Наваждение, Пролог

Полностью Наваждение выкладывать не буду - оно в работе. А вот от "выложить пролог" удержаться не смогла.


«Курганы расположены двумя группами. Полагаю, юго-восточная группа ранее состояла из трех больших курганов и двух примыкающих к ним маленьких. Особенно велик один из трех. Все пять курганов окружены следами почти абсолютно осыпавшегося рва, в ближней части отстоящего от них на 150 метров, а в дальней – на 178 метров. Рисунок прилагается.»

Ветер. Обычно в степи ветренно, но здесь, похоже, ветер не утихает никогда.

«Внутри наибольшего кургана находится уходящий вниз коридор, который заканчивается тремя камерами разного размера, последовательно переходящими одна в другую. Камеры разделяют двери странной формы, со слегка закругленными углами, покрытые необычным знаковым письмом.
Расположение и устройство их, а также множество добытого из них материала, представляют такую великую разницу со всеми погребениями существующих рас и народов, что о каком-либо сходстве с уже известными находками не может быть и речи. Судя по обнаруженным в погребении останкам, создатели курганов ни коим образом не являются орками, как мы полагали ранее. От крепкого телом человека орки отличаются лишь ростом, цветом кожи, формой уха, чуть более заостренными клыками, незначительно превышающими в размере человеческие, и необычной волосатостью тыльной стороны кистей рук и ушей. Что же касается обнаруженных останков, то они во многом разнятся со всеми известными нам расами – как в пропорциях черепа, так и в строении всего скелета. Подробное описание останков, письмена, срисованные мною со стен и дверей, и план погребения прилагаются.»

Орки говорят, что Степь не имеет края. Это, конечно, ерунда. Но сейчас начинало казаться, что в чем-то они правы.

«Вы не можете себе представить, глубокоуважаемый герр Леманн, как я был огорчен, когда узнал, что Вы были в Грезенбурге и ко мне даже не зашли, а между тем, мне желательно было бы так о многом с Вами поговорить. К величайшему моему сожалению, у меня не было возможности продолжить свои исследования, и пока что я не в состоянии вернуться к кургану. Однако, могу Вас заверить – горячайшее желание вернуться к нему не оставляет меня, невзирая на то, что повторное проникновение в курган кажется мне в высшей степени затруднительным при сложившихся обстоятельствах.
Прошу Вас принять уверения во всегдашнем уважении и искренней преданности Вам.
Керней Хьюз»

Брат Игнасио оторвал взгляд от старинных писем, неспешно сложил их в кожаный футляр и обернулся к шаману:
– А ты что скажешь, старик?
Звеня на ходу колокольчиками, шаман подошел, медленно наклонился, сорвал из-под ног стебелек и принялся задумчиво жевать, щуря желтые орчьи глаза. Колокольчики продолжали негромко позвякивать о небольшие золотистые чеканные пластины, нашитые на кожаную накидку поверх запахнутого на правую сторону халата-дээл. С плеч на спину и грудь старика свисали ленты, кисти из конского хвоста и перьев, каменные и костяные амулеты и цепочки с подвесками. На голове его красовался увешанный такой же мишурой странный убор: две металлические полосы, соединенные на макушке крест-накрест, концами прикрепленные к широкому обручу, из которого торчали серебристо-стальные рога.
– Плохое место, Ингас-хэй. Шибко плохое. Сюда никто не ходить. Я говорить тебе. Ты слушать, а не верить.
Внешний вид степи совершенно не соответствовал словам шамана. Ковер весенней зелени пестрел разноцветными брызгами цветов. Ветер колыхал сухие прошлогодние стебли, выглядывающие из молодой травы. При взгляде на этот мирный пейзаж никаких мыслей о чем-то дурном в голову прийти просто не могло.
– Я слушал тебя уже достаточное количество раз, чтоб запомнить. Меня не интересует, плохое это место или хорошее. Меня интересует, почему курган не тронут. Ведь больше двадцати лет назад Ван Альтенберг был здесь?
– Да, Зирах-хэй сюда ходить.
– Ну, и? Он копал здесь что-то?
– И он копать, и другой шайна копать. С ним приходить и копать.
– И потом все зарыли обратно?
– Нет, Зирах-хэй назад ничего не копать, – ветер трепал седые пряди волос по оливковому морщинистому лицу шамана.
– А кто зарыл?
– Плохое место. Глазам и ушам веры нет, рукам и ногам веры нет. Себе веры нет.
Брат Игнасио раздраженно отвернулся, уставившись на склон ближайшего кургана.
Все выглядело так просто. Достаточно было посмотреть под нужным углом – и становилось заметным что-то прямоугольное, чуть выступающее над поверхностью почвы под травой, словно очертания засыпанного входа. Надо было всего лишь знать, откуда смотреть. Однако стоило сделать несколько шагов по направлению к склону – и границы прямоугольника терялись. Ориентиры словно исчезали из виду, и перед глазами оказывался просто поросший травой курган на фоне ярко-голубого неба, по которому летели легкие полупрозрачные облака да вырисовывал круги темный силуэт хищной птицы. И ничего более.
– Еретики и бесы! Что за наваждение… – святой брат и принятый маг Третьего Круга Посвящения, урожденный Максимилиан Штольц, ныне брат Игнасио, начинал ощущать, что его монашеское смирение заканчивается, не говоря уже об обычном человеческом терпении.
Десять месяцев он болтался по степи среди немытых язычников, трясся в крытом тегреге, словно язык в колоколе, кормил собой надоедливый гнус, плавился от жары, мок под ливнями, мерз на ветру и под мокрым снегом. Три последних месяца из этих десяти он ел исключительно местную походную бурду, запивая гнусным орчьим пойлом, с усилием пытаясь глотать нечто совершенно пресное и не задумываться, чем оно было, пока еще могло бегать. На песчаном участке степи, граничащем с пустыней Шаргадах, по непонятным причинам умер один из эрийских наемников. Судя по явным признакам отравления, его укусило что-то, прятавшееся в редкой траве. Несмотря на все заклинания для выведения яда из тела, эриец отдал душу Властелину. Тварь так и не нашли и даже на трупе следов укуса не обнаружили. А орчьи проводники-джимыллаги и воины-хадар из сопровождения подняли панику и принялись спешно сворачивать лагерь, гортанно крича что-то по поводу смерти, пришедшей из песков.
По мере углубления в степь желудок отказался принимать местную воду. На протяжении трех недель все попытки пить ее или есть что-то, на ней приготовленное, неизменно сопровождались протестами со стороны бренного человеческого тела. Протесты эти выражались неизменным задумчиво-сосредоточенным сидением на корточках среди щекочущей ягодицы травы.
И все эти прелести, как оказалось, подразумевались под невинным заданием: «Это будет не сложно, я нашел надежных проводников и эскорт. От вас требуется только вскрыть курган, войти в него и забрать то, что нас интересует.» А теперь еще этот растреклятый курган, бесы его побери вместе с Великой Степью и со всеми ее орками, ковылями, карганой, типчаками, дерисунами, гайлангалами и табраганами вплоть до самого Алсын-Ыбинна!.. Этот проклятый Властелином холм как будто нарочно испытывал терпение брата Игнасио. Причем, во всем этом не было ни капли магии, никаких чар, которые можно было бы снять, или как-то иначе противостоять им. Как будто сам склон изобиловал высоким железом, напрочь рассеивающим всю направленную на него магию, и с этим ничего нельзя было поделать.
– Жерар!
– Да, Ваше Благолепие.
– Перенесите лагерь сюда.
– Но лошади не хотят…
– Жерар, я не прошу вас переносить сюда лошадей – подгоните их ближе настолько, насколько это возможно.
Это был тот самый курган среди тех самых курганов – рисунки в истертых письмах Хьюза достаточно четко свидетельствовали об этом. И именно здесь копал упрямец Ван Альтенберг. Или Альтенберг ошибся, потому ничего и не нашел? Во всяком случае, поверхность кургана была девственно гладкой – никаких ям или отвалов, пусть даже поросших травой. Этого просто не могло быть!
Вечер принес редкие порывы холодного ветра, встревоженный свист сурков и ощущение впустую потраченного времени. Брат Игнасио нервно теребил рукава серой робы, укутавшись в плотный шерстяной плащ и сосредоточенно глядя на поверхность варева, булькавшего в котелке. Наваждение какое-то! Но ведь так… так просто не бывает! Магия рассеивалась, а ориентиры терялись. При попытках подойти к нужному месту идущий обязательно сбивался с пути в одну или в другую сторону и оказывался правее или левее по склону. Арбалетные болты ухитрялись в полете повернуть чуть ли не под прямым углом и угодить совсем не туда, куда требовалось, вопреки всем законам природы и Властелина, Высочайшего и Величайшего. Так что даже с их помощью не удавалось отметить расположение вожделенного прямоугольника. Не срывать же курган до основания! Силами десяти человек это сделать вряд ли возможно. Даже если сам брат Игнасио тоже будет копать, это все равно не поможет!
Монах принялся тереть виски – голова гудела от усталости. Чуть поодаль хадар и проводники тихо переговаривались на своем режущем слух наречии. Орки суеверно сторонились склона, да не то что склона – даже подножия кургана. Посулы дополнительной платы подманить их ближе не смогли, и даже намеки на то, что в ход могут быть пущены мечи, тоже не испугали. Широкоплечие орки-хадар, которым самый высокий из эрийцев едва доставал макушкой до подмышки, в ответ на угрозы небрежно положили ладони на рукояти сабель, и пришлось спешно объяснять им, что толмач просто неправильно понял сказанное.
Сидящие у костра наемники вытащили затычку из небольшого, темного от времени бочонка. Пустив его по кругу, они принялись пить архи – мутный степной шнапс с мягким вкусом молочной сыворотки и предательски коварной забористостью. С приходом заката наступила недобрая тишина. Было слышно, как в костре потрескивают ветки одинокого иссохшего кустарника, который был безжалостно пущен на дрова и избавил от необходимости жечь опостылевший кизяк.
– Николя, спой, – Жерар протянул товарищу принесенную из тегрега лютню.
Эриец взял инструмент, положил его к себе на колени, хрустнул длинными узловатыми пальцами, попробовал струны и принялся настраивать его. Наемники оживились.
– Что вам сыграть?
– Да что угодно, только повеселее.
– Хорошо, тогда…
Договорить ему не удалось. Струна с резким звуком лопнула, отлетела и повисла на струнной подставке, покачиваясь, словно змея.
– Тьфу ты, еретики и бесы!
Николя с досадой посмотрел на лютню и молча отложил ее в строну. Бочонок пошел по второму кругу. Снова повисло тревожное молчание, в котором особенно отчетливо стал слышен приближающийся привычный перезвон.
– Ингас-хэй… – тихо раздалось сзади.
– Чего тебе, старик?
Шаман подошел ближе. Его лицо в отсветах костра казалось странной желтоватой маской. За спиной висел большой бубен, увешанный лентами, амулетами и колокольчиками.
– Говорить со мной, – шаман мотнул головой в сторону, в темноту. – Один говорить.
Брат Игнасио неохотно поднялся на ноги и последовал за орком в полумрак – туда, где почти не были видны отсветы костра. Рога на голове шамана поблескивали. Монах уже успел проверить и больше не сомневался, что рога эти сделаны из высокой стали. Вернее, они были сделаны из орчьей стали-теймер, но обладали теми же свойствами, что и высокая сталь, – чары отталкивались от старика.
Звезды смотрели с неба холодной россыпью алмазов, брошенных щедрой рукой Властелина.
– Плохое место, Ингас-хэй. Очень, – старик резко взмахнул рукой, словно ограждая себя от кургана, его желтые глаза блестели в темноте, как у хищного зверя. – Уходить отсюда. Совсем уходить.
– Не надо мне повторять по восемь раз. Меня всегда это раздражает. Я не для того сюда ехал, чтобы посмотреть и уйти.
– Плохое место. Тебе ничего плохого тут не быть – ты мара. Ты людей пожалеть.
Незнакомое слово резануло слух. Хотя, если задуматься, все это было лишь частью стариковских бредней паршивого недочеловека и язычника, не знающего милости Властелина. Что с него взять?
– Плохое или нет это место, мара кто-нибудь или нет – меня все это мало волнует. Все знали, куда мы шли, и были согласны на предложенную оплату. Кое-что из могильника принадлежит нам, и мы его заберем, потому что оно нам нужно.
Шаман очень серьезно и внимательно посмотрел в глаза брату Игнасио.
– Быть добру, Ингас-хэй, – неохотно согласился старый орк, потом вздохнул и зацокал языком, качая головой.
Налетевший порыв холодного ветра тронул колокольчики на его одежде. Брат Игнасио поплотней укутался в плащ.
– К добру или к худу, мы просто возьмем то, за чем пришли, и уйдем отсюда как можно скорее.
– Зирах-хэй сюда ходить. Да. Ходить, копать. Много копать. Уйти – ничего не унести. Не войти. Но Зирах-хэй – хадар. А ты – мара.
– И что? Что ты заладил – «мара», «мара»!
– Здешний хозяин ждать тебя, Ингас-хэй. Ты просить – он впустить.
– Кто ждет? Какой еще здешний хозяин?
– Эйрам Теней, Отражение лица Арага в Мутной Воде, Ходок Кривыми Путями ждать тебя. Ему, как и тебе, принадлежать то, что ты хочешь уносить.
– Здесь никого нет, кроме нас, старик!
– Ты просить, мара. Не ждать. Он отвернуться – ты опоздать.
Желтые глаза горели тревогой и ожиданием чего-то скорого, неприятного и неизбежного.
– Мне все это надоело! – брат Игнасио отвернулся и подошел к костру.
Кнехты продолжали пить, перебрасываясь короткими, слегка картавыми фразами.
– Так, господа, – Игнасио попытался вспомнить те немногие эрийские слова, которые он знал. – Соизвольте приподнять своя задница и спешно направиться в сторону желанная возвышенность, покуда наша зеленокожая друг совсем не свихнуться.
Сказанного было достаточно для того, чтоб наемники поняли монаха, а шаман – нет.
Кто-то из эрийцев прыснул, но Игнасио не удалось рассмотреть, кто же это был.
– Оружие, кирки и лопаты взять с собой. И факелы тоже, – принялся командным голосом подгонять своих людей Жерар, вставая и подтягивая распущенные ремни наплечников.
Степь в свете факелов казалась ковром, ноги сбивали росу с травы. Ночная темнота была жутковатой – словно оттуда кто-то смотрит, хотя света луны и звезд было достаточно, чтобы убедиться, что рядом нет никого постороннего. У подножия кургана, на границе света и тени, дернулось что-то небольшое и продолговатое, стремительно исчезая в темноте.
Кто-то из наемников сквозь зубы выругался по-эрийски, потом послышался смех.
«Здешний хозяин ждать тебя…» – «О, да! Ждать. И вон как побежал с перепугу!» – язвительно подумал Игнасио, глядя вслед убегающему животному.
Кто-то из наемников отпустил шутку и подвыпившие кнехты загоготали с новой силой.
– Благослови нас, Ваше Благолепие!
Брат Игнасио улыбнулся. Человеческий смех рассеивал гнетущую жутковатую тревогу, порожденную словами старого орка. Монах свободной рукой подобрал робу, чтобы не зацепиться в темноте за сухие стебли, повернулся к наемникам, приподнял факел и очертил им в воздухе широкий святой круг.
– Да пребудут с вами Властелин и Властитель. Да осенит милость Высочайшего дела ваши. Да направит Величайший шаги и руки ваши, и да сметет Он все преграды на вашем пути. Да исполнится воля Хозяина, Господина и Владыки, – торжественно произнес монах и замер, заметив недоумение на лице Жерара.
Брат Игнасио опасливо оглянулся. На склоне за его спиной темнел прямоугольник открывшегося проема.
– Властелин с нами! – воодушевленно прокричал наемник.
Кнехты ответили ему радостными возгласами.
«Ну что ж… Властелин с нами, – подумал Игнасио и нервно усмехнулся. – А шаман говорил: «Ты просить!.. Ты опоздать!..» Немытый язычник и еретик. Мара-перемара…»


Гаур Хын-Гайяр, Эйрмин-Айта та Хата Хын-Гайяр, пахан, бахаш и Великий Шаман Степи смотрел, как горящие факелы вместе с несущими их силуэтами исчезают внутри кургана. Какое-то время он молча созерцал опустевший склон, потом подошел к костру, снял с огня кипящий котел, поднял стоящую над огнем треногу и отнес все это подальше в сторону, аккуратно поставив на траву.
– Быть добру… – с надеждой пробормотал старый ырчи и вздохнул.
Ветер затихал – Гаур чувствовал это заостренными ушами, поросшими волосками по краю, от середины и вверх. Ослабевающие дуновения все легче касались чувствительных жестких кисточек на их кончиках.
Шаман вернулся к костру.
Над головой простиралась грудь старика-неба, Самгх Найгх-Ера, усыпанная несметным количеством родинок-звезд. Гаур закрыл глаза и замер, ощущая тепло священного пламени. Откуда-то из окружающей ночи, из бегущих по траве едва заметных теней, отовсюду и ниоткуда на Хын-Гайяра смотрело странное туманно-сизое лицо с плавно меняющими цвет глазами и сужающимися от света змеиными зрачками.
Шаман снял с плеча бубен и провел им над огнем. Потом подхватил висящую на руке колотушку, оклеенную мехом из заячьей лапы, приподнял бубен, ударил в него и запел, заливая степь переливами долгих переходящих друг в друга гортанных звуков.
Ночь слышала и принимала песню, подтверждая то, что слышал и видел Гакеш-Ветер. Шаман кружился в танце, звеня колокольчиками среди развевающихся лент. Где-то далеко, там, где грудь Неба касалась живота Земли, Матери-Айгны, звезды затянула темнота, вспарываемая яркими всполохами далеких молний. Гаур пел, а его танец становился все быстрее, переплетаясь с перезвоном колокольчиков. Ритмичные удары в бубен звучали все чаще и чаще, пока не слились с гулом отдаленного грома – это мчался на рыжем жеребце Араг-Багыр, Негасимое Пламя Цан, Дыхание Боя, Танцующий в Крови. На крыльях приближающейся грозы, во главе воинства Вернувших Бессмертие, Араг спешил, чтоб прикрыть щитом своих детей-ырчи.