Спойлер
1.
В этот день дождь шел с самого утра. Машина выехала из ворот дома, разбрызгивая огромные прозрачные тучи на асфальте, и помчалась прочь из города, чтобы через несколько километров остановиться у небольшой церкви.
Ханна сидела в машине, глядя в запотевающее боковое окно, и скучала. Точнее, ей было все равно – чего было не скажешь о ее матушке – полноватая брюнетка на сидении рядом с ней, одетая строго и со вкусом, нервно вертела сумочку в руках, поправляя и без того идеальную укладку под жесткой шляпкой и все время поглядывала на часы. Они ждали, когда вернется джентльмен, который вышел из машины всего несколько минут назад, но видимо из-за того что шел дождь, время тянулось куда медленнее. Шофер за рулем судорожно давился зевотой, поскрипывая кожаными перчатками без пальцев и осоловелыми глазами смотрел на неподвижное дерево за лобовым стеклом.
Наконец, спустя около пяти минут, джентльмен вернулся и распахнул дверцу, в которую тут же ворвались капли дождя, и, прикрываясь сверху черным зонтом, сообщил, что их ожидают. Полноватая дама рванулась на улицу так быстро, что шофер не успел раскрыть над ней зонт. Джентльмен открыл дверцу со стороны Ханны и замер в ожидании – девушка не двигалась с места, упрямо глядя перед собой.
-- Ханни, дорогая, не заставляй людей ждать! – ее матушка была уже на пороге церкви.
-- Я не пойду…
-- Как это ты не пойдешь??!!
-- Миссис Лоутер, прошу вас, не горячитесь, она просто напугана неизвестным.
-- Ничерта я не напугана, тоже мне, знаток детских душ…мне просто не хочется туда идти.
-- Ханни, как ты разговариваешь с директором?!
Девушка закатила густо накрашенные глаза, засунула жвачку за щеку и нехотя вылезла из машины.
В церкви было совершенно пусто, потому что день был будничный и дождливый. Огромные гулкие своды вздымались вверх сотнями каменных арок, порождая эхо от малейшего звука – в вышине по крыше гулко барабанил дождь, а вдалеке, в полутьме на возвышении скрывался алтарь и огромное деревянное распятие.
-- Потрясающе… - выдохнула восхищенно девушка, оборачиваясь вокруг себя и чуть не наступив на директора, который пытался сложить зонт.
-- Я рада, что тебе понравилось, – ее матушка поправила шарф на шее.
-- Да, нехватает только мертвых, вампиров и еще чего-нибудь…свечей…крови…прямо сюжет для клипа! Класс…
Миссис Лоутер не удержалась и вкатила дочери затрещину. В этот самый момент по проходу слева раздались шаги, и в холл церкви вышли трое – один из них - облаченный в белое и золотое - был престарелый настоятель этой церкви , двое других матушка - настоятельница и одна из прихожанок, наиболее рьяно соблюдавшая христианские обеты и потому даже в дождь пришедшая на исповедь.
-- О, мистер Берсбери, это ваша воспитанница, о которой вы говорили? Добрый день, конечно же, и господь да благословит вас…
-- Добрый день, пусть и дождливый, падре… - директор приложился к перстню настоятеля, с ангельской улыбкой оглядывающего прихожан. – Да, это именно та девушка. А это, позвольте представить, миссис Лоутер.
-- Здравствуйте, падре… - полноватая дама слегка присела.
-- Я знаю о вашем горе, дитя мое, но утешьтесь, ибо праведных ждет рай на небесах, где и встретятся чистые души. Там, несомненно, вы обретете вновь своего супруга, ибо он был подлинно добрым человеком.
-- О, падре… - миссис Лоутер вынула платочек и приложила к увлажнившимся глазам. – Я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что его нет с нами…
-- Господь да утешит безутешных вдов. Мужайтесь.
Ханна во время этого душещипательного разговора тихонько извлекла наушники из кармана юбки и пристроила их туда, где они и должны располагаться, дабы не слушать весь этот бред.
-- И по поводу этого…мне хотелось бы, чтобы вы каким-то образом повлияли на нее…
-- Пройдемте в мой кабинет. Мы с вами современные люди миссис Лоутер, а подобные дела лучше обсуждать сидя. Да и возраст мой не позволяет мне все время проводить на ногах, служа Господу нашему. Идемте, заварим чаю…
Следующий час они провели в кабинете у падре Климентия за обсуждением деталей дела, которые виновнице торжества были абсолютно до лампочки.
-- Я думаю, ей лучше будет пожить здесь некоторое время, для того чтобы отгородиться от мирской суеты и ослабить связь с тем пороком, который питает ее.
-- Вы бесконечно правы, падре…я пришлю для не вещи.
-- Запомните, что там должно быть только необходимое.
-- Да, да, безусловно…я понимаю…но все же это тяжело, вот так оторвать от себя дочь.
-- Постарайтесь понять, что это для ее же блага. В будущем ваша дочь должна стать достойным человеком и продолжить славный род своей семьи, так что пребывание здесь пойдет ей на пользу.
-- Благодарю вас падре, что согласились на все это, бесконечно благодарю вас.
-- Не нужно, мадам, это мой долг - воспитать и наставить на путь истинный заблудшую овцу, помочь ей обрести пастыря души ее. Христос был учителем и я считаю, что это очень важно – научить кого-то верть.
-- Еще рас спасибо вам, падре, звоните, если что-то будет необходимо, – она еще раз сердечно пожала руки настоятелю, с которым они беседовали уже на пороге, и направилась к машине под проливным дождем, от которого мало защищал даже раскрытый над ее головой зонт.
Ханну проводили в небольшое помещение с коридором позади холла, которое располагалась на втором этаже. Рядом проживала матушка настоятельница и еще несколько человек, прибирающие церковь или просто ошивающиеся вокруг.
-- Вот это ваша комната. – Матушка настоятельница распахнула перед ней дверь и слегка подтолкнула ее вперед. В комнате стояла одна кровать, застеленная коричневым шерстяным покрывалом, стул возле нее и небольшой комод у другой стены. Против окна в беленой арке висело небольшое распятие.
-- И что теперь? – Ханна прошлась по комнате и кинула рюкзак на кровать.
-- Располагайтесь. Скоро вам принесут вещи на смену – в том, что вы сейчас одеты, ни в коем случае нельзя появляться в божьей обители. – Она скептически окинула взглядом девушку с головы до ног. На ней была шотландская юбка едва ли до колен, драные колготки, кожаная куртка с заклепками, что-то невообразимо лохматое вместо футболки на голое тело и множество браслетов и цепей. Длинные черные волосы свисали в беспорядке спутанными прядями, кое-где заплетенные в мелкие косички.
– В два часа будет подан обед вон в той комнате в конце коридора, это кухня. Потом вами займутся, наверное…
Она еще раз посмотрела на нее и вышла, прикрыв за собой дверь.
Ханна плюхнулась на кровать, раскинув руки в шипастых браслетах, и стала разглядывать потолок с одинокой лампой.
-- Черт…черт, как все хреново…
Она повернулась на бок и подтянула колени к груди, потому что основательно намокшая одежда и холодная комната давали о себе знать – ее начал колотить озноб. Дождь стучал по крыше и бурлил в водосточной трубе с шумом проливаясь на камни маленького садика под окнами церкви.
Какого черта они притащили ее сюда? Она-то думала, что ее отдадут на перевоспитание в какой-нибудь частный психологический колледж или тому подобнее, но маменька приперла ее в эту дыру, да еще и оставила жить здесь. Это было просто невыносимо! Нужно будет свалить отсюда при первой же возможности – до автострады недалеко, а там, глядишь, на попутке можно добраться до ее друзей, которые жили в соседнем городе. Точно – здесь ей совсем не место – что они в средневековье что ли?
Тут она представила се6бя героиней исторического романа, которую за бунтарство и инакомыслие выперли в монастырь на островах в бушующем море, откуда не убежать и теперь она сгниет здесь заживо вместе со своими мечтами и желаниями, медленно старея под черной монашеской одеждой.
Она даже снова повернулась на спину и сложила руки на груди чтобы больше походить на покойницу или смертельно больную.
Когда позвали к обеду, она промолчала и отвернулась к стене – матушка настоятельница, видимо рассудив, что это не ее дело, молча ушла из комнаты, в которой уже начали сгущаться сумерки. Небо по-прежнему было затянуто тучами – дождь припустил все сильнее, не смотря на то, что должен был по идее прекратиться. Ханна снова свернулась калачиком на жесткой постели и вынула плеер – зарядка батареи сиротливо показывала одно деление. Вот черт…но ничего, нужно будет перекантоваться до вечера, а потом он ей уже не понадобиться. Воткнув в уши наушники она сунула голову под подушку и вскоре задремала, убаюканная мрачноватыми напевами своей любимой группы.
В комнате было уже совсем темно, когда она проснулась и, зябко поежившись, вытянула затекшие ноги. В огромное без штор окно проникал слабый свет. Она поднялась и стала быстро перебирать сумку, вытащив оттуда только сигареты и деньги на попутку. Вещи ей были не нужны – тут ее взгляд упал на черный сверток, лежащий на стуле у изголовья кровати – и правда монашеское платье. Уроды…нет, матушке она этого точно не простит. Вот, если бы отец был жив…
Она сложила все по карманам и осторожно подошла к двери – старые доски на полу протяжно заскрипели. В коридоре было темновато и пусто. По стенам виднелись несколько дверей – три или четыре впереди и две двери в концах коридора. Из одной они пришли, а вот другая вела на кухню, как жаль, что она была слишком расстроена происходящим, чтобы наблюдать за тем, что происходит вокруг, когда ее привели сюда. Кажется, они пришли вон из той двери. Да за ней есть свет – пойдем тихонько туда.
Она на цыпочках направилась к двери, придерживая рукой цепи на боку, чтобы не звякали на ходу. До двери оставалось еще несколько шагов – в коридоре было по-прежнему пустынно и тихо – видимо матушка-настоятельница улеглась спать или уперлась куда-то. Ханна прибавила шаг и оказалась у двери – поворот ручки и дверь открыта. Хана замерла на пороге, едва высунувшись в проем.
В комнате, освещенной только одной люстрой, стоял большой длинный стол с поднятыми на него стульями. В дальнем конце располагалась плитка и стол поменьше, видимо, для того чтобы готовить еду. Небольшой шкаф с посудой дополнял всю убогость этого помещения. На первый взгляд комната казалась пустынной, но вот из-за стола выпрямился человек с тряпкой в руках – это был мужчина на вид лет тридцати с небольшим, в тонких очках и с седеющими волосами, забранными в длинный хвост на затылке. На нем была белая простая рубашка с закатанными рукавами - он мыл пол. Рядом на стуле лежала еще какая-то темная вещь. Мужчина, кряхтя, отжал тряпку, намочил ее вновь, снова отжал и потер нос тыльной стороной руки, потому что его щекотали выбивавшиеся из прически пряди. Затем нырнул за стол и стал протирать доски пола, тихонько отступая назад.
Это была кухня…черт, значит, что она перепутала двери и ошиблась с направлением! Быстро назад, пока ее не услышали…
Ханна повернулась и сделала несколько шагов по коридору, как вдруг противоположная дверь распахнулась, и в ней показался падре и матушка-настоятельница. Они, конечно, тут же увидели ее.
-- А, дитя мое, ты проголодалась? Господь наш не поощряет чревоугодие, однако помимо строгого поста прием пищи необходим.
-- Она отказалась от обеда и ужина, – настоятельница сварливо поджала губы.
-- Что ж, такое смирение похвально! – падре расплылся в милостивой улыбке.
-- Не думаю, что это было святое воздержание, скорее это просто протест против ее пребывания здесь.
-- Не судите так строго матушка. Просто это дитя еще не осознало своего благословления и скоро привыкнет, я уверен.
Ханна стояла неподвижно, глядя в сторону, пока они вежливо перепирались.
-- Однако, все же, тебе необходимо поесть. Я думаю, Матушка Мария найдет, чем подкрепиться.
Он жестом указал ей на дверь, и девушке пришлось подчиниться. Когда они вошли в кухню, то она увидела, что человек занимавшийся, уборкой тут же выпрямился во весь рост.
-- Доброго вечера вам, падре…
-- Доброго вечера, Джон, я смотрю твоя очередь сегодня дежурить по кухне?
-- Да, я как раз почти закончил, – он сложил тряпку и стал одеваться.
-- Пользуясь случаем, представлю вас - это отец Джонатан Мор. Он служит у нас в приходе уже шесть лет и получил посвящение в пасторы. Это замечательный человек, хотя перед богом все равны на земле, однако он заслужил свои похвалы. И, кстати, он будет вашим наставником на это время, мисс Лоутер.
Ханна посмотрела на то, как он быстро и ловко переоделся – черный плащ перекочевал на его худощавые плечи и застегнулся у самого горла, оставив только белый квадратик рубашки, волосы он пригладил рукой, поправил слетевшие с носа очки и улыбнулся застенчивой и мягкой улыбкой.
-- Он пастор?
-- Да, дитя мое, и не только – он твой учитель. Я думаю, вы найдете общий язык…Господь да вложит в уста твои, Джон, красноречие дабы излечить эту заблудшую душу… - Святой отец благоговейно закатил глаза. Видимо, все это доставляло ему нешуточное удовольствие и он искренне верил в то, что делает. Хана не мигая смотрела на это чудо в монашеском фраке, которое переминалось с ноги на ногу.
-- Я пойду, падре, из-за дежурства по кухне я опоздал на вечернюю мессу – хочу наверстать упущенное.
-- Конечно же, дитя мое, идите…поспешите…а вы матушка настоятельница, позаботьтесь о девочке. Я хочу, чтобы она поужинала. Я отправляюсь к себе и прошу меня не беспокоить.
Падре величественно удалился, а матушка настоятельница с деревянным лицом стала направлять ей еду.
-- Почему они так относятся ко мне? Я что, хуже других? Почему меня отдали сюда?
-- На вашем месте я бы задавала меньше вопросов и просто поужинала. В монастыре рано ложатся и рано встают. Так что ешьте поскорее и отправляйтесь к себе. – Она быстро наставила на стол хлеб, масло, ветчину и стакан молока.
-- Я возьму с собой это.
-- Нет мисс, ешьте здесь. Господь создал стол и место для приема пищи не просто так.
-- Стол сделали в мастерской… - Ханна отпила из стакана, стараясь не смотреть на матушку настоятельницу, которая буквально буравила ее осуждающим взглядом.
После скромного ужина ей пришлось вернуться в комнату. Потом по просьбе настырной матушки, она посетила ванную комнату, где с ее лица, под пристальным и неумолимым оком служительницы бога, исчезла вся косметика и пирсинг. Затем ей помогли помыться и отправили обратно в келью. Оставшись снова одна в комнате, Ханна обнаружила на столе свечу в подсвечнике и одинокую книжку – без сомнения, это была библия. Она даже не стала прикасаться к ней. После горячего душа ее колотило от холода в жестком безразмерном халате, и она с подозрением развернула сверток, лежащий на стуле – там оказалось точно такое же платье, какое носила матушка настоятельница, только поменьше. Внутри платья, аккуратно свернутое, лежало еще одно, из материи - белое. Внутри которого содержалась безразмерная ночная сорочка. Ханна развернула платье на вытянутых руках и осмотрела со всех сторон.
Пастор…тоже мне.
Ладно, поиграем в ваши игры, коли вы так хотите.
Она со вздохом облачилась в сорочку, доходившую ей до пят и накинула снова халат. Потом достала зажигалку из кармана куртки и зажгла свечу в подсвечнике, затем забралась с ногами на кровать и потянулась к книге, лежавшей на стуле.
« …Вначале сотворил Бог небо и землю.
Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою.
И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.
И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы…»
Бред какой-то…
Она придвинула свечу ближе и стала вчитываться в трудные слова книги, потом перелистнула ее, потом раскрыла на середине, затем закрыла совсем.
Точно бред…
Свеча горела ровным длинным пламенем, бросая на беленые стены причудливые угольно-черные тени и делая сумрак в углах маленькой комнатки непроницаемым, дождь по-прежнему шумел за окном, нагоняя дремоту. Ханна достала из сумки плеер и снова воткнула наушники, залезая под одеяло – ей вновь представилось, что она заложница злой судьбы в дремучем средневековье – все напоминало это, и крошечная спальня, и одиноко мерцавшая свеча, и эти странные вещи, надетые на ней…
Тут она как ошпаренная вскочила на постели – ведь она только что собиралась убежать отсюда! Как она могла разрешить кому-то, кроме мамы, так управляться с собой?!
Но тут в, отмытой от геля и лака и расчесанной голове, возник образ пастора, отжимающего тряпку.
Хана со всего размаху снова бухнулась на подушку и натянула одеяло до самого носа. Вот бы снять с него этот черный френч…
В этот день дождь шел с самого утра. Машина выехала из ворот дома, разбрызгивая огромные прозрачные тучи на асфальте, и помчалась прочь из города, чтобы через несколько километров остановиться у небольшой церкви.
Ханна сидела в машине, глядя в запотевающее боковое окно, и скучала. Точнее, ей было все равно – чего было не скажешь о ее матушке – полноватая брюнетка на сидении рядом с ней, одетая строго и со вкусом, нервно вертела сумочку в руках, поправляя и без того идеальную укладку под жесткой шляпкой и все время поглядывала на часы. Они ждали, когда вернется джентльмен, который вышел из машины всего несколько минут назад, но видимо из-за того что шел дождь, время тянулось куда медленнее. Шофер за рулем судорожно давился зевотой, поскрипывая кожаными перчатками без пальцев и осоловелыми глазами смотрел на неподвижное дерево за лобовым стеклом.
Наконец, спустя около пяти минут, джентльмен вернулся и распахнул дверцу, в которую тут же ворвались капли дождя, и, прикрываясь сверху черным зонтом, сообщил, что их ожидают. Полноватая дама рванулась на улицу так быстро, что шофер не успел раскрыть над ней зонт. Джентльмен открыл дверцу со стороны Ханны и замер в ожидании – девушка не двигалась с места, упрямо глядя перед собой.
-- Ханни, дорогая, не заставляй людей ждать! – ее матушка была уже на пороге церкви.
-- Я не пойду…
-- Как это ты не пойдешь??!!
-- Миссис Лоутер, прошу вас, не горячитесь, она просто напугана неизвестным.
-- Ничерта я не напугана, тоже мне, знаток детских душ…мне просто не хочется туда идти.
-- Ханни, как ты разговариваешь с директором?!
Девушка закатила густо накрашенные глаза, засунула жвачку за щеку и нехотя вылезла из машины.
В церкви было совершенно пусто, потому что день был будничный и дождливый. Огромные гулкие своды вздымались вверх сотнями каменных арок, порождая эхо от малейшего звука – в вышине по крыше гулко барабанил дождь, а вдалеке, в полутьме на возвышении скрывался алтарь и огромное деревянное распятие.
-- Потрясающе… - выдохнула восхищенно девушка, оборачиваясь вокруг себя и чуть не наступив на директора, который пытался сложить зонт.
-- Я рада, что тебе понравилось, – ее матушка поправила шарф на шее.
-- Да, нехватает только мертвых, вампиров и еще чего-нибудь…свечей…крови…прямо сюжет для клипа! Класс…
Миссис Лоутер не удержалась и вкатила дочери затрещину. В этот самый момент по проходу слева раздались шаги, и в холл церкви вышли трое – один из них - облаченный в белое и золотое - был престарелый настоятель этой церкви , двое других матушка - настоятельница и одна из прихожанок, наиболее рьяно соблюдавшая христианские обеты и потому даже в дождь пришедшая на исповедь.
-- О, мистер Берсбери, это ваша воспитанница, о которой вы говорили? Добрый день, конечно же, и господь да благословит вас…
-- Добрый день, пусть и дождливый, падре… - директор приложился к перстню настоятеля, с ангельской улыбкой оглядывающего прихожан. – Да, это именно та девушка. А это, позвольте представить, миссис Лоутер.
-- Здравствуйте, падре… - полноватая дама слегка присела.
-- Я знаю о вашем горе, дитя мое, но утешьтесь, ибо праведных ждет рай на небесах, где и встретятся чистые души. Там, несомненно, вы обретете вновь своего супруга, ибо он был подлинно добрым человеком.
-- О, падре… - миссис Лоутер вынула платочек и приложила к увлажнившимся глазам. – Я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что его нет с нами…
-- Господь да утешит безутешных вдов. Мужайтесь.
Ханна во время этого душещипательного разговора тихонько извлекла наушники из кармана юбки и пристроила их туда, где они и должны располагаться, дабы не слушать весь этот бред.
-- И по поводу этого…мне хотелось бы, чтобы вы каким-то образом повлияли на нее…
-- Пройдемте в мой кабинет. Мы с вами современные люди миссис Лоутер, а подобные дела лучше обсуждать сидя. Да и возраст мой не позволяет мне все время проводить на ногах, служа Господу нашему. Идемте, заварим чаю…
Следующий час они провели в кабинете у падре Климентия за обсуждением деталей дела, которые виновнице торжества были абсолютно до лампочки.
-- Я думаю, ей лучше будет пожить здесь некоторое время, для того чтобы отгородиться от мирской суеты и ослабить связь с тем пороком, который питает ее.
-- Вы бесконечно правы, падре…я пришлю для не вещи.
-- Запомните, что там должно быть только необходимое.
-- Да, да, безусловно…я понимаю…но все же это тяжело, вот так оторвать от себя дочь.
-- Постарайтесь понять, что это для ее же блага. В будущем ваша дочь должна стать достойным человеком и продолжить славный род своей семьи, так что пребывание здесь пойдет ей на пользу.
-- Благодарю вас падре, что согласились на все это, бесконечно благодарю вас.
-- Не нужно, мадам, это мой долг - воспитать и наставить на путь истинный заблудшую овцу, помочь ей обрести пастыря души ее. Христос был учителем и я считаю, что это очень важно – научить кого-то верть.
-- Еще рас спасибо вам, падре, звоните, если что-то будет необходимо, – она еще раз сердечно пожала руки настоятелю, с которым они беседовали уже на пороге, и направилась к машине под проливным дождем, от которого мало защищал даже раскрытый над ее головой зонт.
Ханну проводили в небольшое помещение с коридором позади холла, которое располагалась на втором этаже. Рядом проживала матушка настоятельница и еще несколько человек, прибирающие церковь или просто ошивающиеся вокруг.
-- Вот это ваша комната. – Матушка настоятельница распахнула перед ней дверь и слегка подтолкнула ее вперед. В комнате стояла одна кровать, застеленная коричневым шерстяным покрывалом, стул возле нее и небольшой комод у другой стены. Против окна в беленой арке висело небольшое распятие.
-- И что теперь? – Ханна прошлась по комнате и кинула рюкзак на кровать.
-- Располагайтесь. Скоро вам принесут вещи на смену – в том, что вы сейчас одеты, ни в коем случае нельзя появляться в божьей обители. – Она скептически окинула взглядом девушку с головы до ног. На ней была шотландская юбка едва ли до колен, драные колготки, кожаная куртка с заклепками, что-то невообразимо лохматое вместо футболки на голое тело и множество браслетов и цепей. Длинные черные волосы свисали в беспорядке спутанными прядями, кое-где заплетенные в мелкие косички.
– В два часа будет подан обед вон в той комнате в конце коридора, это кухня. Потом вами займутся, наверное…
Она еще раз посмотрела на нее и вышла, прикрыв за собой дверь.
Ханна плюхнулась на кровать, раскинув руки в шипастых браслетах, и стала разглядывать потолок с одинокой лампой.
-- Черт…черт, как все хреново…
Она повернулась на бок и подтянула колени к груди, потому что основательно намокшая одежда и холодная комната давали о себе знать – ее начал колотить озноб. Дождь стучал по крыше и бурлил в водосточной трубе с шумом проливаясь на камни маленького садика под окнами церкви.
Какого черта они притащили ее сюда? Она-то думала, что ее отдадут на перевоспитание в какой-нибудь частный психологический колледж или тому подобнее, но маменька приперла ее в эту дыру, да еще и оставила жить здесь. Это было просто невыносимо! Нужно будет свалить отсюда при первой же возможности – до автострады недалеко, а там, глядишь, на попутке можно добраться до ее друзей, которые жили в соседнем городе. Точно – здесь ей совсем не место – что они в средневековье что ли?
Тут она представила се6бя героиней исторического романа, которую за бунтарство и инакомыслие выперли в монастырь на островах в бушующем море, откуда не убежать и теперь она сгниет здесь заживо вместе со своими мечтами и желаниями, медленно старея под черной монашеской одеждой.
Она даже снова повернулась на спину и сложила руки на груди чтобы больше походить на покойницу или смертельно больную.
Когда позвали к обеду, она промолчала и отвернулась к стене – матушка настоятельница, видимо рассудив, что это не ее дело, молча ушла из комнаты, в которой уже начали сгущаться сумерки. Небо по-прежнему было затянуто тучами – дождь припустил все сильнее, не смотря на то, что должен был по идее прекратиться. Ханна снова свернулась калачиком на жесткой постели и вынула плеер – зарядка батареи сиротливо показывала одно деление. Вот черт…но ничего, нужно будет перекантоваться до вечера, а потом он ей уже не понадобиться. Воткнув в уши наушники она сунула голову под подушку и вскоре задремала, убаюканная мрачноватыми напевами своей любимой группы.
В комнате было уже совсем темно, когда она проснулась и, зябко поежившись, вытянула затекшие ноги. В огромное без штор окно проникал слабый свет. Она поднялась и стала быстро перебирать сумку, вытащив оттуда только сигареты и деньги на попутку. Вещи ей были не нужны – тут ее взгляд упал на черный сверток, лежащий на стуле у изголовья кровати – и правда монашеское платье. Уроды…нет, матушке она этого точно не простит. Вот, если бы отец был жив…
Она сложила все по карманам и осторожно подошла к двери – старые доски на полу протяжно заскрипели. В коридоре было темновато и пусто. По стенам виднелись несколько дверей – три или четыре впереди и две двери в концах коридора. Из одной они пришли, а вот другая вела на кухню, как жаль, что она была слишком расстроена происходящим, чтобы наблюдать за тем, что происходит вокруг, когда ее привели сюда. Кажется, они пришли вон из той двери. Да за ней есть свет – пойдем тихонько туда.
Она на цыпочках направилась к двери, придерживая рукой цепи на боку, чтобы не звякали на ходу. До двери оставалось еще несколько шагов – в коридоре было по-прежнему пустынно и тихо – видимо матушка-настоятельница улеглась спать или уперлась куда-то. Ханна прибавила шаг и оказалась у двери – поворот ручки и дверь открыта. Хана замерла на пороге, едва высунувшись в проем.
В комнате, освещенной только одной люстрой, стоял большой длинный стол с поднятыми на него стульями. В дальнем конце располагалась плитка и стол поменьше, видимо, для того чтобы готовить еду. Небольшой шкаф с посудой дополнял всю убогость этого помещения. На первый взгляд комната казалась пустынной, но вот из-за стола выпрямился человек с тряпкой в руках – это был мужчина на вид лет тридцати с небольшим, в тонких очках и с седеющими волосами, забранными в длинный хвост на затылке. На нем была белая простая рубашка с закатанными рукавами - он мыл пол. Рядом на стуле лежала еще какая-то темная вещь. Мужчина, кряхтя, отжал тряпку, намочил ее вновь, снова отжал и потер нос тыльной стороной руки, потому что его щекотали выбивавшиеся из прически пряди. Затем нырнул за стол и стал протирать доски пола, тихонько отступая назад.
Это была кухня…черт, значит, что она перепутала двери и ошиблась с направлением! Быстро назад, пока ее не услышали…
Ханна повернулась и сделала несколько шагов по коридору, как вдруг противоположная дверь распахнулась, и в ней показался падре и матушка-настоятельница. Они, конечно, тут же увидели ее.
-- А, дитя мое, ты проголодалась? Господь наш не поощряет чревоугодие, однако помимо строгого поста прием пищи необходим.
-- Она отказалась от обеда и ужина, – настоятельница сварливо поджала губы.
-- Что ж, такое смирение похвально! – падре расплылся в милостивой улыбке.
-- Не думаю, что это было святое воздержание, скорее это просто протест против ее пребывания здесь.
-- Не судите так строго матушка. Просто это дитя еще не осознало своего благословления и скоро привыкнет, я уверен.
Ханна стояла неподвижно, глядя в сторону, пока они вежливо перепирались.
-- Однако, все же, тебе необходимо поесть. Я думаю, Матушка Мария найдет, чем подкрепиться.
Он жестом указал ей на дверь, и девушке пришлось подчиниться. Когда они вошли в кухню, то она увидела, что человек занимавшийся, уборкой тут же выпрямился во весь рост.
-- Доброго вечера вам, падре…
-- Доброго вечера, Джон, я смотрю твоя очередь сегодня дежурить по кухне?
-- Да, я как раз почти закончил, – он сложил тряпку и стал одеваться.
-- Пользуясь случаем, представлю вас - это отец Джонатан Мор. Он служит у нас в приходе уже шесть лет и получил посвящение в пасторы. Это замечательный человек, хотя перед богом все равны на земле, однако он заслужил свои похвалы. И, кстати, он будет вашим наставником на это время, мисс Лоутер.
Ханна посмотрела на то, как он быстро и ловко переоделся – черный плащ перекочевал на его худощавые плечи и застегнулся у самого горла, оставив только белый квадратик рубашки, волосы он пригладил рукой, поправил слетевшие с носа очки и улыбнулся застенчивой и мягкой улыбкой.
-- Он пастор?
-- Да, дитя мое, и не только – он твой учитель. Я думаю, вы найдете общий язык…Господь да вложит в уста твои, Джон, красноречие дабы излечить эту заблудшую душу… - Святой отец благоговейно закатил глаза. Видимо, все это доставляло ему нешуточное удовольствие и он искренне верил в то, что делает. Хана не мигая смотрела на это чудо в монашеском фраке, которое переминалось с ноги на ногу.
-- Я пойду, падре, из-за дежурства по кухне я опоздал на вечернюю мессу – хочу наверстать упущенное.
-- Конечно же, дитя мое, идите…поспешите…а вы матушка настоятельница, позаботьтесь о девочке. Я хочу, чтобы она поужинала. Я отправляюсь к себе и прошу меня не беспокоить.
Падре величественно удалился, а матушка настоятельница с деревянным лицом стала направлять ей еду.
-- Почему они так относятся ко мне? Я что, хуже других? Почему меня отдали сюда?
-- На вашем месте я бы задавала меньше вопросов и просто поужинала. В монастыре рано ложатся и рано встают. Так что ешьте поскорее и отправляйтесь к себе. – Она быстро наставила на стол хлеб, масло, ветчину и стакан молока.
-- Я возьму с собой это.
-- Нет мисс, ешьте здесь. Господь создал стол и место для приема пищи не просто так.
-- Стол сделали в мастерской… - Ханна отпила из стакана, стараясь не смотреть на матушку настоятельницу, которая буквально буравила ее осуждающим взглядом.
После скромного ужина ей пришлось вернуться в комнату. Потом по просьбе настырной матушки, она посетила ванную комнату, где с ее лица, под пристальным и неумолимым оком служительницы бога, исчезла вся косметика и пирсинг. Затем ей помогли помыться и отправили обратно в келью. Оставшись снова одна в комнате, Ханна обнаружила на столе свечу в подсвечнике и одинокую книжку – без сомнения, это была библия. Она даже не стала прикасаться к ней. После горячего душа ее колотило от холода в жестком безразмерном халате, и она с подозрением развернула сверток, лежащий на стуле – там оказалось точно такое же платье, какое носила матушка настоятельница, только поменьше. Внутри платья, аккуратно свернутое, лежало еще одно, из материи - белое. Внутри которого содержалась безразмерная ночная сорочка. Ханна развернула платье на вытянутых руках и осмотрела со всех сторон.
Пастор…тоже мне.
Ладно, поиграем в ваши игры, коли вы так хотите.
Она со вздохом облачилась в сорочку, доходившую ей до пят и накинула снова халат. Потом достала зажигалку из кармана куртки и зажгла свечу в подсвечнике, затем забралась с ногами на кровать и потянулась к книге, лежавшей на стуле.
« …Вначале сотворил Бог небо и землю.
Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою.
И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.
И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы…»
Бред какой-то…
Она придвинула свечу ближе и стала вчитываться в трудные слова книги, потом перелистнула ее, потом раскрыла на середине, затем закрыла совсем.
Точно бред…
Свеча горела ровным длинным пламенем, бросая на беленые стены причудливые угольно-черные тени и делая сумрак в углах маленькой комнатки непроницаемым, дождь по-прежнему шумел за окном, нагоняя дремоту. Ханна достала из сумки плеер и снова воткнула наушники, залезая под одеяло – ей вновь представилось, что она заложница злой судьбы в дремучем средневековье – все напоминало это, и крошечная спальня, и одиноко мерцавшая свеча, и эти странные вещи, надетые на ней…
Тут она как ошпаренная вскочила на постели – ведь она только что собиралась убежать отсюда! Как она могла разрешить кому-то, кроме мамы, так управляться с собой?!
Но тут в, отмытой от геля и лака и расчесанной голове, возник образ пастора, отжимающего тряпку.
Хана со всего размаху снова бухнулась на подушку и натянула одеяло до самого носа. Вот бы снять с него этот черный френч…
Спойлер
2.
Ханна спала на удивление хорошо, и проснулась только после того, как в ее дверь громко и настойчиво постучали. Было ранее утро – окрестности тонули в густом тумане, так что от крыльца не было видно и за пару шагов, на деревьях собралась стая ворон, каркавших дико и уныло. В комнате стоял жуткий холод, и пахло сыростью. Хана с душевным стоном поднялась на постели и вынула из онемевшего за ночь уха молчавший наушник. Плеер в конец разрядился и сдох.
-- Вот черт… - она рукой пригладила перепутанные космы, и подогнула под себя замерзшие ноги.
-- Мисс Лоутер, прошу вас, поднимайтесь и приводите себя в порядок. Пастор Джонатан ждет вас в холле через полчаса, – настоятельница еще пару секунд постояла за дверью, и заторопилась по своим делам.
Хана с трудом поднялась и поставила ноги на ледяной коврик подле кровати, потом дотянулась до платья и стала одевать белую часть. Сущим мучением было вылезть из теплой сорочки и втиснуться в холодную ткань. В комнате, в которой она жила, был чудесный кондиционер, да еще и камин для особых случаев, а здесь было холодно, как в склепе.
Приведя себя в порядок, она спустилась вниз. Пастор не заставил себя ждать, появившись ровно в половине восьмого, как и обещал. Одет он был все так же, да и вообще не изменился со вчерашнего дня – словно нарисованный персонаж, который гоняет все время в одной одежке.
-- Доброе утро, Ханна..
Девушка слегка вздрогнула – так непривычно прозвучало ее имя из чужих уст.
-- Зачем меня подняли в такую рань?
-- Разве матушка Мария не сказала вам, что мы рано встаем? – пастор припрятал какие-то листочки в карман, и посмотрел на нее с укоризной.
-- Сказала, но ко мне-то это какое отношение имеет? – она нахмурилась.
-- Ты теперь часть этого монастыря, поэтому обязана соблюдать его распорядок и некоторые формальные требования.
-- А сколько меня здесь продержат? Это меня конечно всего больше интересует.
-- Матушка настояла на десяти днях. Она считает, что этого времени будет достаточно, однако я склонен полагать, что некоторым не хватит и жизни для того чтобы стать истинно верующим. Однако от вас этого и не требуется. Ваша матушка, похоже, считает, что смена климата пойдет вам на пользу и у нее есть планы насчет вас в будущем…и ее не совсем устраивает ваш внешний вид, я полагаю, и ваше отношение к жизни. Ровно как и ваше поведение.
-- Она что, решила меня перевоспитать?!
-- Видимо, так оно и есть, – пастор лукаво улыбнулся, сверкнув очками. Хана сложила руки на груди – ей почему-то стало нехорошо.
-- И вы этим займетесь?
-- Похоже, что так. Меня об этом настоятельно просил Святой Отец Клементий. Я уважаю просьбу своего падре и поэтому всецело подчиняюсь ему…по мере возможностей.
-- И что мы будем делать?
-- Для начала приглашаю вас прогуляться со мной по алее за церковью – прогулки перед едой полезны, они очищают дух и улучшают аппетит, – он сделал жест в сторону входной двери.
-- И всего-то? Вы не станете мучить меня проповедями и рассказами про грешников и страшный суд?
-- Я не верю в страшный суд, – пастор последовал чуть впереди, заложив руки за спину.
-- Вот как? Но вы же священник, не так ли? – Ханна пошла за ним.
-- Да, это вы правильно заметили. Однако не все то, что написано в Библии, соответствует правде. Вера для меня – это просто способ не лгать себе…
Они спустились с крыльца, и пошли по узкой дорожке между деревьями, обильно усыпанной осенними листьями. Вороны каркали в туманной вышине, вдалеке шумела невидимая вода.
-- Я вообще не понимаю, зачем меня приперли сюда. Я не верю во весь этот бред и не собираюсь верить, что бы вы там не говорили, меня раздражает весь этот пафос и особенно этот ваш падре…
-- Падре Клементий истинно верующий человек, – пастор слегка улыбнулся. – Он действительно уже много лет занимает эту должность и посвятил свою жизнь служению богу. Простит ему слабость проповедовать - к месту и нет.
-- А вы как с ним?
-- Он мой…начальник так скажем.
-- Подчиняетесь? – Ханна снова заглянула ему в лицо.
-- Обязательно. Однако в моей голове - с тех пор, как я пришел сюда, сложилось некое понимание всего, что происходит в этом мире…свое собственное.
Они шли рядом, бесшумно ступая по мягкой листве, промокшей от дождя и тумана. Аллея повернула за церковь и пошла вдоль по берегу реки, обсаженному редкими деревьями, уже облетевшими и сиротливо чернеющими голыми ветвями. Внизу, забирая на каменистый берег, неслась огромная река.
-- Я вот только одного не понимаю – что мне здесь делать? Это же такая дремучая старина – отдавать ребенка на воспитание в церковь! В монастырь!! Мама, что, ничего не могла больше придумать?! Это же не современно…
-- А что, по-твоему, современно? Слушать тяжелый рок, вызывающе одеваться, иметь в комнате все плакаты Guns n’Rose с концертов, спать с незнакомыми парнями, как это делают многие твои знакомые девушки, и курить траву? А, забыл еще про выпивку…полное пренебрежение учебой и правилами поведения, нужно так же хамить родителям и жить в гараже. Плюс – рано или поздно наркотики и полный хаос…так?
-- Ну не черта себе…
-- Прошу тебя не упоминай здесь это имя, – он слегка развернулся, сверкнув очками.
-- Вы, священники, меня просто убиваете…откуда вам все это известно?!
-- Любому известно, кто интересуется своей работой.
-- Так исправление погнутых душевно девушек у вас поставлено на поток? – она снова зашагала рядом с ним, но уже держась чуть дальше.
-- Напрасно ты так относишься к этому.
-- А что мне думать?
-- Просто нужно расслабиться и постараться наблюдать, за тем, что происходит вокруг, - пастор остановился снова и посмотрел на нее. – Эта дорога уведет нас в соседнюю деревню. Пора возвращаться.
На обратном пути они молчали. Больше пастор не улыбался и шел довольно быстро, все так же не разнимая сложенных за спиной рук.
После утренней проповеди, которую проводил падре Клементий, прихожане разошлись. Одна женщина проследовала зачем-то с матушкой настоятельницей в жилые помещения. Хана слонялась без дела по церкви, разглядывая резьбу на стенах и маленькие фигурки ангелов под потолком. В конце зала, против огромного окна с маленькими цветными стеклышками стояло распятие на небольшом возвышении – деревянный крест потемнел и отполировался от времени, там, где его брали для выноса в торжественные праздники. Хана медленно подошла и стала вглядываться – солнечный свет падал сквозь окно тонкими косыми лучами, пестря на полу мелкими пятнами и скрывал лицо спасителя, одевая его черты как бы светящимся ореолом, так, что нельзя было их хорошенько рассмотреть. Отчетливо выделялись только терновые шипы, торчащие по сторонам.
-- Больно, наверное… - она инстинктивно прижала пальцы к виску.
-- Боль телесная ничто в сравнении с болью душевной…не так ли?
Пастор остановился чуть позади. Глаза его за тонкими очками вновь лукаво улыбались.
-- О чем это вы? – Ханна слегка смутилась, потому что он застал ее за тем занятием, которое она начисто отрицала вот только что утром.
-- Разве тебе это не знакомо?
Она промолчала.
-- Итак, у меня есть кое какая работа для тебя, идем. В библиотеке я разобрал книги по разделам и теперь их просто нужно сложить. Я и сам справился бы, но есть кое-что по важнее, а это можно поручить и тебе.
Они проследовали в крошечную библиотеку, тесную и полутемную. Там и правда царил беспорядок – книги были разложены везде – на столе, стульях, на полу.
-- Вот, это отдельные кучки. На полках есть надписи, просто вложи их туда и все.
Он уже собирался уходить, но вдруг вернулся.
-- Можешь взять в келью любую книгу, какая тебе понравится. Только запомни, откуда взяла ее.
Хана молча кивнула и взялась за первую кучку – дело было сделано. Прошло около двух часов, прежде чем она смогла сделать все как надо, потому что литература была специфическая и многие книги написаны по латыни. Однако, не смотря на то, что Ханна была избалована и рано вступила на путь непослушания и распутства, получила, все же, хорошее образование и была далеко не глупа.
После того как она управилась в библиотеке, ее пригласили помочь в саду, и все время до вечера она была занята тем, что выкапывала корни цветов, рыхлила, сгребала листву или просто шаталась по двору. Во время ужина Ханна уплетала еду за обе щеки, потому что успела со вчерашнего дня страшно проголодаться. После вечерней службы все разошлись по комнатам, и Ханна вернулась в келью. Там все было по-прежнему – так же чисто и предельно просто. Приведя себя в порядок, она переоделась на ночь и забралась под одеяло, потому что ноги начали остывать. Завалившись на подушку она впервые почувствовала странное ощущение пристанища в этом странном месте. Ей вспомнились слова пастора о том, что нужно перестать думать и просто наблюдать за происходящим. Она задула свечу и некоторое время просто лежала на постели, прислушиваясь к ощущению ноющих от непривычной работы плеч. Потом отвернулась к беленой стене и почти мгновенно уснула.
2.
Ханна спала на удивление хорошо, и проснулась только после того, как в ее дверь громко и настойчиво постучали. Было ранее утро – окрестности тонули в густом тумане, так что от крыльца не было видно и за пару шагов, на деревьях собралась стая ворон, каркавших дико и уныло. В комнате стоял жуткий холод, и пахло сыростью. Хана с душевным стоном поднялась на постели и вынула из онемевшего за ночь уха молчавший наушник. Плеер в конец разрядился и сдох.
-- Вот черт… - она рукой пригладила перепутанные космы, и подогнула под себя замерзшие ноги.
-- Мисс Лоутер, прошу вас, поднимайтесь и приводите себя в порядок. Пастор Джонатан ждет вас в холле через полчаса, – настоятельница еще пару секунд постояла за дверью, и заторопилась по своим делам.
Хана с трудом поднялась и поставила ноги на ледяной коврик подле кровати, потом дотянулась до платья и стала одевать белую часть. Сущим мучением было вылезть из теплой сорочки и втиснуться в холодную ткань. В комнате, в которой она жила, был чудесный кондиционер, да еще и камин для особых случаев, а здесь было холодно, как в склепе.
Приведя себя в порядок, она спустилась вниз. Пастор не заставил себя ждать, появившись ровно в половине восьмого, как и обещал. Одет он был все так же, да и вообще не изменился со вчерашнего дня – словно нарисованный персонаж, который гоняет все время в одной одежке.
-- Доброе утро, Ханна..
Девушка слегка вздрогнула – так непривычно прозвучало ее имя из чужих уст.
-- Зачем меня подняли в такую рань?
-- Разве матушка Мария не сказала вам, что мы рано встаем? – пастор припрятал какие-то листочки в карман, и посмотрел на нее с укоризной.
-- Сказала, но ко мне-то это какое отношение имеет? – она нахмурилась.
-- Ты теперь часть этого монастыря, поэтому обязана соблюдать его распорядок и некоторые формальные требования.
-- А сколько меня здесь продержат? Это меня конечно всего больше интересует.
-- Матушка настояла на десяти днях. Она считает, что этого времени будет достаточно, однако я склонен полагать, что некоторым не хватит и жизни для того чтобы стать истинно верующим. Однако от вас этого и не требуется. Ваша матушка, похоже, считает, что смена климата пойдет вам на пользу и у нее есть планы насчет вас в будущем…и ее не совсем устраивает ваш внешний вид, я полагаю, и ваше отношение к жизни. Ровно как и ваше поведение.
-- Она что, решила меня перевоспитать?!
-- Видимо, так оно и есть, – пастор лукаво улыбнулся, сверкнув очками. Хана сложила руки на груди – ей почему-то стало нехорошо.
-- И вы этим займетесь?
-- Похоже, что так. Меня об этом настоятельно просил Святой Отец Клементий. Я уважаю просьбу своего падре и поэтому всецело подчиняюсь ему…по мере возможностей.
-- И что мы будем делать?
-- Для начала приглашаю вас прогуляться со мной по алее за церковью – прогулки перед едой полезны, они очищают дух и улучшают аппетит, – он сделал жест в сторону входной двери.
-- И всего-то? Вы не станете мучить меня проповедями и рассказами про грешников и страшный суд?
-- Я не верю в страшный суд, – пастор последовал чуть впереди, заложив руки за спину.
-- Вот как? Но вы же священник, не так ли? – Ханна пошла за ним.
-- Да, это вы правильно заметили. Однако не все то, что написано в Библии, соответствует правде. Вера для меня – это просто способ не лгать себе…
Они спустились с крыльца, и пошли по узкой дорожке между деревьями, обильно усыпанной осенними листьями. Вороны каркали в туманной вышине, вдалеке шумела невидимая вода.
-- Я вообще не понимаю, зачем меня приперли сюда. Я не верю во весь этот бред и не собираюсь верить, что бы вы там не говорили, меня раздражает весь этот пафос и особенно этот ваш падре…
-- Падре Клементий истинно верующий человек, – пастор слегка улыбнулся. – Он действительно уже много лет занимает эту должность и посвятил свою жизнь служению богу. Простит ему слабость проповедовать - к месту и нет.
-- А вы как с ним?
-- Он мой…начальник так скажем.
-- Подчиняетесь? – Ханна снова заглянула ему в лицо.
-- Обязательно. Однако в моей голове - с тех пор, как я пришел сюда, сложилось некое понимание всего, что происходит в этом мире…свое собственное.
Они шли рядом, бесшумно ступая по мягкой листве, промокшей от дождя и тумана. Аллея повернула за церковь и пошла вдоль по берегу реки, обсаженному редкими деревьями, уже облетевшими и сиротливо чернеющими голыми ветвями. Внизу, забирая на каменистый берег, неслась огромная река.
-- Я вот только одного не понимаю – что мне здесь делать? Это же такая дремучая старина – отдавать ребенка на воспитание в церковь! В монастырь!! Мама, что, ничего не могла больше придумать?! Это же не современно…
-- А что, по-твоему, современно? Слушать тяжелый рок, вызывающе одеваться, иметь в комнате все плакаты Guns n’Rose с концертов, спать с незнакомыми парнями, как это делают многие твои знакомые девушки, и курить траву? А, забыл еще про выпивку…полное пренебрежение учебой и правилами поведения, нужно так же хамить родителям и жить в гараже. Плюс – рано или поздно наркотики и полный хаос…так?
-- Ну не черта себе…
-- Прошу тебя не упоминай здесь это имя, – он слегка развернулся, сверкнув очками.
-- Вы, священники, меня просто убиваете…откуда вам все это известно?!
-- Любому известно, кто интересуется своей работой.
-- Так исправление погнутых душевно девушек у вас поставлено на поток? – она снова зашагала рядом с ним, но уже держась чуть дальше.
-- Напрасно ты так относишься к этому.
-- А что мне думать?
-- Просто нужно расслабиться и постараться наблюдать, за тем, что происходит вокруг, - пастор остановился снова и посмотрел на нее. – Эта дорога уведет нас в соседнюю деревню. Пора возвращаться.
На обратном пути они молчали. Больше пастор не улыбался и шел довольно быстро, все так же не разнимая сложенных за спиной рук.
После утренней проповеди, которую проводил падре Клементий, прихожане разошлись. Одна женщина проследовала зачем-то с матушкой настоятельницей в жилые помещения. Хана слонялась без дела по церкви, разглядывая резьбу на стенах и маленькие фигурки ангелов под потолком. В конце зала, против огромного окна с маленькими цветными стеклышками стояло распятие на небольшом возвышении – деревянный крест потемнел и отполировался от времени, там, где его брали для выноса в торжественные праздники. Хана медленно подошла и стала вглядываться – солнечный свет падал сквозь окно тонкими косыми лучами, пестря на полу мелкими пятнами и скрывал лицо спасителя, одевая его черты как бы светящимся ореолом, так, что нельзя было их хорошенько рассмотреть. Отчетливо выделялись только терновые шипы, торчащие по сторонам.
-- Больно, наверное… - она инстинктивно прижала пальцы к виску.
-- Боль телесная ничто в сравнении с болью душевной…не так ли?
Пастор остановился чуть позади. Глаза его за тонкими очками вновь лукаво улыбались.
-- О чем это вы? – Ханна слегка смутилась, потому что он застал ее за тем занятием, которое она начисто отрицала вот только что утром.
-- Разве тебе это не знакомо?
Она промолчала.
-- Итак, у меня есть кое какая работа для тебя, идем. В библиотеке я разобрал книги по разделам и теперь их просто нужно сложить. Я и сам справился бы, но есть кое-что по важнее, а это можно поручить и тебе.
Они проследовали в крошечную библиотеку, тесную и полутемную. Там и правда царил беспорядок – книги были разложены везде – на столе, стульях, на полу.
-- Вот, это отдельные кучки. На полках есть надписи, просто вложи их туда и все.
Он уже собирался уходить, но вдруг вернулся.
-- Можешь взять в келью любую книгу, какая тебе понравится. Только запомни, откуда взяла ее.
Хана молча кивнула и взялась за первую кучку – дело было сделано. Прошло около двух часов, прежде чем она смогла сделать все как надо, потому что литература была специфическая и многие книги написаны по латыни. Однако, не смотря на то, что Ханна была избалована и рано вступила на путь непослушания и распутства, получила, все же, хорошее образование и была далеко не глупа.
После того как она управилась в библиотеке, ее пригласили помочь в саду, и все время до вечера она была занята тем, что выкапывала корни цветов, рыхлила, сгребала листву или просто шаталась по двору. Во время ужина Ханна уплетала еду за обе щеки, потому что успела со вчерашнего дня страшно проголодаться. После вечерней службы все разошлись по комнатам, и Ханна вернулась в келью. Там все было по-прежнему – так же чисто и предельно просто. Приведя себя в порядок, она переоделась на ночь и забралась под одеяло, потому что ноги начали остывать. Завалившись на подушку она впервые почувствовала странное ощущение пристанища в этом странном месте. Ей вспомнились слова пастора о том, что нужно перестать думать и просто наблюдать за происходящим. Она задула свечу и некоторое время просто лежала на постели, прислушиваясь к ощущению ноющих от непривычной работы плеч. Потом отвернулась к беленой стене и почти мгновенно уснула.
Спойлер
3.
На следующее утро ее все так же подняли настойчивым стуком в дверь. Утро было ясным, а день обещал порадовать редким осенним солнышком. Пастор ждал ее в холле церкви, как и в прошлый раз – теперь она не удивилась и просто молча последовала за ним в огромные распахнутые двери церкви.
-- Сегодня мне хотелось бы показать тебе одно секретное место. Это не далеко, идем.
-- Зачем вы все же со мной возитесь?
-- Кажется, это мы уже обсудили на прошлой прогулке…не будем возвращаться, у нас еще масса интересного впереди – ведь на пути познания истины многое нужно успеть.
Они стали спускаться по каменным ступеням к реке прямо за церковью. Дорожка была крутая, обочина поросла кустарником, желтевшим всеми оттенками осенних листьев, буйная трава доходила местами до пояса, Ханне приходилось подбирать подол платья, для того чтобы не мести им пол или не оставить кусок на колючих ветках. Наконец, тропинка вышла на огромные булыжники, словно уложенные рукой великана, которому было нечем заняться. В просветах между камнями плясала тонкая сеть воды, а у самой травы на берегу, там, где начинался обрыв, намело толстый слой песка и голых палок.
-- Вот оно…
Хана отпустила юбки и оглянулась – могучая, белая в утреннем свете, река, неслась огромной ширью в каменистых берегах. На той стороне возвышались тонкие сосны и стояли несколько дачных домиков. Остальное пространство занимали камни и облетающий осенний лес – ветер сдернул с него остатки и без того жидкой листвы, и она взметнулась с тихим трепетом, опадая на голые валуны и спокойную заводь. В том месте, где они вышли, река была более-менее спокойной, но чуть дальше, где из воды вылезали огромные камни, изломанные и жуткие, она бурлила пенным водоворотом, замешивая адские воронки. Беля пена растекалась со стремнины и плыла к берегу, собирая мелкий мусор и опавшие листья. Хана обернулась и прищурила глаза – шпиль церкви упирался в небо, на котором плыло бледное осеннее солнце.
-- Уныло тут как-то…это точно не Гаити.
-- Привыкла к другим пляжам? Это точно…идем.
Он стал перепрыгивать с камня на камень, и ей пришлось с душевным скрежетом последовать вперед.
Через какое-то время он остановился и привычным движением пригладил волосы.
-- Здесь уже много лет я провожу свободное время, или прихожу сюда в минуты душевной тоски. Видишь эти два валуна друг напротив друга? Здесь уже много лет мой невидимый собеседник, мой наставник и друг. Если бы Христос жил в Канаде, то он непременно уходил бы к этой реке, а не в пустыню.
Он сел на плоский камень уже пригретый солнцем и указал на второй. Хана недоверчиво опустилась, подбирая подолы, потому что вода плескалась почти у самых их ног.
-- Ну, давай разберемся – что именно тебя не устраивает в жизни?
-- Все. От начала и до конца. – Ханна отвернулась от его внимательного взгляда.
-- Вот как? Ты, наверное, забыла, что жизнь сама по себе - великое благо, которое нам даровано свыше?
-- Тоже мне, благо…скажете еще. Христианская теория учит, что жизнь это мучение…
-- Не христианская, а средневеково-христианская. Ты можешь воспринимать ее так или иначе…чего бы тебе хотелось?
-- Мне? – она метнула быстрый взгляд на пастора, неумолимо и внимательно наблюдавшего за ней, и снова отвела глаза. Ей как и в тот раз стало неуютно в груди. – Иной раз мне даже не хочется жить, если честно, меня так достают все, что просто невыносимо…хоть в петлю лезь. Я много раз думала об этом и решала, какой способ самоубийства выбрать…и если уж на то пошло, то…
-- Ханна. Посмотри на меня, – голос у него изменился, и девушка, почти помимо воли, обернулась, чтобы встретиться взглядом со священником. – Из жизни уходят только те, кому на самом деле нечего терять, те, у кого ничего…повторяю, ничего не осталось. Церковь не одобряет самоубийства, но дело даже не в этом.
-- А в чем?
-- Давай поиграем в смерть…закрой глаза, зажми уши и не дыши до тех пор, пока я не сниму своей ладони. Просто попробуй…
Он вдруг поднялся с места и оказался близко-близко, так что Ханна отчетливо видела пуговицы френча у него на груди.
-- Давай! – голос его стал жестким, а глаза потемнели.
Она медленно поднесла ладони к ушам, потом глубоко вдохнула и недоверчиво зажмурилась. В то же мгновение мир исчез для нее, а уверенная ладонь с длинными тонкими пальцами, торжественно опустилась ей на голову, утонув в беспорядке черных волос. Она знала, что она говорит…но слов было не разобрать…осталась только тьма, да шум реки едва слышный…или это шумела кровь в висках?
--… именем твоим, Господи, и благословением, прошу, очисти эту невинную душу от соблазна, вложи в сердце ее истину и разумение слов твоих и законов, прости ей прегрешения ее и дай веры и сил противостоять бесам ее терзающим…прости меня Господи, нерадивого раба твоего за то что осмелился встать на место твое и направить ее, помоги мне, Господи, веди речи мои дабы достигли они потемок души ее… - Хана стала задыхаться, стальной обруч стиснул ей ребра, в голове звенело, а сердце стучало горячим комом у самого горла. А пастор все молился, не снимая ладони с ее головы, все повторяя просьбу о наставлении и прощении…он молил о том, чтобы она поняла себя. - …Ниспошли на нее благодать твою и безмерную доброту к людям, дай ей сил идти вперед, ибо достигнут колодца утешения идущие. Аминь…
Он убрал ладонь с ее головы с глубоким вздохом, и в то же мгновение Ханна повалилась вперед, цепляясь за его руки и отчаянно хватая ртом воздух.
-- Боже мой, как страшно… - она все задыхалась, невидящими глазами глядя перед собой, пастор осторожно пожимал ей руки и беспокойно вглядывался в побледневшее лицо девушки, на которое возвращался румянец.
-- Все хорошо…ты молодец, потому что не вдохнула, ты смогла вытерпеть. Ответь мне, почему?
-- Я не знаю… - на глаза ее навернулись слезы. – Я просто не могла вдохнуть. Я не знаю…не знаю почему…
-- Это на самом деле страшно. Не думай больше, о том, что жить для тебя это сущее мучение. И помнишь, что я говорил, вчера, перед библиотекой, о боли душевной? Помнишь, как умер твой отец? Что ты чувствовала? А теперь представь, какую боль ты причинишь своей матери и своим близким, уйдя из мира молодой и здоровой, без особых на то причин…
Он поднялся на ноги.
-- Мне пора идти, потому что я в монастыре выполняю ряд обязанностей, которые не под силу другим его обитателям. А ты можешь пока быть свободной…здесь очень хорошо думается. Посиди пока…зазвонит колокол к обедне – вернешься в комнату.
Он развернулся и широко зашагал, перепрыгивая с камня на камень, а Ханна отвернулась к реке и стала неподвижно слушать ее шум, пригретая солнцем с одной стороны. Руки ее заледенели от ветра, но она не пыталась их согреть, а наоборот, опустила в воду – жгучий холод обнял ее до запястья и на секунду отнял способность чувствовать. После, ощущения вернулись в пальцы, и она погрузила их в тонкий песок, проводя по дну. Муть тут же снесло потоком, а она вынула руки – холодный, доселе, воздух, показался ей нежным и теплым, а дрожь в теле ушла. Но спустя минуту руки ее еще больше закостенели от того что были мокрыми, и она засунула их под подол.
Так и в жизни бывает – ищешь чего-то безумного, чтобы отвлечься, а потом становится еще хуже…
Хана сняла ботинки, и, подтянув колени к груди, заплакала неизвестно от чего.
В этот день ее никто не беспокоил работой, и она провела остаток его в келье, лежа в постели как больная.
Уже поздно вечером раздался тук в дверь – не такой как тот, что будил ее по утрам. Стук был короткий и не резко-настойчивый. Хана села на постели.
-- Да?
-- Ты еще не спишь? – пастор вошел чуть боком, прижимая к груди небольшую книжицу. – Я видел, что ты не взяла из библиотеки ни одной вещи, но я подумал, что это было бы тебе интересно, хотя на полке ты бы ее не нашла. Наш настоятель не очень одобряет подобные издания, поэтому я храню ее у себя.
С этими словами он протянул книгу ей.
-- Что это?
-- Молот ведьм. Девяностый год переиздания с комментариями историков.
-- Да вы что?! – Ханна взяла книгу обоими руками, глаза ее ожили и стали осмысленными. – Я всегда мечтала почитать ее, только возможности не было.
-- Я знал, что она будет тебе интересна. Только постарайся, чтобы ее не нашли. Доброй ночи, да пребудет с тобой благословение Господа нашего… - последние слова он прошептал, осеняя ее крестным знамением, но девушка не услышала, уже полностью погруженная в созерцание редкой книги.
Пастор вышел, а она забралась под одеяло и придвинула свечу ближе. Эта книга необыкновенным образом привлекала ее и в той обстановке, в которой она оказалась, ничего лучше для вечернего чтения было не придумать…
Хана пролистывала страницу за страницей, время шло – вечер за окном из пепельно-серого сделался непроницаемым, сгустились тени на стене и огарок свечи стал ощутимо меньше.
«Но именно в бесцветности, безличии, безымянности, серости и в типичности, а не индивидуальности этой книги лежит источник ее успеха. Будучи доступна самому невзыскательному читателю, не наталкиваясь ни на какие возражения с его стороны, воспринимаемая так же естественно, как погода или природа, книга эта стала всеобщим достоянием», гласило вступление. Хана стала читать дальше, но вскоре заметила, что на некоторых страницах верхние углы загнуты и тогда, сложив книгу, она стала выбирать те, которые были отмечены. Получилось нечто подобное:
«Свойство женщин - это плакать, ткать и обманывать».
«Жениться не подобает. Разве женщина - что-либо иное, как враг дружбы, неизбежное наказание, необходимое зло, естественное искушение, вожделенное несчастье, домашняя опасность, приятная поруха, изъян природы, подмалеванный красивой краской? Если отпустить ее
является грехом и приходится оставить ее при себе, то по необходимости надо ожидать муку. Ведь отпуская ее, мы начинаем прелюбодеять, а оставляя ее, имеем ежедневные столкновения с нею»
«Как будто признаки преступления и очевидность, основанная на тяжелом или тягчайшем подозрении, не достаточны для наказания».
«Красивая и беспутная женщина подобна золотому кольцу в носу у свиньи».
Все пометки, сделанные на страницах, были о женщинах…
Как странно. Но он же пастор – он вроде как должен хранить данный обет безбрачия, и вот теперь сам убеждает себя за счет книг в том, что весь род женский это зло. Все логично…но Молот Ведьм - это не библия! И он говорил, что не верит в страшный суд…тоже мне, священник…
Хана откинулась на подушку и заложила книгу пальцем. Пламя свечи едва вздрагивало от невидимого сквозняка – тени на стенах метались от света.
Такой странный человек…совсем не похож на падре Клементия или матушку-настоятельницу…как будто он всегда сам себе на уме….чуть не убил меня сегодня…
Она не заметила, как заснула.
Ей снился сон – она видела перед собой огромную пустошь из черного камня, заполненную провалами и массивными валунами, голую и безжизненную, край которой упирался в закатный горизонт. Она шла по этой пустоши, слева от которой высился накренившийся в бок не то старинный и заброшенный замок, не то причудливое скальное образование, напоминавшее издохшего дракона, ребра и спинные гребни которого рисовались на пурпурном небосклоне жуткими черными иглами.
Она все шла и шла вперед…но потом впереди появился еще кто-то…он тоже шел по этой безжизненной пустоши – это был человек, одетый в белый саван до пят, босой и сгорбившийся под тяжестью огромного мешка у него на спине. Приглядевшись, она поняла, что это не мешок, а пара настоящих крыльев, куда более реальных, чем пейзаж вокруг или это призрачное солнце.
Ангел…
Он все шел и шел вперед, ускоряя шаг, и Ханна заторопилась вслед за ним, не понимая, почему именно она должна догнать его. Он шагал босыми ногами по битому крошеву черного камня, оставляя кровавые следы, но шел легко…и чем дальше он уходил, тем труднее было догнать его. Она побежала и тут поняла, что пустошь пересекает огромный черный провал, в котором не было дна. Внизу отчетливо гремела река. Ангел ступил на мост, пересекающий реку и стал подниматься.
-- Постой! – голос ее был едва слышным. – Подожди меня!!
Она бежала изо всех сил, но до моста оставалось еще довольно далеко, и тут он оглянулся – каким бесконечно-печальным был его взгляд. И тут она поняла, что все это ложь – все, что она представляла себе, все, на что надеялась и во что верила раньше, все это было пылью, в сравнении с этим бесконечно знакомым взглядом...
Она уже стояла на мосту, узком каменном, как все остальное.
-- Не уходи…
И тут мост рухнул, увлекая ее за собой в темное чрево разверстой пропасти. Вопль застрял у нее в груди, судорожно хватанув за горло.
-- Господи!! – Ханна вскочила на постели, прижимая руки к намокшим вискам. Сердце колотилось, как бешеное, в голове звенело, а перед глазами все не отступала непроницаемая тьма бесконечной пропасти, в которую она падала вот только что.
Свеча давно догорела, была глубокая ночь.
3.
На следующее утро ее все так же подняли настойчивым стуком в дверь. Утро было ясным, а день обещал порадовать редким осенним солнышком. Пастор ждал ее в холле церкви, как и в прошлый раз – теперь она не удивилась и просто молча последовала за ним в огромные распахнутые двери церкви.
-- Сегодня мне хотелось бы показать тебе одно секретное место. Это не далеко, идем.
-- Зачем вы все же со мной возитесь?
-- Кажется, это мы уже обсудили на прошлой прогулке…не будем возвращаться, у нас еще масса интересного впереди – ведь на пути познания истины многое нужно успеть.
Они стали спускаться по каменным ступеням к реке прямо за церковью. Дорожка была крутая, обочина поросла кустарником, желтевшим всеми оттенками осенних листьев, буйная трава доходила местами до пояса, Ханне приходилось подбирать подол платья, для того чтобы не мести им пол или не оставить кусок на колючих ветках. Наконец, тропинка вышла на огромные булыжники, словно уложенные рукой великана, которому было нечем заняться. В просветах между камнями плясала тонкая сеть воды, а у самой травы на берегу, там, где начинался обрыв, намело толстый слой песка и голых палок.
-- Вот оно…
Хана отпустила юбки и оглянулась – могучая, белая в утреннем свете, река, неслась огромной ширью в каменистых берегах. На той стороне возвышались тонкие сосны и стояли несколько дачных домиков. Остальное пространство занимали камни и облетающий осенний лес – ветер сдернул с него остатки и без того жидкой листвы, и она взметнулась с тихим трепетом, опадая на голые валуны и спокойную заводь. В том месте, где они вышли, река была более-менее спокойной, но чуть дальше, где из воды вылезали огромные камни, изломанные и жуткие, она бурлила пенным водоворотом, замешивая адские воронки. Беля пена растекалась со стремнины и плыла к берегу, собирая мелкий мусор и опавшие листья. Хана обернулась и прищурила глаза – шпиль церкви упирался в небо, на котором плыло бледное осеннее солнце.
-- Уныло тут как-то…это точно не Гаити.
-- Привыкла к другим пляжам? Это точно…идем.
Он стал перепрыгивать с камня на камень, и ей пришлось с душевным скрежетом последовать вперед.
Через какое-то время он остановился и привычным движением пригладил волосы.
-- Здесь уже много лет я провожу свободное время, или прихожу сюда в минуты душевной тоски. Видишь эти два валуна друг напротив друга? Здесь уже много лет мой невидимый собеседник, мой наставник и друг. Если бы Христос жил в Канаде, то он непременно уходил бы к этой реке, а не в пустыню.
Он сел на плоский камень уже пригретый солнцем и указал на второй. Хана недоверчиво опустилась, подбирая подолы, потому что вода плескалась почти у самых их ног.
-- Ну, давай разберемся – что именно тебя не устраивает в жизни?
-- Все. От начала и до конца. – Ханна отвернулась от его внимательного взгляда.
-- Вот как? Ты, наверное, забыла, что жизнь сама по себе - великое благо, которое нам даровано свыше?
-- Тоже мне, благо…скажете еще. Христианская теория учит, что жизнь это мучение…
-- Не христианская, а средневеково-христианская. Ты можешь воспринимать ее так или иначе…чего бы тебе хотелось?
-- Мне? – она метнула быстрый взгляд на пастора, неумолимо и внимательно наблюдавшего за ней, и снова отвела глаза. Ей как и в тот раз стало неуютно в груди. – Иной раз мне даже не хочется жить, если честно, меня так достают все, что просто невыносимо…хоть в петлю лезь. Я много раз думала об этом и решала, какой способ самоубийства выбрать…и если уж на то пошло, то…
-- Ханна. Посмотри на меня, – голос у него изменился, и девушка, почти помимо воли, обернулась, чтобы встретиться взглядом со священником. – Из жизни уходят только те, кому на самом деле нечего терять, те, у кого ничего…повторяю, ничего не осталось. Церковь не одобряет самоубийства, но дело даже не в этом.
-- А в чем?
-- Давай поиграем в смерть…закрой глаза, зажми уши и не дыши до тех пор, пока я не сниму своей ладони. Просто попробуй…
Он вдруг поднялся с места и оказался близко-близко, так что Ханна отчетливо видела пуговицы френча у него на груди.
-- Давай! – голос его стал жестким, а глаза потемнели.
Она медленно поднесла ладони к ушам, потом глубоко вдохнула и недоверчиво зажмурилась. В то же мгновение мир исчез для нее, а уверенная ладонь с длинными тонкими пальцами, торжественно опустилась ей на голову, утонув в беспорядке черных волос. Она знала, что она говорит…но слов было не разобрать…осталась только тьма, да шум реки едва слышный…или это шумела кровь в висках?
--… именем твоим, Господи, и благословением, прошу, очисти эту невинную душу от соблазна, вложи в сердце ее истину и разумение слов твоих и законов, прости ей прегрешения ее и дай веры и сил противостоять бесам ее терзающим…прости меня Господи, нерадивого раба твоего за то что осмелился встать на место твое и направить ее, помоги мне, Господи, веди речи мои дабы достигли они потемок души ее… - Хана стала задыхаться, стальной обруч стиснул ей ребра, в голове звенело, а сердце стучало горячим комом у самого горла. А пастор все молился, не снимая ладони с ее головы, все повторяя просьбу о наставлении и прощении…он молил о том, чтобы она поняла себя. - …Ниспошли на нее благодать твою и безмерную доброту к людям, дай ей сил идти вперед, ибо достигнут колодца утешения идущие. Аминь…
Он убрал ладонь с ее головы с глубоким вздохом, и в то же мгновение Ханна повалилась вперед, цепляясь за его руки и отчаянно хватая ртом воздух.
-- Боже мой, как страшно… - она все задыхалась, невидящими глазами глядя перед собой, пастор осторожно пожимал ей руки и беспокойно вглядывался в побледневшее лицо девушки, на которое возвращался румянец.
-- Все хорошо…ты молодец, потому что не вдохнула, ты смогла вытерпеть. Ответь мне, почему?
-- Я не знаю… - на глаза ее навернулись слезы. – Я просто не могла вдохнуть. Я не знаю…не знаю почему…
-- Это на самом деле страшно. Не думай больше, о том, что жить для тебя это сущее мучение. И помнишь, что я говорил, вчера, перед библиотекой, о боли душевной? Помнишь, как умер твой отец? Что ты чувствовала? А теперь представь, какую боль ты причинишь своей матери и своим близким, уйдя из мира молодой и здоровой, без особых на то причин…
Он поднялся на ноги.
-- Мне пора идти, потому что я в монастыре выполняю ряд обязанностей, которые не под силу другим его обитателям. А ты можешь пока быть свободной…здесь очень хорошо думается. Посиди пока…зазвонит колокол к обедне – вернешься в комнату.
Он развернулся и широко зашагал, перепрыгивая с камня на камень, а Ханна отвернулась к реке и стала неподвижно слушать ее шум, пригретая солнцем с одной стороны. Руки ее заледенели от ветра, но она не пыталась их согреть, а наоборот, опустила в воду – жгучий холод обнял ее до запястья и на секунду отнял способность чувствовать. После, ощущения вернулись в пальцы, и она погрузила их в тонкий песок, проводя по дну. Муть тут же снесло потоком, а она вынула руки – холодный, доселе, воздух, показался ей нежным и теплым, а дрожь в теле ушла. Но спустя минуту руки ее еще больше закостенели от того что были мокрыми, и она засунула их под подол.
Так и в жизни бывает – ищешь чего-то безумного, чтобы отвлечься, а потом становится еще хуже…
Хана сняла ботинки, и, подтянув колени к груди, заплакала неизвестно от чего.
В этот день ее никто не беспокоил работой, и она провела остаток его в келье, лежа в постели как больная.
Уже поздно вечером раздался тук в дверь – не такой как тот, что будил ее по утрам. Стук был короткий и не резко-настойчивый. Хана села на постели.
-- Да?
-- Ты еще не спишь? – пастор вошел чуть боком, прижимая к груди небольшую книжицу. – Я видел, что ты не взяла из библиотеки ни одной вещи, но я подумал, что это было бы тебе интересно, хотя на полке ты бы ее не нашла. Наш настоятель не очень одобряет подобные издания, поэтому я храню ее у себя.
С этими словами он протянул книгу ей.
-- Что это?
-- Молот ведьм. Девяностый год переиздания с комментариями историков.
-- Да вы что?! – Ханна взяла книгу обоими руками, глаза ее ожили и стали осмысленными. – Я всегда мечтала почитать ее, только возможности не было.
-- Я знал, что она будет тебе интересна. Только постарайся, чтобы ее не нашли. Доброй ночи, да пребудет с тобой благословение Господа нашего… - последние слова он прошептал, осеняя ее крестным знамением, но девушка не услышала, уже полностью погруженная в созерцание редкой книги.
Пастор вышел, а она забралась под одеяло и придвинула свечу ближе. Эта книга необыкновенным образом привлекала ее и в той обстановке, в которой она оказалась, ничего лучше для вечернего чтения было не придумать…
Хана пролистывала страницу за страницей, время шло – вечер за окном из пепельно-серого сделался непроницаемым, сгустились тени на стене и огарок свечи стал ощутимо меньше.
«Но именно в бесцветности, безличии, безымянности, серости и в типичности, а не индивидуальности этой книги лежит источник ее успеха. Будучи доступна самому невзыскательному читателю, не наталкиваясь ни на какие возражения с его стороны, воспринимаемая так же естественно, как погода или природа, книга эта стала всеобщим достоянием», гласило вступление. Хана стала читать дальше, но вскоре заметила, что на некоторых страницах верхние углы загнуты и тогда, сложив книгу, она стала выбирать те, которые были отмечены. Получилось нечто подобное:
«Свойство женщин - это плакать, ткать и обманывать».
«Жениться не подобает. Разве женщина - что-либо иное, как враг дружбы, неизбежное наказание, необходимое зло, естественное искушение, вожделенное несчастье, домашняя опасность, приятная поруха, изъян природы, подмалеванный красивой краской? Если отпустить ее
является грехом и приходится оставить ее при себе, то по необходимости надо ожидать муку. Ведь отпуская ее, мы начинаем прелюбодеять, а оставляя ее, имеем ежедневные столкновения с нею»
«Как будто признаки преступления и очевидность, основанная на тяжелом или тягчайшем подозрении, не достаточны для наказания».
«Красивая и беспутная женщина подобна золотому кольцу в носу у свиньи».
Все пометки, сделанные на страницах, были о женщинах…
Как странно. Но он же пастор – он вроде как должен хранить данный обет безбрачия, и вот теперь сам убеждает себя за счет книг в том, что весь род женский это зло. Все логично…но Молот Ведьм - это не библия! И он говорил, что не верит в страшный суд…тоже мне, священник…
Хана откинулась на подушку и заложила книгу пальцем. Пламя свечи едва вздрагивало от невидимого сквозняка – тени на стенах метались от света.
Такой странный человек…совсем не похож на падре Клементия или матушку-настоятельницу…как будто он всегда сам себе на уме….чуть не убил меня сегодня…
Она не заметила, как заснула.
Ей снился сон – она видела перед собой огромную пустошь из черного камня, заполненную провалами и массивными валунами, голую и безжизненную, край которой упирался в закатный горизонт. Она шла по этой пустоши, слева от которой высился накренившийся в бок не то старинный и заброшенный замок, не то причудливое скальное образование, напоминавшее издохшего дракона, ребра и спинные гребни которого рисовались на пурпурном небосклоне жуткими черными иглами.
Она все шла и шла вперед…но потом впереди появился еще кто-то…он тоже шел по этой безжизненной пустоши – это был человек, одетый в белый саван до пят, босой и сгорбившийся под тяжестью огромного мешка у него на спине. Приглядевшись, она поняла, что это не мешок, а пара настоящих крыльев, куда более реальных, чем пейзаж вокруг или это призрачное солнце.
Ангел…
Он все шел и шел вперед, ускоряя шаг, и Ханна заторопилась вслед за ним, не понимая, почему именно она должна догнать его. Он шагал босыми ногами по битому крошеву черного камня, оставляя кровавые следы, но шел легко…и чем дальше он уходил, тем труднее было догнать его. Она побежала и тут поняла, что пустошь пересекает огромный черный провал, в котором не было дна. Внизу отчетливо гремела река. Ангел ступил на мост, пересекающий реку и стал подниматься.
-- Постой! – голос ее был едва слышным. – Подожди меня!!
Она бежала изо всех сил, но до моста оставалось еще довольно далеко, и тут он оглянулся – каким бесконечно-печальным был его взгляд. И тут она поняла, что все это ложь – все, что она представляла себе, все, на что надеялась и во что верила раньше, все это было пылью, в сравнении с этим бесконечно знакомым взглядом...
Она уже стояла на мосту, узком каменном, как все остальное.
-- Не уходи…
И тут мост рухнул, увлекая ее за собой в темное чрево разверстой пропасти. Вопль застрял у нее в груди, судорожно хватанув за горло.
-- Господи!! – Ханна вскочила на постели, прижимая руки к намокшим вискам. Сердце колотилось, как бешеное, в голове звенело, а перед глазами все не отступала непроницаемая тьма бесконечной пропасти, в которую она падала вот только что.
Свеча давно догорела, была глубокая ночь.
Спойлер
4.
Она плохо спала этой ночью и встала до того, как в ее дверь постучали – с рассветом призраки ночи неумолимо отступили, оставив лишь чувство усталости в теле. Она быстро привела себя в порядок и, не дожидаясь приглашения, тихонько спустилась вниз. Она почти хотела увидеть его сейчас.
Они как всегда вышли в большие двери и направились к реке.
-- В этот раз я хочу показать тебе еще одну вещь. Но ничего не буду делать…
Они спустились к реке, но прошли в противоположную сторону и шли довольно долго, пока берег не ста песчаным и не сделал поворот, за которым открылась небольшая тихая заводь. Видимо, не так давно русло реки было другим, но сейчас вода отступила, оставив в песчаной гряде узкую длинную промоину метра два шириной заполненную неприятной и уже зацветающей водой, в которой плавали мертвые насекомые и опавшие листья.
-- Видишь эту лужу? Когда-то она была частью реки. А теперь смотри… - он снял плащ и подал ей, Ханна приняла его без вопросов и просто наблюдала. Потом он засучил рукава как всегда безупречной белой рубашки и присев на колени, начал голыми руками отгребать песок от края.
-- Что вы делаете?
-- Просто смотри и думай… - голос его не был раздраженным, но она не стала больше спрашивать, потому что свежо было воспоминание о недавнем сне.
А он все копал и копал, прямо руками, отгребая песок в сторону и продвигаясь ближе к берегу – расстояние было порядочное, но он все копал. Наконец, спустя некоторое время, вода с клокотанием устремилась по новому руслу и пролилась в бурный поток, на мгновение окрасив ее зеленым цветом своей застоявшейся тины. Вскоре искусственная чаша опустела. Пастор стоял неподвижно - с его рук капала вода.
-- Вот так…когда-то эта зловонная лужа была рекой. Я помог ей вернуться в свое русло. Вода загнила и стала ужасной, но, растворившись в могучем потоке, она вновь обрела былую чистоту и теперь только яма напоминает о том, что было…
Он развернулся, чтобы вымыть руки, и взял у нее плащ обратно.
Когда они вернулись в церковь, уже накрыли завтрак, после которого все разошлись по своим делам. Ханне тоже нашлась мелкая работа, которую она выполняла скорее механически, все думая о том, что сделал пастор и о своих кошмарных снах. Время было послеобеденное, она подшивала воротнички к груде платьев, лежащих на столе в комнате, когда в дверях показалась негодующая матушка настоятельница и накинулась на девушку.
-- Потрудитесь объяснить, мисс, откуда в вашей келье взялась эта ужасная книга?!!
-- О чем вы? – Ханна внутренне содрогнулась, но виду не подала, продолжая прилежно орудовать иглой.
-- О Молоте Ведьм, разумеется! Вам известно, что это не та литература, которую можно читать, находясь в храме божием?!
-- Почему? Мне кажется, она когда-то хорошо послужила Инквизиторскому ордену в Европе и с успехом применялась для служения Богу…
-- Мисс, вы просто поражаете меня… - губы ее побелели от гнева.
-- Что случилась, матушка настоятельница? – в комнату вошел невозмутимый пастор.
-- Вы это видели??!! – она с остервенением потрясла книгой у него перед носом. – Это было у нее в спальне! А я-то думала, девушка занята чтением библии, от того и сгорела у нее свеча, а она ночь на пролет травила свой ум этой ересью!!
-- Простите меня, но это я дал мисс Ханне эту книгу.
-- Вы?!!
-- Я подумал, что она может заинтересовать девушку, как хороший пример средневековой литературы…тем более для более поверхностного знакомства эта книга…
--- Настольной книгой для нее должна быть библия, сэр!! Я немедленно расскажу все падре.
-- Разумеется, матушка настоятельница, но не забывайте, что наушничество - одно из самых страшных грехов… - падре со значительным видом поглядел на Ханну, которой пришлось собрать все душевные силы, чтобы не засмеяться.
-- Раз так…то я не стану докладывать. Хотя и должна. Просто отберу ее…книгу. А вам, мисс, я бы посоветовала прочесть откровения от Матфея – я принесу вам сегодня новую свечу, и употребите ее к делу, прошу вас.
-- Хорошо, я так и сделаю.
-- Ну вот и славно…а теперь, Ханна, я хотел бы попросить тебя помочь мне на кухне. Сегодня мое дежурство, а я не хотел бы его…в общем, это будет тебе полезно.
Она сложила вещи, и они направились в кухню. Следующие несколько минут она наблюдала, сидя за столом, как он добывает посуду и продукты, необходимые для приготовления ужина на шесть человек.
-- А теперь мы это нарежем и поставим вариться. Очисти, пожалуйста, сейчас морковь. Умывальник там…
Хана вновь вернулась за стол с порцией вымытой моркови и стала снимать с нее кожуру. Падре ловко шинковал огромным ножом тугой и хрустящий капустный кочан.
-- Тебе нравится готовить? – капустный салат перекочевал с доски в чашку.
-- Никогда не занималась этим. У нас дома несколько поваров. – Ханна срезала с моркови верхушку и попробовала ее на вкус.
-- А я не так давно стал увлекаться этим – очень успокаивает и настраивает на положительные мысли. И еще оказалось, что у меня талант…
Ханна наблюдала, как ловко и быстро двигались его пальцы, каким милым и сосредоточенным было его лицо, когда он вглядывался в рецепт из раскрытой книги, как переставлял и помешивал кастрюльки на огне.
Резкая боль полоснула по пальцам – ножик выскользнул из руки и, затрепетав, вонзился в доски пола.
-- Блин!
-- Что такое? – он обернулся, держа шумовку в руке, но, увидев, как с ладони на стол тяжелыми каплями падает кровь, тут же бросил все и полетел к ней.
-- Как так?!
-- Не знаю, просто…я растяпа…
-- Это я виноват…я зря тебя заставил, ножи-то ведь под меня наточены, я люблю, когда они острые – так быстрее крошить …выходит… - Он трясущимися руками отодрал манжет от своей рубашки и теперь пытался остановить обильно растекающуюся по мокрой ладони кровь и нес какую-то околесицу. Ханне стало смешно.
-- Да не переживайте вы так - это не смертельная рана.
-- Это очень много крови…кровопотеря…надо в больницу, – глаза его странно блестели, а руки не слушались. Хана вдруг резко стиснула его запястье и дернула к себе.
-- Возьмите себя в руки, пастор, я не умираю!
-- От этого умирают. – Он вдруг замер, стиснув кулак на той руке, за которую она схватилась и от которой же был зверски отодран манжет – под ее пальцем вздулись уже зажившие, но все еще страшные поперечные шрамы.
-- Это же…вы совсем дурак?! – Ханна подняла на него обалделый взгляд.
-- Давно было. Уже все в прошлом…посмотри, остановилась ли кровь.
-- У меня со свертываемостью все в порядке, – отрезала Ханна, в упор глядя на него. – Зачем вы это делали? Кто говорил мне, что самоубийство - это не выход?
-- Тогда я еще не верил, в то, что говорил тебе. – Он осторожно примотал повязку к ее ладони и прижал пальцами.
-- Я поняла, что вы имели в виду сегодня…этот пруд…это же я? И река, это жизнь…другие люди. Вы хотите вернуть меня обратно, потому что моя душа загнила?
-- Все верно…
-- Я сегодня видела ужасные сны…
-- Опять я виноват…книга не помогла.
-- У вас там капуста сейчас уплывет с плиты…
Они все еще стояли, держась за руки, когда вошла мать настоятельница. Ханну отвели в ванную, промыли и перевязали порез, после чего ей было велено отправляться в келью до ужина и заняться изучением библии. Она нехотя подчинилась. В комнате было еще светло и слова в книге хорошо читались
«И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку.
23 И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа.
24 Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть.
25 И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились…»
Ханна вспыхнула как маков цвет, вспомнив его руки на своих ладонях – теплые, лихорадочно метавшиеся из-за испуга. Он испугался за нее…
Перед ужином церковь собралась на вечернюю, и Ханна впервые вышла вниз – стоя против нескольких обитателей церкви, пастор Джонатан читал десятую главу от Иакова. Она тихонько прошла по пустующим рядам и опустилась на колени позади всех, рядом с престарелым дворником Купером, на котором был старенький потертый пиджак.
Пастор прочел главу из библии и сказал пару слов от себя, при этом почти не глядя на слушателей – Ханна же ловила каждое слово, желая, чтобы он обратил на нее свое внимание. Но вот началась вечерняя молитва, которую каждый повторял в вполголоса, слегка склонив голову, и Ханна тоже склонилась, терзаемая странной болью между ребрами, и просто шептала:
-- Господи…если ты есть на небе или еще где-то, прости его…ради такой девушки как я, он не должен сомневаться. Он так в тебя верит. Прости его, Господи…Все что я сделала в жизни…все это ничего не значит, а он может пройти такой путь, который захочет, потому что он намного сильнее меня. Он верит… Господи, не дай ему погибнуть из-за какой-нибудь глупости и…пусть он будет таким же добрым и умным как сейчас…
После службы все степенно отправились на ужин. Ханна поднялась с затекших колен и почти механически последовала за ними – она лопатками чувствовала, что он смотрит на нее сзади и наконец, решилась осторожно оглянуться, но холл позади был пуст, и лишь в тусклом свете свечей едва виднелся потемневший лик Спасителя.
После ужина, на котором пастора не оказалась, совсем расстроенная девушка вернулась к себе в комнату и села на стул. Уже давно стемнело и в бархатных сумерках огромнее неприкрытое окно стало почти белым, она сидела неподвижно, невидящим взглядом блуждая по беленой стене, руки ее покоились на коленях, а в груди засела тяжелая тоска. Вечером он еще раз постучал к ней в дверь.
-- Ты как?
-- Отлично! – она помахала перебинтованной рукой.
-- Слава Богу…
-- Не переживайте за меня, падре…
-- Доброй ночи, да хранит Господь твою душу…
4.
Она плохо спала этой ночью и встала до того, как в ее дверь постучали – с рассветом призраки ночи неумолимо отступили, оставив лишь чувство усталости в теле. Она быстро привела себя в порядок и, не дожидаясь приглашения, тихонько спустилась вниз. Она почти хотела увидеть его сейчас.
Они как всегда вышли в большие двери и направились к реке.
-- В этот раз я хочу показать тебе еще одну вещь. Но ничего не буду делать…
Они спустились к реке, но прошли в противоположную сторону и шли довольно долго, пока берег не ста песчаным и не сделал поворот, за которым открылась небольшая тихая заводь. Видимо, не так давно русло реки было другим, но сейчас вода отступила, оставив в песчаной гряде узкую длинную промоину метра два шириной заполненную неприятной и уже зацветающей водой, в которой плавали мертвые насекомые и опавшие листья.
-- Видишь эту лужу? Когда-то она была частью реки. А теперь смотри… - он снял плащ и подал ей, Ханна приняла его без вопросов и просто наблюдала. Потом он засучил рукава как всегда безупречной белой рубашки и присев на колени, начал голыми руками отгребать песок от края.
-- Что вы делаете?
-- Просто смотри и думай… - голос его не был раздраженным, но она не стала больше спрашивать, потому что свежо было воспоминание о недавнем сне.
А он все копал и копал, прямо руками, отгребая песок в сторону и продвигаясь ближе к берегу – расстояние было порядочное, но он все копал. Наконец, спустя некоторое время, вода с клокотанием устремилась по новому руслу и пролилась в бурный поток, на мгновение окрасив ее зеленым цветом своей застоявшейся тины. Вскоре искусственная чаша опустела. Пастор стоял неподвижно - с его рук капала вода.
-- Вот так…когда-то эта зловонная лужа была рекой. Я помог ей вернуться в свое русло. Вода загнила и стала ужасной, но, растворившись в могучем потоке, она вновь обрела былую чистоту и теперь только яма напоминает о том, что было…
Он развернулся, чтобы вымыть руки, и взял у нее плащ обратно.
Когда они вернулись в церковь, уже накрыли завтрак, после которого все разошлись по своим делам. Ханне тоже нашлась мелкая работа, которую она выполняла скорее механически, все думая о том, что сделал пастор и о своих кошмарных снах. Время было послеобеденное, она подшивала воротнички к груде платьев, лежащих на столе в комнате, когда в дверях показалась негодующая матушка настоятельница и накинулась на девушку.
-- Потрудитесь объяснить, мисс, откуда в вашей келье взялась эта ужасная книга?!!
-- О чем вы? – Ханна внутренне содрогнулась, но виду не подала, продолжая прилежно орудовать иглой.
-- О Молоте Ведьм, разумеется! Вам известно, что это не та литература, которую можно читать, находясь в храме божием?!
-- Почему? Мне кажется, она когда-то хорошо послужила Инквизиторскому ордену в Европе и с успехом применялась для служения Богу…
-- Мисс, вы просто поражаете меня… - губы ее побелели от гнева.
-- Что случилась, матушка настоятельница? – в комнату вошел невозмутимый пастор.
-- Вы это видели??!! – она с остервенением потрясла книгой у него перед носом. – Это было у нее в спальне! А я-то думала, девушка занята чтением библии, от того и сгорела у нее свеча, а она ночь на пролет травила свой ум этой ересью!!
-- Простите меня, но это я дал мисс Ханне эту книгу.
-- Вы?!!
-- Я подумал, что она может заинтересовать девушку, как хороший пример средневековой литературы…тем более для более поверхностного знакомства эта книга…
--- Настольной книгой для нее должна быть библия, сэр!! Я немедленно расскажу все падре.
-- Разумеется, матушка настоятельница, но не забывайте, что наушничество - одно из самых страшных грехов… - падре со значительным видом поглядел на Ханну, которой пришлось собрать все душевные силы, чтобы не засмеяться.
-- Раз так…то я не стану докладывать. Хотя и должна. Просто отберу ее…книгу. А вам, мисс, я бы посоветовала прочесть откровения от Матфея – я принесу вам сегодня новую свечу, и употребите ее к делу, прошу вас.
-- Хорошо, я так и сделаю.
-- Ну вот и славно…а теперь, Ханна, я хотел бы попросить тебя помочь мне на кухне. Сегодня мое дежурство, а я не хотел бы его…в общем, это будет тебе полезно.
Она сложила вещи, и они направились в кухню. Следующие несколько минут она наблюдала, сидя за столом, как он добывает посуду и продукты, необходимые для приготовления ужина на шесть человек.
-- А теперь мы это нарежем и поставим вариться. Очисти, пожалуйста, сейчас морковь. Умывальник там…
Хана вновь вернулась за стол с порцией вымытой моркови и стала снимать с нее кожуру. Падре ловко шинковал огромным ножом тугой и хрустящий капустный кочан.
-- Тебе нравится готовить? – капустный салат перекочевал с доски в чашку.
-- Никогда не занималась этим. У нас дома несколько поваров. – Ханна срезала с моркови верхушку и попробовала ее на вкус.
-- А я не так давно стал увлекаться этим – очень успокаивает и настраивает на положительные мысли. И еще оказалось, что у меня талант…
Ханна наблюдала, как ловко и быстро двигались его пальцы, каким милым и сосредоточенным было его лицо, когда он вглядывался в рецепт из раскрытой книги, как переставлял и помешивал кастрюльки на огне.
Резкая боль полоснула по пальцам – ножик выскользнул из руки и, затрепетав, вонзился в доски пола.
-- Блин!
-- Что такое? – он обернулся, держа шумовку в руке, но, увидев, как с ладони на стол тяжелыми каплями падает кровь, тут же бросил все и полетел к ней.
-- Как так?!
-- Не знаю, просто…я растяпа…
-- Это я виноват…я зря тебя заставил, ножи-то ведь под меня наточены, я люблю, когда они острые – так быстрее крошить …выходит… - Он трясущимися руками отодрал манжет от своей рубашки и теперь пытался остановить обильно растекающуюся по мокрой ладони кровь и нес какую-то околесицу. Ханне стало смешно.
-- Да не переживайте вы так - это не смертельная рана.
-- Это очень много крови…кровопотеря…надо в больницу, – глаза его странно блестели, а руки не слушались. Хана вдруг резко стиснула его запястье и дернула к себе.
-- Возьмите себя в руки, пастор, я не умираю!
-- От этого умирают. – Он вдруг замер, стиснув кулак на той руке, за которую она схватилась и от которой же был зверски отодран манжет – под ее пальцем вздулись уже зажившие, но все еще страшные поперечные шрамы.
-- Это же…вы совсем дурак?! – Ханна подняла на него обалделый взгляд.
-- Давно было. Уже все в прошлом…посмотри, остановилась ли кровь.
-- У меня со свертываемостью все в порядке, – отрезала Ханна, в упор глядя на него. – Зачем вы это делали? Кто говорил мне, что самоубийство - это не выход?
-- Тогда я еще не верил, в то, что говорил тебе. – Он осторожно примотал повязку к ее ладони и прижал пальцами.
-- Я поняла, что вы имели в виду сегодня…этот пруд…это же я? И река, это жизнь…другие люди. Вы хотите вернуть меня обратно, потому что моя душа загнила?
-- Все верно…
-- Я сегодня видела ужасные сны…
-- Опять я виноват…книга не помогла.
-- У вас там капуста сейчас уплывет с плиты…
Они все еще стояли, держась за руки, когда вошла мать настоятельница. Ханну отвели в ванную, промыли и перевязали порез, после чего ей было велено отправляться в келью до ужина и заняться изучением библии. Она нехотя подчинилась. В комнате было еще светло и слова в книге хорошо читались
«И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку.
23 И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа.
24 Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть.
25 И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились…»
Ханна вспыхнула как маков цвет, вспомнив его руки на своих ладонях – теплые, лихорадочно метавшиеся из-за испуга. Он испугался за нее…
Перед ужином церковь собралась на вечернюю, и Ханна впервые вышла вниз – стоя против нескольких обитателей церкви, пастор Джонатан читал десятую главу от Иакова. Она тихонько прошла по пустующим рядам и опустилась на колени позади всех, рядом с престарелым дворником Купером, на котором был старенький потертый пиджак.
Пастор прочел главу из библии и сказал пару слов от себя, при этом почти не глядя на слушателей – Ханна же ловила каждое слово, желая, чтобы он обратил на нее свое внимание. Но вот началась вечерняя молитва, которую каждый повторял в вполголоса, слегка склонив голову, и Ханна тоже склонилась, терзаемая странной болью между ребрами, и просто шептала:
-- Господи…если ты есть на небе или еще где-то, прости его…ради такой девушки как я, он не должен сомневаться. Он так в тебя верит. Прости его, Господи…Все что я сделала в жизни…все это ничего не значит, а он может пройти такой путь, который захочет, потому что он намного сильнее меня. Он верит… Господи, не дай ему погибнуть из-за какой-нибудь глупости и…пусть он будет таким же добрым и умным как сейчас…
После службы все степенно отправились на ужин. Ханна поднялась с затекших колен и почти механически последовала за ними – она лопатками чувствовала, что он смотрит на нее сзади и наконец, решилась осторожно оглянуться, но холл позади был пуст, и лишь в тусклом свете свечей едва виднелся потемневший лик Спасителя.
После ужина, на котором пастора не оказалась, совсем расстроенная девушка вернулась к себе в комнату и села на стул. Уже давно стемнело и в бархатных сумерках огромнее неприкрытое окно стало почти белым, она сидела неподвижно, невидящим взглядом блуждая по беленой стене, руки ее покоились на коленях, а в груди засела тяжелая тоска. Вечером он еще раз постучал к ней в дверь.
-- Ты как?
-- Отлично! – она помахала перебинтованной рукой.
-- Слава Богу…
-- Не переживайте за меня, падре…
-- Доброй ночи, да хранит Господь твою душу…
Спойлер
5.
В это утро никто не постучал ей в дверь, и Ханна, измученная бессонницей за прошлую ночь, сладостно валялась в постели пока не встало солнце.
-- А как же утренняя прогулка?! – она вскочила на постели с головокружением, пытаясь одновременно втиснуть ноги в тапочки и надеть халат.
Как выяснилось позже, матушка настоятельница уехала в город до понедельника, потому что ее сестра заболела и требовала ухода за собой. Падре, конечно же, отпустил ее, переложив ее обязанности на остальных обитателей прихода.
Хана, пробежавшись по гулкой и пустующей церкви и не найдя никого, вышла во двор.
-- А где пастор Джонатан?
-- Не знаю точно мисс, но мне думается, он на реке, – прошамкал беззубым ртом дворник, опираясь на грабли, которыми подгребал листву в дымящийся костер. – Он всегда туда ходит, когда в скверном настроении. А сегодня с утра он просто сам не свой. Может, приболел?
-- Спасибо что сказали…. Могу я вам помочь?
-- Ну что вы, мисс, у вас ручонка-то вон как раскровилась, как вы ей пошевелили, я то и один справлюсь. Пойдите, погуляйте просто так – а то последние дни стоят доброй погоды, скоро снова дождь станет, уж мои-то кости не врут.
Он откашлялся и продолжал свой размеренный труд. Ханна посмотрела на ладонь – и правда, сквозь бинт проступило свежее кровавое пятно. Как страшно…
Почему он е позвал ее как всегда? И когда она успела привыкнуть к тому, что он рядом? Прошло-то времени всего ничего… но как будто этот человек занимал теперь все свободное место возле нее и как только его не оказывалось рядом, становилось пусто, как в раскрытой могиле.
Ханна пробежала по дорожке и стала спускаться к реке, пока не увидела его, сидящего на том самом месте, которое он показывал – лицом к реке, так, что его настроения было не разглядеть. Пастор сидел неподвижно, как черная статуя, его длинные волосы, выбившиеся из прически трепал ветер, неизменно носившийся вдоль реки. Видимо, он и в правду был не в настроении, а точнее - просто в депрессии…
Она немного постояла, не спускаясь по каменным ступеням, потом стала возвращаться обратно, подбирая подол платья и стараясь не свалиться с мокрых валунов вниз.
Не было его и на обеде.
Матушка настоятельница позвонила Падре и сказала, что задержится, поэтому все ели наскоро приготовленные бутерброды. Ханне впервые в жизни стало стыдно, что она не умеет сварить что-нибудь дельное…
Вечером он все-таки вернулся в холл, чтобы помолиться со всеми, потому что очередь проповедовать сегодня принадлежала падре Клементию. Она спустилась вниз и в точности так же встала на колени позади всех – только пастор оказался по ее левую руку. Падре мерно бубнил главу, тихонько покачиваясь взад и вперед, паства шептала присловья к каждой части, начинавшиеся словами «Господи, услышь нашу молитву…», а за окном поднимался ветер.
-- Ты вчера была на проповеди… - пастор осенил себя крестным знамением вместе со всеми, с шуршанием поднялись пять рук.
-- Да. Это вас удивляет?
-- Это радует меня…и огорчает одновременно.
-- От чего огорчает?
-- Ты пришла на проповедь…они читаются для того, чтобы слушавшие их прониклись Духом Господним и его делами и стали лучше. Ты не слушала, ты молилась за меня… – он снова поднес персты ко лбу, прикрывая глаза. Как похоже было его бледное лицо, освещенное огнем свечей на того ангела из ее сна. – Ибо сказано в писании - «И последней за тебя помолится грешница…». Видимо, я пропащий человек…
-- Простите…это все из-за меня. – Ханна наклонила голову, разглядывая доски пола.
-- В воскресение день твоего крещения. Завтра откажись от пищи и воды, «ибо их заменят хлеб и вино – плоть и кровь Господа нашего». Потом, через два дня твоя мама заберет тебя домой. Падре сообщил ей, что дела твои пошли на поправку, и она торопится…
Хана бросила короткий взгляд на него и снова опустила глаза в пол.
На следующий день пастор отсутствовал вновь. Ханне пришлось гулять в одиночестве под проливным дождем, она дошла до реки, но там его не оказалось, не было его и в библиотеке и на кухне. Весь день она провела в комнате и только к вечеру почувствовала, что смертельно устала ото всего, что ей не хватает сил двигаться, и что тело ее замерзает в этой голой и холодной комнате. Тогда она открыла книгу, там, где бросила ее в прошлый раз
«И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть,
только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть. И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло. И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел. И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги…»
Ханна захлопнула книгу и в сердцах отшвырнула от себя. Щеки ее пылали…
Утром в воскресенье ее разбудили особенно рано.
Причастие и исповедь проводил сам падре Клементий в присутствии пастора и еще двух монахинь. Хана не помнила, как исповедовалась, потому что говорила какие-то банальности, которые в ее устах звучали как чистое раскаяние – падре улыбался милостиво и всепрощающе.
-- Господь прощает всех нас…
Потом ее умыли и дали отпить из серебряного кубка, затем от частицы хлеба дали откусить. Затем пастор прочел молитву и Клементий застегнул на ее шее крохотное серебряное распятие на цепочке.
Вот и с церемониями было покончено, прочтены последние священные строки из Библии и падре наложил ладонь ей на голову благословляя на праведную жизнь и благодаря Бога за то, то даровал ей исцеление от греха…
Остаток дня они с пастором провели в библиотеке, он казался в лучшем настроении, чем накануне, и она осторожно старалась его немного развеселить или проявить интерес к тому, что ей задано. А точнее, ей просто хотелось быть рядом с ним.
-- А в этой что? – Ханна открывала книгу за книгой, перебирая все по очереди и требуя объяснения. Оказалось, что он неплохо знал французский, немецкий и латынь.
-- Эту книгу привезли к нам из Лондона, падре дорожит ей. Она рукописного издания и долго хранилась в Лондонской библиотеке.
-- А как вы попали сюда? – Ханна открыла очередную обложку и присела за стол.
-- У каждого есть своя история. И у меня она есть…
-- Расскажете мне ее теперь, когда я стала лучше?
-- А ты считаешь, что ты стала лучше?
-- Определенно стала. Посмотрите на меня…а то я забыла как я выгляжу, в этом месте нет зеркала.
-- Зеркала поощряют самолюбование и от них стараются избавляться в церкви. По одной из теорий зеркало было изобретено Нечистым, – пастор как-то неопределенно повел рукой и стал смотреть в книгу, но Ханна видела, что зрачки его не двигались по строчкам, а на скулах обозначился жаркий румянец. Она даже слегка растерялась, потому, что до этих пор священник никогда не выглядел таким смущенным и серьезным одновременно.
-- Это как в сказке про Снежную Королеву? Однако, мы ушли от темы…как вы попали сюда?
-- Если тебе так хочется знать…я шесть лет служу в этом приходе и только недавно получил посвящение в пасторы. Я пришел сюда с улицы…как и ты.
-- На перевоспитание отдали?
-- Ну, что-то вроде того… - он слегка усмехнулся.
-- А до этого? – она понимала, что этот человек так просто о себе все не расскажет, но попытаться узнать стоило. Тем более что времени у нее оставалось так мало.
-- Ты вроде бы хотела поизучать эти книги? Вот и займись…
Дальше он был просто не преклонен и не дал ничего спрашивать о себе. Хана только безуспешно надувала губы от обиды – Джон остался глух к ее расспросам.
Помывшись и переодевшись в ночное, Ханна пришла в комнату и зажгла свечу. В углу непривычно и странно валялся ее рюкзак, как существо из другого мира – инопланетянин ее меньше шокировал бы, появись он в комнате. Она обошла его и села на постель, подогнув под себя полы халата. Вечер потихоньку сгущался в комнате, и скоро стало совсем темно. Она зажгла свечу, уже сгоревшую на половину, и забралась под одеяло с ногами, чтобы снова сделать над собой усилие и почитать единственную книгу имевшуюся в ее распоряжении.
Раздался стук в дверь – тихий и короткий как всегда.
-- Да, входите…
-- Не спишь, я смотрю? – падре вошел и аккуратно притворил за собой дверь.
-- Что-то не спится, да и рано еще…я даже не знаю сколько времени. Батарейка на телефоне давно села.
-- Здесь время течет по-другому…
-- Что-то случилось? – Она наконец совсем оторвалась от книги, потому что пастор выглядел как-то растерянно, стоя посреди комнаты. Обычно он приходил к ней только по делу и то на пару минут и сразу же уходил.
-- Наверное, еще не случилось. Но точно случится…если ты не заставишь меня уйти.
Ханна почувствовала, как у нее в груди похолодело и сердце на секунду перестало биться, но потом вновь сорвалось с места в бешеной скачке, заставляя неумолимо краснеть.
-- Оставайтесь.
-- Спасибо… - он присел на край ее кровати, примяв одеяло, и стал шарить по карманам.
-- Откуда вы узнали, что я молилась за вас в тот вечер?
Ханна спросила о том, что так давно мучило ее и одновременно было под запретом для вопрошания.
Пастор кивнул, как то невпопад, потом достал из кармана пачку сигарет и потянулся к комоду взять зажигалку, при этом навалившись ей на ноги, так что Ханна снова покраснела. Затем он поднялся и открыл окно – пламя в подсвечнике легло от порыва ветра, качнув угольные тени на стенах.
-- Я умею читать по губам…еще в школе научился, когда совсем мелким был. Наш сосед служил в разведке в армии, и шутки ради научил нас. На уроках иногда помогало… - он нервически усмехнулся, затягиваясь и глядя в окно. На его красивом и тонком профиле лежал отпечаток лунного света.
Постояв немного, он вернулся на то же место, с которого поднялся.
-- А зачем вы пошли в священники? – осторожно спросила Ханна, прижимая холодеющие руки к груди. Она была уже не маленькой девочкой и прекрасно понимала, что должно было случиться, но еще никогда в ее постели не оказывался пастор.
-- Лет пять наверное не курил… Думал, бросил навсегда, но стоило тебе появиться здесь…
-- И все-таки?
-- Я просто докатился до крайности, как было бы и с тобой не приведи тебя мама в эту забытую богом церквушку. Я просто перестал ценить жизнь настолько, что поднял руку на самого себя…ну, остальное ты видела. Я бы сдох от героина, если бы добрые люди не притащили меня сюда, когда-то, озлобленного на весь мир, разочаровавшегося в любви и дружбе, считающегося только со своими интересами…Клементий спас меня. Подарил мне новый смысл в жизни, хотя глубоко верующим человеком я так и не стал, как ему бы этого хотелось…
-- Вот почему вы знали про мои увлечения так хорошо…
--- Ты хотела знать мою историю? – он потушил сигарету и выкинул ее в окно, потом аккуратно снял с себя френч и очки, затем стянул, зажмурившись, с хвоста резинку и потряс слегка головой.
Через пару секунд Ханна зажала рот руками, чтобы не вскрикнуть от удивления. Сердце ее заметалось в красных потемках, наполняя ноги свинцом, так, как бывает от внезапного испуга.
-- Неужели вы…у меня есть все ваши альбомы с европейских концертов…это одна из моих любимых групп! Я всю жизнь мечтала попасть к вам в студию, чтобы посмотреть как вы записываетесть…
-- Я старше тебя почти на десять лет. А группы больше нет.
-- Все равно это здорово… - она все еще обалдело таращилась на него, не веря своим глазам, хотя и чувствовала себя полной дурой от того, что не узнала его раньше. – Я вижу здесь такие реальные сны, так может это тоже сон?
-- Хотел бы я, чтобы это было моим кошмаром… - он подошел и лег с краю от нее, заложив руки за голову, Ханна вдохнула его аромат, тот самый, каким пахло его пальто, тогда, на берегу в ее руках.
-- Нет, похоже…это хороший сон… - она прикрыла веки, мечтая не умереть от счастья.
Джон приподнялся на локте и заглянул ей в глаза.
-- Ты не представляешь, что творилось в моей голове и в моем сердце эти два дня…святой Антоний и то не мог бы вынести этих мук. Что такое побивание камнями в сравнении с желанием к женщине… я столько думал об этом, о нас, о тебе…в конце концов мои мысли начали заводить меня в тупик. Из него не было выхода. И тогда я увидел тебя, произносящую слова молитвы за мое равнодушие. Вот тогда-то и стало мне по-настоящему плохо…я не знаю, прав я или виноват в том, что пришел. Я просто не могу иначе… - его губы почти касались ее щеки, когда он шептал последние слова, прикрыв веки. Ханна смотрела в противоположную стену сухими блестящими глазами и слушала свой безумный пульс у горла. Комната вдруг стала маленькой и уютной, в теле разлилась горячая волна, согревшая ее до кончиков пальцев – потому что он был рядом. Углы уже не были такими жуткими, тени не принимали ужасающих образов, норовящих поглотить ее целиком, едва она закроет глаза…
-- Вы приносили мне Молот Ведьм только поэтому? Я прочитала все загнутые страницы.
-- Нет, я не такой великий моралист – эти пометки делал мой дядя, он старый и убежденный холостяк, и в этой книге открыл просто кладезь для обоснования свое холостяцкой теории… - они тихонько засмеялись.
-- Свеча догорает… - Ханна посмотрела на огарок, который уже совсем распластался на подсвечнике и фитиль вот-вот должен был упасть на бок и погаснуть.
-- Отлично… - пастор слегка отодвинул ее спутанные волосы свободной рукой и, прикрыв глаза, едва прикоснулся губами к белой шее чуть выше ключицы. Она вздрогнула всем телом, потому что в этот момент отвлеклась на созерцание пламени свечи, и сладкая судорога схватила за сердце. Он повернулся и стянул ее ниже на подушку и все так же осторожно поцеловал в подбородок – Ханна запрокинула голову, распятие, сверкнув в свете догорающего пламени, скатилось за отворот рубашки.
-- Что вы делаете, падре?
-- О…я еще не заслужил право так именоваться… - следующий поцелуй пришелся на ее закрытые глаза.
-- При таком раскладе вам это и не светит…
-- Видимо так. У тебя ледяные руки…ты что, боишься меня?
-- Окно открыто…
-- Не заметил…
-- Вы сами его открывали…
-- Забыл…ничего больше не помню, кроме того, как увидел тебя тогда стоящую на коленях в проходе церкви, со словами молитвы обо мне на твоих губах… - от вдруг открыл глаза и словно вышел из того соадостно-мурлыкающего оцепенения, которое владело им раньше и тряхнул ее как куклу, глядя в глаза. – Ты погубила священника, женщина, ты знаешь об этом?!
Свеча догорела, и рухнувшая тьма целомудренно скрыла первый за эту ночь поцелуй.
6.
Ханна проснулась рано и открыла глаза – через мгновение, как это бывает после крепкого сна, к ней вернулось ощущение действительности и медленно стали всплывать воспоминания прошлой ночи. Девушка лежала на спине, глядя в тусклый и темный еще потолок и чувствуя, как одна его рука покоится у нее на талии. Пастор спал на животе, другой рукой подмяв под голову подушку – седеющие его длинные волосы спутались в беспорядке, несколько прядей лежали на глазах и тонкой переносице. Его мерное дыхание и спокойный сон зародили в ней надежду, что вчерашний вечер не был необдуманным решением. Многие ее парни уходили в тот же вечер, как и приходили, кто-то задерживался до утра но не больше. Потом она проклинала судьбу, пила, плакала, била кулаками в стену а потом говорила себе, что все мужики козлы и до следующего раза считала себя неприступной. Потом история повторялась вновь…
Этой ночью он не ушел. Напротив, почти до самого утра они проговорили о совершенно странных вещах – о смысле жизни, о бытие, о правде и лжи и обо всем, о чем не могут разговаривать люди оказавшиеся вместе в постели. Это было очень странно, но Ханна с удовольствием слушала его негромкие повествования, забившись ему под руку и натянув одеяло до самого носа, глаза ее блестели, а сердце колотилось отчаянно и гулко, отдаваясь в висках. Потом они спорили, и он целовал ее, заставляя замолчать поцелуями, потому что считал себя правым. Тихая ночь баюкала их двоих, сумасшедших и счастливых окутывая тьмой и далеким грохотом огромной реки…
-- Ты…проснулась раньше меня? - пастор почесал переносицу и вздохнул, переворачиваясь на спину. – Рука затекла…
-- Вы так забавно выглядите, когда спите…
-- Отлично, теперь надо мной еще и потешаться будут.
Они засмеялись.
-- Тысячу лет так крепко не спал…
-- Говорят, что на животе могут спать свободные и неформальные люди. А еще так спят грешники… – Ханна стала причесываться, поглядывая на своего наставника, который валялся на спине, странно улыбаясь. И почему-то на нем были снова надеты брюки. Она спросила.
-- Я уходил ночью…пришлось посетить падре Клементия, он нехорошо себя чувствовал. И чудо, что я каким-то образом проснулся именно в это время, и вернулся к себе в келью, нето он пришел бы сюда.
-- Значит, вы ушли… - лицо ее потемнело, а рука с расческой безвольно свалилась на колени. – Так…всегда бывает.
-- Я ушел не потому, что меня замучила совесть – она делала это два дня раньше, а потому что мне нужно было подготовить текст к обедней проповеди. Не сделай я этого, меня бы заподозрили. А потом…я как зачарованный вернулся обратно и лег прямо на одеяло, не раздеваясь почти. Ты спала…как ангел. Говорят, во сне все люди ангелы…
-- Значит, вы не хотели уйти?
-- Не хотел. Но не знаю, что будет теперь – матушка настоятельница возвращается сегодня днем, а во вторник тебя заберут домой.
-- И что же, это все? – голос ее дрогнул. Одна только мысль, о том, что они теперь снова станут чужими, всколыхнула в ней такую волну отчаяния, что она едва не задохнулась. – Нет…нет!
-- Такова реальность. Вот теперь я жалею…не о том, что было, а о том, чего не будет.
Он поднялся и стал одеваться – медленно, как страдающий горячкой больной, словно каждое усилие давалось ему с трудом. Наконец он застегнул воротничок и снял с комода очки. Хана, все это время отрешенно наблюдавшая за ним, соскочила с постели и вцепилась руками ему в спину.
-- Нет…нет…
-- Оденься, прошу тебя…иначе я не смогу уйти. А сейчас скоро начнется утренняя месса. Наверняка кто-нибудь уже пришел в холл… - голос его ощутимо дрожал, а глаза были закрыты.
-- Что же делать теперь? – Ханна уткнулась головой ему в спину, все еще не разжимая стиснутых рук. – Как нам теперь жить?
-- Пути Господни неисповедимы…каждому из нас он укажет свой. Мне нужно идти…хотя ты знаешь, я ни за что не оставил бы тебя сейчас.
Сделав над собой громадное усилие, Ханна разжала пальцы – ей показалось, что она добровольно отпускала спасительную ветку над пропастью. Пастор решительно вышел.
Она полетела в темноту спиной вперед, так же как падала во сне. И не было выхода…
Ханна привела себя в порядок и прибралась в комнате, скорее механически, чем от желания прибираться, потом села на постель, аккуратно сложив руки на коленях и через несколько минут неподвижного сидения заплакала…слезы душили ее, и девушка упала на колени, закрывая лицо руками и уже больше не сдерживая рыданий.
Завтрак был подан вовремя.
Матушка настоятельница приехала после обеда и выразила радость по поводу ее крещения, поздравила ее и сказала, что девушка с тех пор как приехала сюда, сильно изменилась в лучшую сторону. Хана равнодушно кивнула, думая совершенно о другом. Пастор в этот день выполнял свои обязанности как обычно, но, встречаясь в ней взглядом, улыбался нежно и ободряюще. Ханне от его взгляда делалось только хуже, и вечером она просто не выходила из кельи, лежа в постели и предаваясь самым мрачным мыслям.
5.
В это утро никто не постучал ей в дверь, и Ханна, измученная бессонницей за прошлую ночь, сладостно валялась в постели пока не встало солнце.
-- А как же утренняя прогулка?! – она вскочила на постели с головокружением, пытаясь одновременно втиснуть ноги в тапочки и надеть халат.
Как выяснилось позже, матушка настоятельница уехала в город до понедельника, потому что ее сестра заболела и требовала ухода за собой. Падре, конечно же, отпустил ее, переложив ее обязанности на остальных обитателей прихода.
Хана, пробежавшись по гулкой и пустующей церкви и не найдя никого, вышла во двор.
-- А где пастор Джонатан?
-- Не знаю точно мисс, но мне думается, он на реке, – прошамкал беззубым ртом дворник, опираясь на грабли, которыми подгребал листву в дымящийся костер. – Он всегда туда ходит, когда в скверном настроении. А сегодня с утра он просто сам не свой. Может, приболел?
-- Спасибо что сказали…. Могу я вам помочь?
-- Ну что вы, мисс, у вас ручонка-то вон как раскровилась, как вы ей пошевелили, я то и один справлюсь. Пойдите, погуляйте просто так – а то последние дни стоят доброй погоды, скоро снова дождь станет, уж мои-то кости не врут.
Он откашлялся и продолжал свой размеренный труд. Ханна посмотрела на ладонь – и правда, сквозь бинт проступило свежее кровавое пятно. Как страшно…
Почему он е позвал ее как всегда? И когда она успела привыкнуть к тому, что он рядом? Прошло-то времени всего ничего… но как будто этот человек занимал теперь все свободное место возле нее и как только его не оказывалось рядом, становилось пусто, как в раскрытой могиле.
Ханна пробежала по дорожке и стала спускаться к реке, пока не увидела его, сидящего на том самом месте, которое он показывал – лицом к реке, так, что его настроения было не разглядеть. Пастор сидел неподвижно, как черная статуя, его длинные волосы, выбившиеся из прически трепал ветер, неизменно носившийся вдоль реки. Видимо, он и в правду был не в настроении, а точнее - просто в депрессии…
Она немного постояла, не спускаясь по каменным ступеням, потом стала возвращаться обратно, подбирая подол платья и стараясь не свалиться с мокрых валунов вниз.
Не было его и на обеде.
Матушка настоятельница позвонила Падре и сказала, что задержится, поэтому все ели наскоро приготовленные бутерброды. Ханне впервые в жизни стало стыдно, что она не умеет сварить что-нибудь дельное…
Вечером он все-таки вернулся в холл, чтобы помолиться со всеми, потому что очередь проповедовать сегодня принадлежала падре Клементию. Она спустилась вниз и в точности так же встала на колени позади всех – только пастор оказался по ее левую руку. Падре мерно бубнил главу, тихонько покачиваясь взад и вперед, паства шептала присловья к каждой части, начинавшиеся словами «Господи, услышь нашу молитву…», а за окном поднимался ветер.
-- Ты вчера была на проповеди… - пастор осенил себя крестным знамением вместе со всеми, с шуршанием поднялись пять рук.
-- Да. Это вас удивляет?
-- Это радует меня…и огорчает одновременно.
-- От чего огорчает?
-- Ты пришла на проповедь…они читаются для того, чтобы слушавшие их прониклись Духом Господним и его делами и стали лучше. Ты не слушала, ты молилась за меня… – он снова поднес персты ко лбу, прикрывая глаза. Как похоже было его бледное лицо, освещенное огнем свечей на того ангела из ее сна. – Ибо сказано в писании - «И последней за тебя помолится грешница…». Видимо, я пропащий человек…
-- Простите…это все из-за меня. – Ханна наклонила голову, разглядывая доски пола.
-- В воскресение день твоего крещения. Завтра откажись от пищи и воды, «ибо их заменят хлеб и вино – плоть и кровь Господа нашего». Потом, через два дня твоя мама заберет тебя домой. Падре сообщил ей, что дела твои пошли на поправку, и она торопится…
Хана бросила короткий взгляд на него и снова опустила глаза в пол.
На следующий день пастор отсутствовал вновь. Ханне пришлось гулять в одиночестве под проливным дождем, она дошла до реки, но там его не оказалось, не было его и в библиотеке и на кухне. Весь день она провела в комнате и только к вечеру почувствовала, что смертельно устала ото всего, что ей не хватает сил двигаться, и что тело ее замерзает в этой голой и холодной комнате. Тогда она открыла книгу, там, где бросила ее в прошлый раз
«И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть,
только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть. И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло. И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел. И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги…»
Ханна захлопнула книгу и в сердцах отшвырнула от себя. Щеки ее пылали…
Утром в воскресенье ее разбудили особенно рано.
Причастие и исповедь проводил сам падре Клементий в присутствии пастора и еще двух монахинь. Хана не помнила, как исповедовалась, потому что говорила какие-то банальности, которые в ее устах звучали как чистое раскаяние – падре улыбался милостиво и всепрощающе.
-- Господь прощает всех нас…
Потом ее умыли и дали отпить из серебряного кубка, затем от частицы хлеба дали откусить. Затем пастор прочел молитву и Клементий застегнул на ее шее крохотное серебряное распятие на цепочке.
Вот и с церемониями было покончено, прочтены последние священные строки из Библии и падре наложил ладонь ей на голову благословляя на праведную жизнь и благодаря Бога за то, то даровал ей исцеление от греха…
Остаток дня они с пастором провели в библиотеке, он казался в лучшем настроении, чем накануне, и она осторожно старалась его немного развеселить или проявить интерес к тому, что ей задано. А точнее, ей просто хотелось быть рядом с ним.
-- А в этой что? – Ханна открывала книгу за книгой, перебирая все по очереди и требуя объяснения. Оказалось, что он неплохо знал французский, немецкий и латынь.
-- Эту книгу привезли к нам из Лондона, падре дорожит ей. Она рукописного издания и долго хранилась в Лондонской библиотеке.
-- А как вы попали сюда? – Ханна открыла очередную обложку и присела за стол.
-- У каждого есть своя история. И у меня она есть…
-- Расскажете мне ее теперь, когда я стала лучше?
-- А ты считаешь, что ты стала лучше?
-- Определенно стала. Посмотрите на меня…а то я забыла как я выгляжу, в этом месте нет зеркала.
-- Зеркала поощряют самолюбование и от них стараются избавляться в церкви. По одной из теорий зеркало было изобретено Нечистым, – пастор как-то неопределенно повел рукой и стал смотреть в книгу, но Ханна видела, что зрачки его не двигались по строчкам, а на скулах обозначился жаркий румянец. Она даже слегка растерялась, потому, что до этих пор священник никогда не выглядел таким смущенным и серьезным одновременно.
-- Это как в сказке про Снежную Королеву? Однако, мы ушли от темы…как вы попали сюда?
-- Если тебе так хочется знать…я шесть лет служу в этом приходе и только недавно получил посвящение в пасторы. Я пришел сюда с улицы…как и ты.
-- На перевоспитание отдали?
-- Ну, что-то вроде того… - он слегка усмехнулся.
-- А до этого? – она понимала, что этот человек так просто о себе все не расскажет, но попытаться узнать стоило. Тем более что времени у нее оставалось так мало.
-- Ты вроде бы хотела поизучать эти книги? Вот и займись…
Дальше он был просто не преклонен и не дал ничего спрашивать о себе. Хана только безуспешно надувала губы от обиды – Джон остался глух к ее расспросам.
Помывшись и переодевшись в ночное, Ханна пришла в комнату и зажгла свечу. В углу непривычно и странно валялся ее рюкзак, как существо из другого мира – инопланетянин ее меньше шокировал бы, появись он в комнате. Она обошла его и села на постель, подогнув под себя полы халата. Вечер потихоньку сгущался в комнате, и скоро стало совсем темно. Она зажгла свечу, уже сгоревшую на половину, и забралась под одеяло с ногами, чтобы снова сделать над собой усилие и почитать единственную книгу имевшуюся в ее распоряжении.
Раздался стук в дверь – тихий и короткий как всегда.
-- Да, входите…
-- Не спишь, я смотрю? – падре вошел и аккуратно притворил за собой дверь.
-- Что-то не спится, да и рано еще…я даже не знаю сколько времени. Батарейка на телефоне давно села.
-- Здесь время течет по-другому…
-- Что-то случилось? – Она наконец совсем оторвалась от книги, потому что пастор выглядел как-то растерянно, стоя посреди комнаты. Обычно он приходил к ней только по делу и то на пару минут и сразу же уходил.
-- Наверное, еще не случилось. Но точно случится…если ты не заставишь меня уйти.
Ханна почувствовала, как у нее в груди похолодело и сердце на секунду перестало биться, но потом вновь сорвалось с места в бешеной скачке, заставляя неумолимо краснеть.
-- Оставайтесь.
-- Спасибо… - он присел на край ее кровати, примяв одеяло, и стал шарить по карманам.
-- Откуда вы узнали, что я молилась за вас в тот вечер?
Ханна спросила о том, что так давно мучило ее и одновременно было под запретом для вопрошания.
Пастор кивнул, как то невпопад, потом достал из кармана пачку сигарет и потянулся к комоду взять зажигалку, при этом навалившись ей на ноги, так что Ханна снова покраснела. Затем он поднялся и открыл окно – пламя в подсвечнике легло от порыва ветра, качнув угольные тени на стенах.
-- Я умею читать по губам…еще в школе научился, когда совсем мелким был. Наш сосед служил в разведке в армии, и шутки ради научил нас. На уроках иногда помогало… - он нервически усмехнулся, затягиваясь и глядя в окно. На его красивом и тонком профиле лежал отпечаток лунного света.
Постояв немного, он вернулся на то же место, с которого поднялся.
-- А зачем вы пошли в священники? – осторожно спросила Ханна, прижимая холодеющие руки к груди. Она была уже не маленькой девочкой и прекрасно понимала, что должно было случиться, но еще никогда в ее постели не оказывался пастор.
-- Лет пять наверное не курил… Думал, бросил навсегда, но стоило тебе появиться здесь…
-- И все-таки?
-- Я просто докатился до крайности, как было бы и с тобой не приведи тебя мама в эту забытую богом церквушку. Я просто перестал ценить жизнь настолько, что поднял руку на самого себя…ну, остальное ты видела. Я бы сдох от героина, если бы добрые люди не притащили меня сюда, когда-то, озлобленного на весь мир, разочаровавшегося в любви и дружбе, считающегося только со своими интересами…Клементий спас меня. Подарил мне новый смысл в жизни, хотя глубоко верующим человеком я так и не стал, как ему бы этого хотелось…
-- Вот почему вы знали про мои увлечения так хорошо…
--- Ты хотела знать мою историю? – он потушил сигарету и выкинул ее в окно, потом аккуратно снял с себя френч и очки, затем стянул, зажмурившись, с хвоста резинку и потряс слегка головой.
Через пару секунд Ханна зажала рот руками, чтобы не вскрикнуть от удивления. Сердце ее заметалось в красных потемках, наполняя ноги свинцом, так, как бывает от внезапного испуга.
-- Неужели вы…у меня есть все ваши альбомы с европейских концертов…это одна из моих любимых групп! Я всю жизнь мечтала попасть к вам в студию, чтобы посмотреть как вы записываетесть…
-- Я старше тебя почти на десять лет. А группы больше нет.
-- Все равно это здорово… - она все еще обалдело таращилась на него, не веря своим глазам, хотя и чувствовала себя полной дурой от того, что не узнала его раньше. – Я вижу здесь такие реальные сны, так может это тоже сон?
-- Хотел бы я, чтобы это было моим кошмаром… - он подошел и лег с краю от нее, заложив руки за голову, Ханна вдохнула его аромат, тот самый, каким пахло его пальто, тогда, на берегу в ее руках.
-- Нет, похоже…это хороший сон… - она прикрыла веки, мечтая не умереть от счастья.
Джон приподнялся на локте и заглянул ей в глаза.
-- Ты не представляешь, что творилось в моей голове и в моем сердце эти два дня…святой Антоний и то не мог бы вынести этих мук. Что такое побивание камнями в сравнении с желанием к женщине… я столько думал об этом, о нас, о тебе…в конце концов мои мысли начали заводить меня в тупик. Из него не было выхода. И тогда я увидел тебя, произносящую слова молитвы за мое равнодушие. Вот тогда-то и стало мне по-настоящему плохо…я не знаю, прав я или виноват в том, что пришел. Я просто не могу иначе… - его губы почти касались ее щеки, когда он шептал последние слова, прикрыв веки. Ханна смотрела в противоположную стену сухими блестящими глазами и слушала свой безумный пульс у горла. Комната вдруг стала маленькой и уютной, в теле разлилась горячая волна, согревшая ее до кончиков пальцев – потому что он был рядом. Углы уже не были такими жуткими, тени не принимали ужасающих образов, норовящих поглотить ее целиком, едва она закроет глаза…
-- Вы приносили мне Молот Ведьм только поэтому? Я прочитала все загнутые страницы.
-- Нет, я не такой великий моралист – эти пометки делал мой дядя, он старый и убежденный холостяк, и в этой книге открыл просто кладезь для обоснования свое холостяцкой теории… - они тихонько засмеялись.
-- Свеча догорает… - Ханна посмотрела на огарок, который уже совсем распластался на подсвечнике и фитиль вот-вот должен был упасть на бок и погаснуть.
-- Отлично… - пастор слегка отодвинул ее спутанные волосы свободной рукой и, прикрыв глаза, едва прикоснулся губами к белой шее чуть выше ключицы. Она вздрогнула всем телом, потому что в этот момент отвлеклась на созерцание пламени свечи, и сладкая судорога схватила за сердце. Он повернулся и стянул ее ниже на подушку и все так же осторожно поцеловал в подбородок – Ханна запрокинула голову, распятие, сверкнув в свете догорающего пламени, скатилось за отворот рубашки.
-- Что вы делаете, падре?
-- О…я еще не заслужил право так именоваться… - следующий поцелуй пришелся на ее закрытые глаза.
-- При таком раскладе вам это и не светит…
-- Видимо так. У тебя ледяные руки…ты что, боишься меня?
-- Окно открыто…
-- Не заметил…
-- Вы сами его открывали…
-- Забыл…ничего больше не помню, кроме того, как увидел тебя тогда стоящую на коленях в проходе церкви, со словами молитвы обо мне на твоих губах… - от вдруг открыл глаза и словно вышел из того соадостно-мурлыкающего оцепенения, которое владело им раньше и тряхнул ее как куклу, глядя в глаза. – Ты погубила священника, женщина, ты знаешь об этом?!
Свеча догорела, и рухнувшая тьма целомудренно скрыла первый за эту ночь поцелуй.
6.
Ханна проснулась рано и открыла глаза – через мгновение, как это бывает после крепкого сна, к ней вернулось ощущение действительности и медленно стали всплывать воспоминания прошлой ночи. Девушка лежала на спине, глядя в тусклый и темный еще потолок и чувствуя, как одна его рука покоится у нее на талии. Пастор спал на животе, другой рукой подмяв под голову подушку – седеющие его длинные волосы спутались в беспорядке, несколько прядей лежали на глазах и тонкой переносице. Его мерное дыхание и спокойный сон зародили в ней надежду, что вчерашний вечер не был необдуманным решением. Многие ее парни уходили в тот же вечер, как и приходили, кто-то задерживался до утра но не больше. Потом она проклинала судьбу, пила, плакала, била кулаками в стену а потом говорила себе, что все мужики козлы и до следующего раза считала себя неприступной. Потом история повторялась вновь…
Этой ночью он не ушел. Напротив, почти до самого утра они проговорили о совершенно странных вещах – о смысле жизни, о бытие, о правде и лжи и обо всем, о чем не могут разговаривать люди оказавшиеся вместе в постели. Это было очень странно, но Ханна с удовольствием слушала его негромкие повествования, забившись ему под руку и натянув одеяло до самого носа, глаза ее блестели, а сердце колотилось отчаянно и гулко, отдаваясь в висках. Потом они спорили, и он целовал ее, заставляя замолчать поцелуями, потому что считал себя правым. Тихая ночь баюкала их двоих, сумасшедших и счастливых окутывая тьмой и далеким грохотом огромной реки…
-- Ты…проснулась раньше меня? - пастор почесал переносицу и вздохнул, переворачиваясь на спину. – Рука затекла…
-- Вы так забавно выглядите, когда спите…
-- Отлично, теперь надо мной еще и потешаться будут.
Они засмеялись.
-- Тысячу лет так крепко не спал…
-- Говорят, что на животе могут спать свободные и неформальные люди. А еще так спят грешники… – Ханна стала причесываться, поглядывая на своего наставника, который валялся на спине, странно улыбаясь. И почему-то на нем были снова надеты брюки. Она спросила.
-- Я уходил ночью…пришлось посетить падре Клементия, он нехорошо себя чувствовал. И чудо, что я каким-то образом проснулся именно в это время, и вернулся к себе в келью, нето он пришел бы сюда.
-- Значит, вы ушли… - лицо ее потемнело, а рука с расческой безвольно свалилась на колени. – Так…всегда бывает.
-- Я ушел не потому, что меня замучила совесть – она делала это два дня раньше, а потому что мне нужно было подготовить текст к обедней проповеди. Не сделай я этого, меня бы заподозрили. А потом…я как зачарованный вернулся обратно и лег прямо на одеяло, не раздеваясь почти. Ты спала…как ангел. Говорят, во сне все люди ангелы…
-- Значит, вы не хотели уйти?
-- Не хотел. Но не знаю, что будет теперь – матушка настоятельница возвращается сегодня днем, а во вторник тебя заберут домой.
-- И что же, это все? – голос ее дрогнул. Одна только мысль, о том, что они теперь снова станут чужими, всколыхнула в ней такую волну отчаяния, что она едва не задохнулась. – Нет…нет!
-- Такова реальность. Вот теперь я жалею…не о том, что было, а о том, чего не будет.
Он поднялся и стал одеваться – медленно, как страдающий горячкой больной, словно каждое усилие давалось ему с трудом. Наконец он застегнул воротничок и снял с комода очки. Хана, все это время отрешенно наблюдавшая за ним, соскочила с постели и вцепилась руками ему в спину.
-- Нет…нет…
-- Оденься, прошу тебя…иначе я не смогу уйти. А сейчас скоро начнется утренняя месса. Наверняка кто-нибудь уже пришел в холл… - голос его ощутимо дрожал, а глаза были закрыты.
-- Что же делать теперь? – Ханна уткнулась головой ему в спину, все еще не разжимая стиснутых рук. – Как нам теперь жить?
-- Пути Господни неисповедимы…каждому из нас он укажет свой. Мне нужно идти…хотя ты знаешь, я ни за что не оставил бы тебя сейчас.
Сделав над собой громадное усилие, Ханна разжала пальцы – ей показалось, что она добровольно отпускала спасительную ветку над пропастью. Пастор решительно вышел.
Она полетела в темноту спиной вперед, так же как падала во сне. И не было выхода…
Ханна привела себя в порядок и прибралась в комнате, скорее механически, чем от желания прибираться, потом села на постель, аккуратно сложив руки на коленях и через несколько минут неподвижного сидения заплакала…слезы душили ее, и девушка упала на колени, закрывая лицо руками и уже больше не сдерживая рыданий.
Завтрак был подан вовремя.
Матушка настоятельница приехала после обеда и выразила радость по поводу ее крещения, поздравила ее и сказала, что девушка с тех пор как приехала сюда, сильно изменилась в лучшую сторону. Хана равнодушно кивнула, думая совершенно о другом. Пастор в этот день выполнял свои обязанности как обычно, но, встречаясь в ней взглядом, улыбался нежно и ободряюще. Ханне от его взгляда делалось только хуже, и вечером она просто не выходила из кельи, лежа в постели и предаваясь самым мрачным мыслям.
Спойлер
7. На следующее утро ее никто не стал будить. В этот день приезжала матушка, но Ханна сама встала ни свет ни заря, потому что всю ночь не могла заснуть и задремала только когда сумерки за окном стали из угольно черных едва серыми.
Машина остановилась у самого крыльца и словно в комедии, в которой повторяется действие с начала, все так же под проливным дождем шофер не успел поймать свою титулованную пассажирку под черный зонт – миссис Лоутер чуть ли ни бегом направилась в открытый для прихожан холл церкви, где ее уже ждала матушка настоятельница.
-- Ханни, девочка моя!!! – миссис Лоутер заключила дочь в счастливые объятия и разрыдалась от избытка чувств. Хана тихонько обнимала маму за необъятную талию, вдыхая запах ее духов, черный растопорщенный воротник ее пиджака кололся.
-- Мама…
-- О, ты так побледнела, тебясовсем не кормили?
-- Нет, что ты! Я прекрасно питалась, просто сегодня мне не спалось и я плохо выгляжу, не переживай ради бога, у тебя и так много забот.
-- Как ты научилась разговаривать…совсем как настоящая леди. Я просто не могу нарадоваться на тебя, и тебе так идет это платье, ты такая красивая и скромная, моя девочка… - глаза ее были полны слез счастья, когда она приглаживала непокорные волосы дочки.
-- Полагаю, миссис Лоутер, вы не разочарованы тем, что решили отдать ее сюда?
-- Не в коем случае, матушка настоятельница, наоборот, я бесконечно рада! Я бы хотела высказать свою благодарность падре Клементию, если это возможно…
-- Боюсь, что падре сегодня утром, вместе с пастором Джонатаном отправились в город по делам, и вы сможете поблагодарить его позже или по телефону.
-- Что ж, наверное мы уже поедем…иди, собирай вещи дорогая.
-- Мам…прости, но мне бы не хотелось одевать их.
-- В таком случае…тогда вы могли бы взять эту форму с собой! – матушка настоятельница нашлась очень быстро. Что было отдать форму, по сравнению с той суммой, на которую был подписан чек рукой миссис Лоутер…
Они распрощались и вышли за ворота.
Когда машина подъехала к особняку Лоутеров, и Ханну выгрузили в дом, она тут же отправилась к себе в комнату и начала лихорадочно разбирать вещи, лежавшие в ящике – среди бумажек, листков, дисков с музыкой и прочей ерундой лежали перевязанными стопки журналов…
-- Вот оно… - Ханна извлекла одну из них и стала трясущимися руками сдирать бечевку. В одном из них на развороте в середине была помещена фотография с концерта – в ослепительных лучах света, в сонме пиротехники, среди рвущихся на сцену рук стоял он, одетый в черную кожу, со своими длиннющими патлами, взметнувшимися в сторону, в руках его был микрофон и песня.
Ханна села на ковер и отложила развернутый журнал - в голове тут же зазвучал его успокаивающий размеренный голос, говорящий вечными истинами, уверенный и мягкий. Как он мог так измениться? Как она мне узнала его с самого начала?!
Она снова свернулась калачиком на ковре, и на темно-синий ворс закапали слезы. Внутри было пусто…в душе было пусто. В комнате тоже было пусто…а ведь они даже не попрощались.
Одинокий вопль, полный отчаяния прокатился по большому и богато обставленному дому Лоутеров.
-- Больно…больно, как же больно…БОЛЬНО МНЕ!! – Ханна каталась по полу, вцепившись руками в волосы и кричала, сама не зная от чего. Тут же сбежалась прислуга, которой досталось по пятое число. Дворецкий сразу же позвонил миссис Лоутер на работу. Хана знала, что мама ни за что не бросит офис и у нее есть время до пяти часов, чтобы вволю поплакать. Заперев дверь на ключ, она выудила припрятанную в тряпках бутылку виски и достала из холодильника лед. Стакан был полон и душевный огонь немного поуспокоился…
Вечером матушка нашла в комнате свою дочь, пьяной в стельку и зареванной в хлам. Начались расспросы, но Ханна не могла сколько-нибудь связно отвечать и ее решили оставить до утра.
Утром же, дождавшись отбытия матери на работу, хана собралась и спустилась вниз.
-- Мне нужна машина.
--Да мисс, куда поедете?
-- По дороге расскажу,- отрезала Ханна, натягивая перчатки.
Шофер молча кивнул и вышел. Все было решено, она не знала, что скажет, не знала, как вести себя, но то что она должна поехать туда, она знала однозначно и просто села в машину.
Утренняя месса едва закончилась и прихожане, расходились, оглядываясь на богатую машину стоящую у ворот. Ханна бегала по монатырю, ища его, но не могла найти. Наконец, в кухне она наткнулась на матушку настоятельницу, та была ей видим рада.
-- О, мисс Лоутер? Что-то случилось?
-- Нет, господь с вами матушка, я просто хотела бы найти пастора Джонатана. Мне хотелось бы поблагодарит его за все, что он сделал для меня, это очень важно, ведь мы так и не попрощались, а он столько сил потратил, чтобы вернуть меня к нормальной жизни…
-- Мне жаль, но вы не найдете его здесь. Сегодня туром он улетел в Вашингтон, по просьбе падре Клементия, кажется, ему предложили престижную службу в столице. Это не пристало для священнослужителя - искать лучшего места, но думается мне, что он собирается скоро стать падре и прилагает все усилия для достижения своей цели!
-- Это ему уже не светит… - машинально повторила Ханна.
-- Что, простите, я уже глуховата… - матушка приложила к уху ладонь.
-- Я говорю, что он достоин этого! И …пусть Господь поможет ему на этом трудном пути.
-- Мы все молимся об этом…не хотите ли выпить чаю?
-- Нет, матушка, мне пора ехать. Всего вам доброго…
-- Да хранит тебя Господь…
Она на негнущихся ногах вернулась в машину и села на заднее сидение. Шофер пристегнулся и посмотрел в зеркало заднего вида.
--- Куда теперь, мэм?
Хана некоторое время молча смотрела в окно, на облетевшие деревья и листву на дороге, потом пошарила в сумке и извлекла кредитку. Потом решительно захлопнула кошелек и скомандовала, сверкнув глазами:
-- В аэропорт!
7. На следующее утро ее никто не стал будить. В этот день приезжала матушка, но Ханна сама встала ни свет ни заря, потому что всю ночь не могла заснуть и задремала только когда сумерки за окном стали из угольно черных едва серыми.
Машина остановилась у самого крыльца и словно в комедии, в которой повторяется действие с начала, все так же под проливным дождем шофер не успел поймать свою титулованную пассажирку под черный зонт – миссис Лоутер чуть ли ни бегом направилась в открытый для прихожан холл церкви, где ее уже ждала матушка настоятельница.
-- Ханни, девочка моя!!! – миссис Лоутер заключила дочь в счастливые объятия и разрыдалась от избытка чувств. Хана тихонько обнимала маму за необъятную талию, вдыхая запах ее духов, черный растопорщенный воротник ее пиджака кололся.
-- Мама…
-- О, ты так побледнела, тебясовсем не кормили?
-- Нет, что ты! Я прекрасно питалась, просто сегодня мне не спалось и я плохо выгляжу, не переживай ради бога, у тебя и так много забот.
-- Как ты научилась разговаривать…совсем как настоящая леди. Я просто не могу нарадоваться на тебя, и тебе так идет это платье, ты такая красивая и скромная, моя девочка… - глаза ее были полны слез счастья, когда она приглаживала непокорные волосы дочки.
-- Полагаю, миссис Лоутер, вы не разочарованы тем, что решили отдать ее сюда?
-- Не в коем случае, матушка настоятельница, наоборот, я бесконечно рада! Я бы хотела высказать свою благодарность падре Клементию, если это возможно…
-- Боюсь, что падре сегодня утром, вместе с пастором Джонатаном отправились в город по делам, и вы сможете поблагодарить его позже или по телефону.
-- Что ж, наверное мы уже поедем…иди, собирай вещи дорогая.
-- Мам…прости, но мне бы не хотелось одевать их.
-- В таком случае…тогда вы могли бы взять эту форму с собой! – матушка настоятельница нашлась очень быстро. Что было отдать форму, по сравнению с той суммой, на которую был подписан чек рукой миссис Лоутер…
Они распрощались и вышли за ворота.
Когда машина подъехала к особняку Лоутеров, и Ханну выгрузили в дом, она тут же отправилась к себе в комнату и начала лихорадочно разбирать вещи, лежавшие в ящике – среди бумажек, листков, дисков с музыкой и прочей ерундой лежали перевязанными стопки журналов…
-- Вот оно… - Ханна извлекла одну из них и стала трясущимися руками сдирать бечевку. В одном из них на развороте в середине была помещена фотография с концерта – в ослепительных лучах света, в сонме пиротехники, среди рвущихся на сцену рук стоял он, одетый в черную кожу, со своими длиннющими патлами, взметнувшимися в сторону, в руках его был микрофон и песня.
Ханна села на ковер и отложила развернутый журнал - в голове тут же зазвучал его успокаивающий размеренный голос, говорящий вечными истинами, уверенный и мягкий. Как он мог так измениться? Как она мне узнала его с самого начала?!
Она снова свернулась калачиком на ковре, и на темно-синий ворс закапали слезы. Внутри было пусто…в душе было пусто. В комнате тоже было пусто…а ведь они даже не попрощались.
Одинокий вопль, полный отчаяния прокатился по большому и богато обставленному дому Лоутеров.
-- Больно…больно, как же больно…БОЛЬНО МНЕ!! – Ханна каталась по полу, вцепившись руками в волосы и кричала, сама не зная от чего. Тут же сбежалась прислуга, которой досталось по пятое число. Дворецкий сразу же позвонил миссис Лоутер на работу. Хана знала, что мама ни за что не бросит офис и у нее есть время до пяти часов, чтобы вволю поплакать. Заперев дверь на ключ, она выудила припрятанную в тряпках бутылку виски и достала из холодильника лед. Стакан был полон и душевный огонь немного поуспокоился…
Вечером матушка нашла в комнате свою дочь, пьяной в стельку и зареванной в хлам. Начались расспросы, но Ханна не могла сколько-нибудь связно отвечать и ее решили оставить до утра.
Утром же, дождавшись отбытия матери на работу, хана собралась и спустилась вниз.
-- Мне нужна машина.
--Да мисс, куда поедете?
-- По дороге расскажу,- отрезала Ханна, натягивая перчатки.
Шофер молча кивнул и вышел. Все было решено, она не знала, что скажет, не знала, как вести себя, но то что она должна поехать туда, она знала однозначно и просто села в машину.
Утренняя месса едва закончилась и прихожане, расходились, оглядываясь на богатую машину стоящую у ворот. Ханна бегала по монатырю, ища его, но не могла найти. Наконец, в кухне она наткнулась на матушку настоятельницу, та была ей видим рада.
-- О, мисс Лоутер? Что-то случилось?
-- Нет, господь с вами матушка, я просто хотела бы найти пастора Джонатана. Мне хотелось бы поблагодарит его за все, что он сделал для меня, это очень важно, ведь мы так и не попрощались, а он столько сил потратил, чтобы вернуть меня к нормальной жизни…
-- Мне жаль, но вы не найдете его здесь. Сегодня туром он улетел в Вашингтон, по просьбе падре Клементия, кажется, ему предложили престижную службу в столице. Это не пристало для священнослужителя - искать лучшего места, но думается мне, что он собирается скоро стать падре и прилагает все усилия для достижения своей цели!
-- Это ему уже не светит… - машинально повторила Ханна.
-- Что, простите, я уже глуховата… - матушка приложила к уху ладонь.
-- Я говорю, что он достоин этого! И …пусть Господь поможет ему на этом трудном пути.
-- Мы все молимся об этом…не хотите ли выпить чаю?
-- Нет, матушка, мне пора ехать. Всего вам доброго…
-- Да хранит тебя Господь…
Она на негнущихся ногах вернулась в машину и села на заднее сидение. Шофер пристегнулся и посмотрел в зеркало заднего вида.
--- Куда теперь, мэм?
Хана некоторое время молча смотрела в окно, на облетевшие деревья и листву на дороге, потом пошарила в сумке и извлекла кредитку. Потом решительно захлопнула кошелек и скомандовала, сверкнув глазами:
-- В аэропорт!
