным поясом, поверх которого виднелась мифриловая пряжка с рубином, а с плечей на спинку кресла свисал хук из шерсти волка. Улос Авален был одет в белый вычурный дублет с квадратными золотыми пуговицами –
точно такими же пуговицами, как и у его соседа через стол – и золотистые льняные брэ. Ллето чувствовал себя уютно – он был в черном дублете с тонкими продольными золотыми линиями на груди, поверх которого лежала золотая цепочка с толстым плетением и подходящим под цвет глаз рубином, черных брэ с такими же линиями и золотистых шоссах, – чего нельзя было сказать об имперце: судя по всему, о мастерстве сентинельских кузнецов драгоценных материалов и "золотой лихорадке" он не слышал ровным счетом ничего, не говоря уже о том, что носить в голове перо для письма теперь было признаком недалёкого ума. Ллето удивился, что остальные данмеры вообще согласились разделить столик с ним.
— Почему ты задержался? — стараясь перекричать стоящий вокруг голосов, спросил Хлоуд. Золотой кубок в его руке, как и платяная тарелка с обжаренным в скаттле крабовым мясом и зеленью, уже был наполовину пуст, а на губах стояла нервная ухмылка.
— Не мог избавиться от трупа суранской проститутки после того, как выбил ей зубы рукояткой серпа, — сокрушенно признался Ллето, подзывая обслугу. — Рыбы-убийцы не могли толком обглодать тело, поэтому пришлось порезать её на куски и разбросать кости.
За столом мгновенно образовалась атмосфера полного, гнетущего молчания. Данмеры немного удивленно расширили глаза, а Гай Кассий, судя по выражению лица, только что освободил себя от посещения уборной. Ллето посмотрел на свое отражение в одном из кубков и решил, что сохраняет достаточно беспечный вид.
И тут все засмеялись. Оглушительный, совершенно несдержанный смех трех собеседников с запахом суджаммы ударил Ллето прямо в лицо так сильно, что пришлось бороться с желанием протереть его своим шелковым именным платком. Сам Ллето засмеялся после мгновения паузы – во-первых, чтобы не рушить образ остроумного ответа, а во-вторых... Ну, потому что за столом действительно смеялись
все.
— Олдос, ха-ха, ну ты, — прерываясь на вдох, пытался выговорить Ован, — скампов остроумец. Ха, — он взял в руки свой кубок и осушил его залпом, после чего поморщился и закусил крабом. — Ты сам сменил тему юмора, или сейчас все так шутят? Вроде совсем недавно шутили о пристрастии Хелсета к длинным... челнам аргониан и каджитов, — несколько озадаченно произнес Хлоуд и с небольшой тревогой посмотрел на остальных. Похоже, что для подобных бесед он специально вызубрил пару-тройку анекдотов на тему рабства, и сейчас от их актуальности зависело его самочувствие.
— Думаю, о рабстве не перестанут шутить никогда, — деловито заявил второй данмер, Улос, и Ллето отметил, что у него очень приятный голос. — Потому что нельзя не шутить о том, что будет существовать вечно.
— Кадиус, — обратился к имперцу Хлоуд Ован, чем словно выбил из-под Ллето кресло из красного валенвудского дерева: похоже, это был вовсе не Гай Кассий, — ведь в Империи фактически нет рабства, верно? Как же тогда имперская машина вообще существует?
— Ну, — неуверенно начал Гай, или Кадиус – Ллето все не мог определиться, обознался он сам или всё-таки Ован, — у нас в Империи действительно нет рабов. У нас нет даже понятия
"рабство", — проговорил он, затем, словно набравшись смелости, выпалил: — у нас есть "обязательная бессрочная служба в Имперском Легионе".
За столом все вновь засмеялись. Нельзя не шутить о том, что будет существовать вечно. Ллето отметил, что от одежд имперца веет стойким запахом мыла – хорошего, дорогого мыла. В многообразии флоры Морровинда такой запах не мог остаться уже через полчаса после принятия ванны, даже вместе с одеждой.
— Довольно, — как-то резко произнес Хлоуд и сложил руки на груди. — Наш друг Кадиус, один из влиятельных членов Восточной Имперской компании, ищет того, кто мог бы обеспечить выгодные поставки эбонита-сырьца. Сотрудничество на длительный срок – это то, что тебе нравится, — Хлоуд подмигнул Ллето, и тот едва заметно кивнул. — У членов Дома рангом пониже нет других забот, кроме как способствовать сделкам более высокопоставленных членов...
— Нилено Дорвайн повторяет это постоянно, — буркнул Улос Авален, разглядывая свои руки. По мнению Ллето, они были в полном порядке.
— ...Поэтому мы обратились к тому, кто точно сможет провести эту сделку, — закончил Ован и поглядел на Ллето.
— Но другие шахты требуют невыразимо высокую цену, — горько отметил Гай (или Кадиус) и положил ладони на стол. Под его ногтями виднелись кусочки засохшего мыла, которые по краю уже набились пылью и грязью. — Будто эбонит – самый востребованный материал на континенте...
Через толпу людей, меров и всякого зверья к их столику наконец пробилась симпатичная брюнетка с хорошей фигурой, и Ллето, не обращая внимание на сетующего имперца и жадных до наживы на крупной сделке торгашей Дома, которых он обычно называл "пиявками" или "присосками", начал заказывать.
— Кусок белого хлеба, обжаренного в скаттле, стейк из мяса гончей без жировой прослойки и одно маленькое яйцо квама, желательно из шахты Инаниус, — быстро набросал он свой поздний ужин. Сидящие за столом почтительно молчали. — И серебряный кубок с суджаммой, инкрустированный сапфирами.
— Что? — переспросила девушка, и Ллето пришлось поднять на неё взгляд, чтобы убедиться, что у нее все в порядке с головой.
— Серебряный. Кубок. Инкрустированный. Сапфирами, — заметив, что выражение недоумения с её лица не уходит, он закатил глаза и кивнул в сторону телванни. — Как у того мага.
Девушка быстро повернула голову на столик, где стоял
так нужный ему кубок, и несколько разочарованно покачала головой.
— Это его личный кубок, мутсера, — заявила она, и Ллето с трудом поборол жгучее желание разбить ей лицо.
— Ну, хорошо, — вздохнул он, — тогда стеклянный стакан с молочком квама. Подать сразу.
— Но разве вы не хотели суджа...
— Я сказал, кусок ты скрибового дерьма, всё, что хотел, — угрожающе выцедил по одному слову Ллето, глядя служанке прямо в глаза.
Девка мигом скрылась среди толпы, окружавшей столик, и Ллето, дружелюбно улыбаясь, обернулся к собеседникам.
— Итак, — начал он, откинувшись на спинку кресла. В его голове быстро зрел план. — Среди управляющих эбонитовыми шахтами по всему Вварденфеллу есть определенная договоренность, определяющая минимальную цену за оптовый экспорт эбонита-сырьца. Это помогает поддерживать так называемый принцип честной конкуренции, — Ллето хмыкнул, дождавшись, пока девушка дрожащими руками поставит стакан с напитком, проводил её равнодушным взглядом и, пригубив стакан, продолжил: — За установление цены ниже заявленного договорного минимума в обход установленным правилам член Дома Хлаалу рискует потерять место, в случае более запущенном – обзавестись неожиданным близким знакомством с членами Мораг Тонг. Таким образом, кроме контрабандистов никто из управляющих шахтами не предложит вам цену на эбонит-сырец за десять фунтов ниже...
Ллето на секунду задумался. Затем, словно решив какую-то загадку, он за самый кончик подхватил жесткую бумагу, которая, похоже, здесь подавалась вместо салфеток, вытащил из-за пазухи футляр из черной гидеонской ивы, щелкнул золотой застежкой и раскрыл его. Обитый изнутри черной бархатной тканью, футляр содержал небольшую круглую чернильницу из прозрачного толстого стекла, плотно закрытую стеклянной крышкой с пробковым слоем для предотвращения протекания, черным хлопковым платком для содержания инструмента в чистоте и тонкой продолговатой палочкой из всё той же ивы, отделанной золотом, на одном из концов которой виднелся кончик пера. Такая начертательная палочка была куда удобнее обычного пера, а главное выглядела намного
представительнее. Весь набор был куплен им за полторы тысячи дрейков, но несомненно отбивал эти деньги всякий раз, когда ему нужно было произвести впечатление.
— ...Ниже
этой суммы, — Ллето старательно вывел цифру и небрежно хлопнул листком около опустевшей тарелки имперца. Судя по остаткам трапезы, ел он запеченное филе из гуара с соленым рисом.
Гай (или Кадиус) медленно поднял с лежащего на столе синего шелкового платка толстую линзу в золотой оправе на цепочке – кажется, это называют монокль, набирающий популярность в имперской аристократии аксессуар, – и приложил к правому глазу. Во взгляде имперца забегали вычисления с совершенно неутешительным результатом, и, наконец, он убрал монокль и прикрыл глаза.
— Но, — многообещающим тоном произнес Ллето, — я знаю, что в такой безнадежной ситуации может предложить
настоящий делец, — он наклонился через стол, будто боясь выболтать вслух важную тайну, и одними губами прошептал: —
Даэдрик.
За столом вновь воцарилось гробовое молчание. Ллето молчал выжидательно. Гай, или Кадиус, молчал восхищенно. Хлоуд Ован и Улос Авален – недоуменно.
— Я могу предложить вам экспорт
даэдрической руды по цене эбонитовой, — медленно, изучая реакцию на лице имперца и готовясь в случае чего заткнуть изумленных данмери, проговорил Ллето. — Как вы знаете, даэдрическая руда – это очень редкий товар, и при обнаружении жилы шахта, которую я представляю, может продать вам, скажем, половину от выработки. Подобное больше вам не предложит никто, — гордо решил закончить он самой что ни на есть чистой правдой.
Даэдрическое оружие и доспехи – самое дорогое снаряжение, стоящее на одной ступени с артефактным. Для их изготовления обычно выбираются лучшие образцы эбонита-сырьца, которые впоследствии проходят тщательное магическое очищение от всякого присутствия жизни, делая металл, как утверждают кузнецы, абсолютно равнодушным к боли и страданию своих жертв. Как у всякого оружия, вокруг которого сформирован культ, для обработки металла требуется жертвоприношение от столь же слепого ко всему гуманному существа, взращенного и окрепшего в круговороте мук и агоний по воле своих безумных честолюбивых господ – как правило, дреморы. Вырезанные дреморские сердца и несколько пинт крови при должной обработке превращают эбонитовые заготовки в самый смертоносный материал во всем Тамриэле – даэдрик, к концу ковки которого мастера обычно выбрасывают расплавившиеся от соприкосновения с ним молотки.
Ллето однажды хотел купить даэдрический кинжал у одного заезжего торгаша в Балморе, и был неприятно удивлен ценой в двенадцать тысяч дрейков. Решив все же приобрести его, он отправился в дом за деньгами, а по возвращению обнаружил купца в луже собственной крови с перерезанной глоткой. Из всего ширпотреба, который он продавал, не хватало только кинжала, и Ллето, подзывая стражу, был совершенно раздражен тем, что не додумался разделаться с чертовым бродягой своими руками.
— Это... сделка, — хмыкнул имперец, воодушевленный заверениям Ллето. Вытянув из кожаной наплечной сумки документ, он положил его на стол в выдернул из шляпы перо, после чего взглянул на чернильницу в футляре: — Вы позволите?
Ллето без слов поставил стеклянный сосуд под руку Гая-Кадиуса. Ему казалось, что его безупречные руки бьет мелкая дрожь.
Имперец тщательно заполнял пункты договора, спросив только, о какой шахте идет речь, кто её управляющий и как далеко от Эбенгарда она расположена. Разумеется, цена за десять фунтов эбонита-сырьца была той же, которую указал Ллето. Разумеется, доставкой до гавани в Эбенгарде должна будет озаботиться сама шахта. Разумеется,
половина выработки даэдрической руды будет предоставлена на продажу по цене эбонитовой. Разумеется, договор заключен на три месяца, и за его преждевременное расторжение одной из сторон либо невыполнение требований договора нарушитель обязывался выплатить сумму, компенсирующую затраченные средства в ходе выполнения договора и половину цены объекта договоренности, в перспективе добытого за все три месяца. Разумеется.
Затем был готов второй экземпляр.
Проставлены печати.
Затем было рукопожатие – его властная темная ладонь и потная ручонка сиродиильца, – и имперец с одним из данмеров, Улосом, покинул столик. Когда девка принесла его заказ, Ллето первым делом обтер руку об её юбку, а затем попросил принести в супнице чистую воду и кусок мыла. Хлоуд Ован все сидел и молча смотрел на него, решившись подать голос уже тогда, когда Ллето принялся за пищу.
— Даэдрическая руда, — сдержанно, даже немного равнодушно вымолвил он, и Ллето чуть огорчился – ему казалось, что этих двоих данмеров он впечатлил куда больше, чем выдавал голос Ована. — Даэдрическая. Руда.
— Нетрудно обвести н'ваха, который занимается продажей мыла в заливе Иллиак, — как бы между прочим сказал Ллето, отрезая железным зазубренным ножом с деревянной ручкой кусок гончей. — Как он с такими познаниями об эбоните вообще нашел дорогу в Морровинд...
Он умолк. Теперь ход был за Хлоудом.
— Ну, два
путеводных маяка устроили ему с тобой встречу.
Да, он был не из любопытных, этот данмер. Ему было абсолютно наплевать, как Ллето понял, чем зарабатывал на кров имперский выродок, только что расписавшийся в собственном разорении. Нет, Хлоуд был алчным изворотливым ф'лахом, все время держащим нос по ветру и ищущим где бы поживиться за чужой счет, совершенно не прилагая усилий. Иными словами, он был
настоящим Хлаалу.
Жилка стейка застряла между белоснежных зубов, между резьцами, и Ллето обеспокоено вытащил тонкую нитку.
— Да уж, — произнес он. — Повезло, так повезло.
Хлоуд, преисполненный самообладания, медленно поднялся из-за стола, поправил прекрасно сидевший по его фигуре дублет и, скомкано попрощавшись, удалился. Ллето Хлаалу, покончив с жилкой, протер рот шелковым платком, взял в руки стакан с молочком квама и повернулся к сцене, где извивались в танце гибкие обнаженные тела, думая о том, как лежит в окружении скрибов и крыс тот мерзкий данмер, решивший, что смеет быть столь похожим на Ллето Хлаалу.
