Начну, пожалуй что, с самого свежего)
Весна.
Спойлер
Ах, весна-красна, прекрасная пора, время цветения и рождения жизни!
Еще не жаркое солнце разбрасывает свои лучи, аки сеятель — зерно, нежно гладит замерзших за долгую, холодную зиму людей, дома, мерно пыхтящие автомобили, котов, восторженным ревом приветствующих молодую, несущую март и валериану... - словом, на весь Город.
Ах, весна, время повальной влюбленности, косящей всех подряд, от мала до велика, словно напевающая знаменитые строки:
Любви все возрасты покорны...
Влюбленности, несущей с собой целый ворох новых ощущений: от терпко-кофейной нежности до угольно-черной ревности, от прогоркло-сладкого головокружения до трещащей ледком холодности, медленно, но верно уходящей вслед за тающим снегом.
Впрочем, стоит ли мне живописать все это? Право, лучше влюбитесь сами. Да, прочь — прочь из уютных кресел и компьютерных стульев-вертушек, прочь от недопитых чашек кофе без сахара, прочь от зимней скуки, прочь от безвездной муки; вперед — навстречу той или тому, кто предназначен вам. Вы сами все поймете. Гораздо лучше, чем опишет любое перо.
Вперед — на улицы Города, в многочисленные его скверы; под освободившиеся от пушистых туч звезды, глубоко-синее вечернее небо...
А на улицах Города в эти вечера звенят гитары и звучат переливы гармошек отчаянных парней в криво надетых фуражках, с перекинутыми через плечо серыми пиджаками, мяукают скрипки курчавых юношей в клетчатых жилетках — всех тех, кто бродил здесь многие годы назад, но так и не ушел навсегда — Город помнит их всех, своих детей.
И где-то на высоком берегу одетого в бетон канала играет старый слепой скрипач — благообразный седой старичок с длинными волосами, перетянутыми тонким крепом, и окладистой бородой. С каким неподражаемым, милым, ласкающим слух малоросским акцентом тянет он:
Несе Галя воду...
И за спиной его в такт музыке трещит движущийся лед.
Лед трогается. По еще недавно гладкой поверхности бегут змеистые трещины. Отколовшаяся льдина встает на дыбы, выброшенная вверх движением воды. Падая, она дробит лед вокруг, и ледяной студень отправляется в плавание к морю, оставляя за собой черную, неспокойную воду.
Что есть ледоход? Еще одно знамение Молодой, что ступает по цветам, дарует жизнь, обновление...
Только Город — это Город, и даже весенний дух не может здесь не смешаться с душком тления. Всю зиму лед хранил в себе, словно янтарь — доисторических дрозофил, застывшие тела, которые теперь пойдут ко дну, чтобы спустя некоторое время стать илом и раствориться в воде.
И в голосе слепого скрипача, все еще играющего на берегу банка, послышится таящаяся угроза. «Несе Галя воду...» Дрогнет смычок, и явственно зазвучит перестук аптекарских склянок, полных диковинных ядов.
Скрипач неожиданно сфальшивит, закашляется, и одно из слов песни странно исказится, резанув слух.
«Несе гал-лу воду...».
Порыв ветра кинет в лицо букет невиданных досель запахов: кислого вина и козьего сыра, разогретой месопотамским солнцем тины, горящего на кумирнях бычьего мяса. Бросит в глаза щепоть пыли раскрошенных кирпичей, из которых были сложены стены неприступной Ниневии.
Внезапно развяжется креповая лента, и тяжелые грязные космы упадут, рассыпятся по плечам старика. Свет фонаря упадет на его лицо — бронзовое, темное, с острыми всевидящими глазами, с завитой колечками бородой... И старый ведьмак закружится в ритуальной пляске.
И, откликнувшись на зов жреца, на улицы выйдут те, кто несет мор. Отбрасывая уродливые тени, пойдут они, наводя страх, распугивая поздних прохожих, даруя чуму и смерть.
И глубокой ночью, когда круглая луна склонится над Великой Рекой, как на полотне Куинджи, с берега пойдут, покачиваясь, неясные тени в рогатых касках, опирающиеся на проржавевшие, заросшие водорослями шмайсеры. Те, кого некогда принесла сюда Великая Река — в год, когда ее воды стали красными от пролитой крови.
И застучат стоптанные подковы коней удальцов, которых в незапамятное время привел к стенам Города лихой казак, песий выродок, царь донской, поганый оборотень, утопивший в Великой реке пленную княжну.
Город заурчит, как разбуженный зверь, проглатывая тени, растворяя их, поедая, делая частью себя, и отравленная весенняя вода потечет по венам Города, разнося горький запах полыни и сладковатый — тлена.
Но придет утро, и солнце вновь засияет, словно и не было ничего. И люди высыпят на улицы — радоваться прекрасному новому, отогреваться от зимы, влюбляться — не замечая хрустящего на зубах ниневского праха.
Еще не жаркое солнце разбрасывает свои лучи, аки сеятель — зерно, нежно гладит замерзших за долгую, холодную зиму людей, дома, мерно пыхтящие автомобили, котов, восторженным ревом приветствующих молодую, несущую март и валериану... - словом, на весь Город.
Ах, весна, время повальной влюбленности, косящей всех подряд, от мала до велика, словно напевающая знаменитые строки:
Любви все возрасты покорны...
Влюбленности, несущей с собой целый ворох новых ощущений: от терпко-кофейной нежности до угольно-черной ревности, от прогоркло-сладкого головокружения до трещащей ледком холодности, медленно, но верно уходящей вслед за тающим снегом.
Впрочем, стоит ли мне живописать все это? Право, лучше влюбитесь сами. Да, прочь — прочь из уютных кресел и компьютерных стульев-вертушек, прочь от недопитых чашек кофе без сахара, прочь от зимней скуки, прочь от безвездной муки; вперед — навстречу той или тому, кто предназначен вам. Вы сами все поймете. Гораздо лучше, чем опишет любое перо.
Вперед — на улицы Города, в многочисленные его скверы; под освободившиеся от пушистых туч звезды, глубоко-синее вечернее небо...
А на улицах Города в эти вечера звенят гитары и звучат переливы гармошек отчаянных парней в криво надетых фуражках, с перекинутыми через плечо серыми пиджаками, мяукают скрипки курчавых юношей в клетчатых жилетках — всех тех, кто бродил здесь многие годы назад, но так и не ушел навсегда — Город помнит их всех, своих детей.
И где-то на высоком берегу одетого в бетон канала играет старый слепой скрипач — благообразный седой старичок с длинными волосами, перетянутыми тонким крепом, и окладистой бородой. С каким неподражаемым, милым, ласкающим слух малоросским акцентом тянет он:
Несе Галя воду...
И за спиной его в такт музыке трещит движущийся лед.
Лед трогается. По еще недавно гладкой поверхности бегут змеистые трещины. Отколовшаяся льдина встает на дыбы, выброшенная вверх движением воды. Падая, она дробит лед вокруг, и ледяной студень отправляется в плавание к морю, оставляя за собой черную, неспокойную воду.
Что есть ледоход? Еще одно знамение Молодой, что ступает по цветам, дарует жизнь, обновление...
Только Город — это Город, и даже весенний дух не может здесь не смешаться с душком тления. Всю зиму лед хранил в себе, словно янтарь — доисторических дрозофил, застывшие тела, которые теперь пойдут ко дну, чтобы спустя некоторое время стать илом и раствориться в воде.
И в голосе слепого скрипача, все еще играющего на берегу банка, послышится таящаяся угроза. «Несе Галя воду...» Дрогнет смычок, и явственно зазвучит перестук аптекарских склянок, полных диковинных ядов.
Скрипач неожиданно сфальшивит, закашляется, и одно из слов песни странно исказится, резанув слух.
«Несе гал-лу воду...».
Порыв ветра кинет в лицо букет невиданных досель запахов: кислого вина и козьего сыра, разогретой месопотамским солнцем тины, горящего на кумирнях бычьего мяса. Бросит в глаза щепоть пыли раскрошенных кирпичей, из которых были сложены стены неприступной Ниневии.
Внезапно развяжется креповая лента, и тяжелые грязные космы упадут, рассыпятся по плечам старика. Свет фонаря упадет на его лицо — бронзовое, темное, с острыми всевидящими глазами, с завитой колечками бородой... И старый ведьмак закружится в ритуальной пляске.
И, откликнувшись на зов жреца, на улицы выйдут те, кто несет мор. Отбрасывая уродливые тени, пойдут они, наводя страх, распугивая поздних прохожих, даруя чуму и смерть.
И глубокой ночью, когда круглая луна склонится над Великой Рекой, как на полотне Куинджи, с берега пойдут, покачиваясь, неясные тени в рогатых касках, опирающиеся на проржавевшие, заросшие водорослями шмайсеры. Те, кого некогда принесла сюда Великая Река — в год, когда ее воды стали красными от пролитой крови.
И застучат стоптанные подковы коней удальцов, которых в незапамятное время привел к стенам Города лихой казак, песий выродок, царь донской, поганый оборотень, утопивший в Великой реке пленную княжну.
Город заурчит, как разбуженный зверь, проглатывая тени, растворяя их, поедая, делая частью себя, и отравленная весенняя вода потечет по венам Города, разнося горький запах полыни и сладковатый — тлена.
Но придет утро, и солнце вновь засияет, словно и не было ничего. И люди высыпят на улицы — радоваться прекрасному новому, отогреваться от зимы, влюбляться — не замечая хрустящего на зубах ниневского праха.