Лемет шел по трущобам Халамширала, остерегаясь воров и людей. Улицы были освещены факелами. Он слышал, что в городах Ферелдена и, возможно, даже где-то в Орлее эльфов держали взаперти в тесных районах, называемых эльфинажами. Но здесь, в Долах, где эльфов было больше, чем людей, дело обстояло иначе: люди сами заперлись в Высоком квартале.

Он гадал, как обстояли дела в эльфинажах — вела ли малочисленность эльфов к тому, что люди не утруждались посылать стражников в ночные патрули по эльфийским улицам для избиений каждого встречного? Может быть, эльфы содержали в чистоте все улицы своей части города, а не только те, что вели от ворот к Высокому кварталу?

Правда, если честно, Лемет в этом сомневался.

— Ты сглупил сегодня, мой друг, — сказал Трен, пошатываясь на ходу.

— И не говори, — вздохнул Лемет, оступившись на расшатанном в грязи булыжнике мостовой. Они шли по району, где жили преимущественно эльфийские торговцы и ремесленники, и улицы здесь не чинились годами.

— Ты мог бы провести приятный вечер с Жинетт вместо того, чтобы идти вместе со мной домой, — продолжил Трен. — Но тебе обязательно надо было её разозлить.

— Жинетт слишком много болтает, — отрезал Лемет и снова оглянулся. — О том, что давно погрязло в веках, о Долах.

— Это пьяная болтовня, Лемет. Никто не воспринимает её всерьез. — Трен схватил Лемета за плечо, и оба эльфа заметили, что из переулка за ними наблюдают трое юнцов, держа руки на кинжалах. Трен и Лемет пошли по дальней стороне улицы, не оглядываясь, пока переулок не оказался позади.

— Жанетт слишком много думает об истории, — нарушил молчание Лемет, когда они снова оказались наедине. —  Это втянет её в неприятности.

— Как? В этой таверне были одни эльфы.
Трен поймал взгляд Лемета и закатил глаза:
— Ладно. И несколько плоскоухих, но ты знаешь, что я имею в виду. Ты подозреваешь Гистана и Тейла потому, что их матери были любезны с какими-то молодыми дворянчиками и заимели полукровок? Это не так, они живут в хорошей части города не потому, что они выглядят как люди. Никто там не собирается рассказывать знати, что эльфы вспоминали, как когда-то правили этим городом.

— Да я знаю, — сказал Лемет, останавливаясь, когда перед ними тенью в свете факелов перебежал улицу мальчик. Ему было не больше восьми, но раз время было позднее, то наверняка он работал с ворами. В их сторону мальчик не оглянулся. — Но разговоры об этом злят людей. Юные глупцы наслушаются о славе Долов и о проклятых шемах, предавших нас, и будь уверен, решатся на какую-либо глупость. 

— Глупость вроде спора с дворянами, когда они отказываются платить за ремонт своих карет? — спросил Трен, посмеиваясь.


Лемет покраснел. 
— Лорд Бенкур не заплатил за новую ось, а теперь хочет поправить передние колеса. Его человек сказал, что он за все заплатит, как только я закончу.


— Хорошо, наверное, было быть лордом в старые времена, да? — спросил Трен. — Только представь себе: приказываешь своему слуге отвезти карету в трущобы к какому-нибудь нищему человеку и говоришь тому, что расплатишься, когда сможешь, а?

— Тогда не было людей, — заметил Лемет. — Целый город эльфов, — он остановился. — Ты слышал?

Трен быстро оглянулся.
— Лошади.

Двое молодых людей двинулись к ближайшей аллее. Ни один торговец не был настолько глуп, чтобы показаться со своей повозкой на этих улицах после наступления темноты, а это означало, что повозка, которую везли лошади, принадлежала кому-то из людей. 

Каждый эльф в Халамширале знал, что когда люди приезжают в трущобы, лучше не попадаться им на глаза.

— Ты же не думаешь, что кто-то из таверны проговорился? — прошептал Трен. Стук копыт и колес по булыжной мостовой становился все громче.

— Кое-кто совсем недавно говорил, что там были только эльфы, — Лемет сердито посмотрел на друга и, щурясь в темноте, снова перевел взгляд на аллею. Это был тупик, образованный грудами мусора и высокой стеной, возникшей, когда кто-то попытался расширить свой магазин.

— Просто не высовывайся, — пробормотал Трен, спрятавшись за бочками. Лемет упал ничком, стараясь не обращать внимания на грязь — по крайней мере он надеялся, что это была грязь — которая просачивалась сквозь тунику. Они молча ждали, пока людская повозка ехала вниз по улице.

Оказавшаяся в их поле зрения карета была недавно выкрашена — золотые узоры ослепительно сверкали на белом фоне, а маленькие фонарики по обе стороны сиденья кучера разгоняли тени. Сам кучер был крупным мужчиной, к его кожаному жилету были пришиты ножны для кинжалов, а по обе стороны кареты на подножках стояли вооруженные стражники. Лемет не видел, что за знатная особа была внутри — красная бархатная занавеска скрывала все внутри кареты, виднелась лишь золотая полоска света. Лошади были одинаковыми — обе c идеальной золотистой шерсткой и белыми гривами.

Когда карета, громкий стук колес которой нарушал абсолютную тишину улицы, миновала, Лемет облегченно выдохнул.

В то же мгновение из темноты вылетел камень и громко ударился о доспехи одного из стражников.

Трен, который уже начал было вставать, быстро опустился обратно, а стражник, выругавшись, ударил по стенке кареты. Лемет посмотрел в сторону аллеи на другой стороне улицы, откуда вылетел камень.

В следующий миг он заметил эльфа-мальчишку, прячущегося в тенях с еще одним камнем наготове.

Лицо мальчишки было искажено гневом, а его вторая рука сжата в кулак.

Значит, связался с ворами не по своей воле, подумал Лемет, вставая. Когда у тебя нет семьи, которая бы о тебе заботилась, воры — возможно, единственное, что отделяет тебя от медленной смерти зимой.

Лошади громко заржали, и карета остановилась.

Пригнувшись, Лемет побежал на противоположную сторону улицы, игнорируя тихий оклик Трена. Он схватил мальчишку за плечо, мешая ему тем самым повторить бросок. Тот развернулся и попытался ударить юношу. Лемет схватил его за запястье.

— Они убили мою маму, — сказал мальчишка, пытаясь освободить руку из хватки Лемета.

— Тихо, — Лемет перевел взгляд на карету, услышав как скрипнули ее крепления, когда стражники спрыгнули на землю. Про себя Лемет заметил, что кучеру следовало бы их смазать. 

— Они не имеют права ходить по этой улице, после того, что они с ней сделали, — упорствовал мальчик. — Не имеют права!

— Тихо! — Лемет потащил мальчишку вглубь переулка. Тот подскользнулся на грязи и шлепнулся на землю. Его большие глаза расширились от страха, и Лемет наклонился, чтобы помочь ему. Этот переулок не заканчивался тупиком, и если они побегут...

С сокрушительной силой нечто ударило Лемета о стену, и он повалился наземь. Получив жестокий удар по ребрам, он перевернулся и встретил взгляд обозленного стражника, но не того, в кого попал камень.

— Ты нашел этих ублюдков? — спросил чей-то ленивый голос со стороны кареты.

Стражник посмотрел на Лемета, одетого в грязные, но еще пригодные рабочие одежды, потом на мальчишку, одетого в украденные отрепья и все еще сжимавшего камень в руках.

Ребра Лемет горели от боли, и он чувствовал, как по лицу струится кровь от удара об стену.

Стражник направился к мальчишке.

Лемет схватил его за ногу.

— Сколько их там? — снова спросили со стороны кареты.

Стражник сурово посмотрел на мальчишку, затем на Лемета, и едва заметно кивнул.

— Только один, лорд Мейнсерэй, — ответил он и вытащил Лемета на улицу.

Стражник, в которого попал камень, направился к ним с мечом наголо. Лемет закрыл глаза, благодаря Создателя за то, что среди людей все-таки есть кто-то достойный. 

* * *

Проснувшись в объятиях Бриалы, Селина наблюдала, как лучи осеннего солнца не спеша проникали в её комнату. 

Она помнила, как, будучи ребенком, спала дольше, восстанавливая силы после утомительных бардовских тренировок или затянувшейся светской вечеринки. Тогда она, свернувшись под одеялами, мягкими, словно облака, просыпалась от ярких солнечных лучей Вал Руайо, пробивающихся в окна, и могла позволить себе медленно сменить уют сновидений на восторженное ожидание новых событий дня наступившего. 

Это было до того, как на неё пала ответственность за весь Орлей.

Теперь она читала отчеты и изучала документы при свете ночников, пока голова не начинала пульсировать от боли, и было слишком поздно, чтобы выпить еще чашку чая. Она падала на постель и крепко закрывала глаза, пытаясь успокоить разум, чтобы он перестал скакать от проблемы к проблеме, словно собака, гоняющаяся за крысами в винном погребе. Она просыпалась задолго до рассвета с отчего-то беспокойно колотящимся сердцем и боролась со страхами до тех пор, пока ей в голову не приходила идея, которая стоила бы того, чтобы встать с постели и записать ее.

Лишь когда Бриала спала подле нее, разум Селины давал своей хозяйке отдохнуть.

Ее любовница тихо сопела во сне, и Селина неосознанно провела рукой по ее волосам. Черные кудри эльфийки, сероватые в предрассветных лучах, приобрели теплый каштановый оттенок, как только солнце осветило комнату.

Грязно-коричневые, так назвала их Селина, когда Бриала прислуживала ей, будучи еще маленькой девочкой. Цвета лошадиного навоза, всего лишь безобразная тень золотистых локонов Селины. Когда-то они были детьми, и Селина еще не знала ценность настоящего друга, которому можно доверять, и который не был соперником в Игре.

Селина перевела взгляд на шею Бриалы, туда, где пульсировала жилка. Кожа эльфийки была темнее, чем у нее, хоть она и проводила большую часть времени в помещении, и вокруг ее глаз не было следов загара. Бриала старалась не замечать этого, но Селина знала, что ее любовница втайне стыдится своей кожи. Не ушей, которые выдавали в ней эльфийку, даже когда она была в маске, не своих чудесных глаз, а своей усыпанной симпатичными веснушками загорелой кожи.

Селина провела пальцем по руке Бриалы, улыбнувшись, когда эльфийка проснулась.

— Могла бы сказать, что не можешь уснуть, — промолвила Бриала.

— Ты заслужила отдых, — ответила Селина, улыбаясь, и поцеловала ее в щеку.

— Что еще было на балу? — потягиваясь, спросила Бриала. Она выскользнула из постели и направилась к небольшому шкафчику, где, наполнившись водой за ночь, стоял зачарованный чайник Селины.

Селина улыбнулась.
— Думаю, самое интересное ты видела, — она начала искать свои вещи и, когда Бриала кинула их ей свободной рукой, продолжая заваривать чай, поймала их. — Банн Теган прислал письмо с искренней благодарностью, он пишет, что возвращается в Ферелден, пока еще чего-нибудь не случилось. Маркиз де Монтсиммар хочет денег, чтобы нанять наемников для оказания помощи храмовникам в поисках отступников, сбежавших из Круга. Эта проблема стала только хуже после событий в Киркволле. И, конечно, граф Шантраль из Велуна продолжает верить, что императрице Орлея следует связать с ним свою судьбу, поскольку озеро Целестин — это невообразимо райское место.

Бриала рассмеялась. Шанталь был вежлив, честен, и уже несколько лет неуклюже ухаживал за Селиной.
— Кто-нибудь еще? — она налила чай и передала Селине чашку и блюдце.

Селина сделала свой первый за это утро глоток, и вкус пряностей лишь слегка, но снял толику напряжения в ее голове. Она улыбнулась, вдохнула аромат чая, и опустила чашку на блюдце, чтобы накинуть на плечи пеньюар.
— Спасибо.

Бриала покачала головой и улыбнулась.
— Это, можно сказать, в моих собственных интересах, Ваше Величество. Я знаю, какая ты бываешь, если утром не выпьешь чашечку чая.

Селина возмущенно фыркнула, затем взяла свои чашку с блюдцем и сделала еще глоток.
— Есть новости из Лида, — сказала она через мгновение, отвечая наконец на вопрос Бриалы.

— Герцог Ремаш? — Бриала перестала рассматривать наряды в гардеробе и широко распахнутыми глазами посмотрела на Селину.  

— Незадолго до того, как ты и сэр Мишель разнесли дорогого Гаспара в пух и прах, Ремаш громко заявил, что великий герцог – бескультурный и невоспитанный выродок. Он сказал, что Гаспара не пригласят на зимнюю охоту в этом году, и если я соглашусь с его прошением, Гаспар не попадет и на охоту в Вал Фирмине.

Слушая Селину, Бриала готовила ее наряд на день, выбирая украшения и аксессуары, которые подойдут ей на запланированных мероприятиях.
— Намного более щедрое предложение, чем в прошлый раз. Если Ремаш убедит этих дам и господ, Гаспару будет некого звать на войну с Ферелденом.

— И лишиться твоих ночных визитов? — с улыбкой спросила Селина. — По-моему, цена слишком высока.

Бриала усмехнулась.
— Вряд ли ты станешь первой правительницей, которая будет принимать ночные визиты от кого-то, кроме супруга, — однако она не смотрела в глаза Селине, когда говорила это. — И если выйти замуж за правителя Ферелдена больше не вариант...

— Боюсь, что нет, — когда-то в юности Селина надеялась свадьбой достичь того, чего Мегрен и его мабари не смогли добиться силой. С добровольной поддержкой Ферелдена Орлей смог бы отразить агрессию Неварры и даже выиграть передышку для Тевинтера.

К сожалению, король Кайлан уже был женат. Учитывая, сколько крови пролилось, пока на трон Ферелдена не взошел новый король — и сколько Ферелдену предстоит еще восстановить после последнего Мора — любые неприкрытые действия Орлея будут восприняты как атака.

Конечно, она могла бы выйти замуж за другого ферелденского дворянина, но это привело бы к прямо противоположной проблеме. Подобно Гаспару, настроенные агрессивно аристократы схватились бы за оружие, даже если бы Селина вышла замуж за короля Ферелдена, негодуя от того, что императрица величайшего народа унизилась до брака с королем собачников, предпочтя его одному из них. Выйди она за кого-то рангом ниже, негодующих стало бы больше в разы.

И в глубине души Селина была с ними согласна.

— Это стоит обдумать, — сказала Бриала, перебивая ход мыслей Селины. Та подняла взгляд и увидела, что Бриала наливает ей вторую чашку, все еще избегая смотреть ей в глаза. 

— Не стоит, — Селина положила руку на плечо Бриалы и нежно приподняла ее подбородок, чтобы прекрасные глаза ее любовницы встретились с ее собственными. — Если я привяжу себя к какому-нибудь лорду, то не ради хороших охотничьих угодий Девонских низин. 
Возможно, это было эгоистично. Возможно, это даже было ошибкой в Игре. Но Селина уже слишком многим пожертвовала в своей жизни ради Орлея... как и Бриала. 

Взгляд Бриалы смягчился.
— Ваше Величество.

— А теперь скажи, чего мне ждать этим утром от министра по торговле.

— Он будет просить об одобрении изменений законов о налогах на торговлю по всей территории Долов. — Говоря это, Бриала развернула Селину и сняла с нее одежду. — В последнее время с выручкой там плоховато, и он предложит небольшое повышение налога с каждой повозки. 

— Но? — спросила Селина, вздыхая, когда пальцы Бриалы стали растирать ее спину, прогоняя напряжение, уже появившееся в ожидании дня, проведенного в корсете.

— Он нападает на эльфов-торговцев. — Ловкие пальчики Бриалы прошлись по плечам Селины, затем по ее спине, и императрица немного подалась назад, ближе к своей возлюбленной. — Ну, на самом деле, на любого торговца, что не так богат. Они используют караваны из небольших повозок, тогда как торговцы с поддержкой знати используют те, что побольше. Увеличение налога на повозку вряд ли вообще заденет знать, но многих торговцев победнее он просто задавит. 

— А если увеличить налог на каждый стоун груза? — спросила Селина. — Будет отличаться для грузов разного веса и более равномерно повлияет и на богатых, и на бедных.

— Я должны проверить цифры, но это может принести доходы и казне, — ответила Бриала, продолжая массировать спину Селины.

— Спасибо.
Селина взглянула в окно. Солнце поднялось над горизонтом, и комната была полна дневного света. Она неохотно накинула пеньюар обратно на плечи и отошла от Бриалы и ее успокаивающих пальцев.
— Я хочу, чтобы ты выяснила, как сегодня поживает Гаспар. Если у капитана стражи больше нет информации, возможно нам придется заполучить его барда.   

— Формально она все еще бард Гаспара, — ответила Бриала. — Мои люди потеряли ее след. Я приказала отыскать ее, но орлейского барда сложно найти, если она того хочет.

Селина улыбнулась.
— Так оно и есть. Как думаешь, сапфировая шпилька или антиванская нить с бриллиантом?

Нахмурив брови, Бриала подержала в руках оба украшения и окинула Селину критическим взглядом.
— Сапфир идет тебе больше, но для встречи с торговцами... Бриллианты из Антивы напомнят им о нашей торговле.

Селина подумала о том же самом. 
— Тогда принесем в жертву мой стиль во имя уместности и символичности.

Бриала шагнула к ней и нежно ее поцеловала. 
— Вы просто великомученица, Ваше Великолепие.

Затем она взяла свою маску, лежавшую на туалетном столике, направилась к зеркалу, за которым был спрятан проход в ее комнату, и скрылась в нем.

Селина поднесла чашку к губам и глубоко вдохнула аромат чая. Покончив со второй чашкой, она позовет слуг, и Бриала вместе с ними начнет одевать ее, причесывать волосы, делать ей макияж.  

И никто из них, кроме Бриалы, не будет знать о ее первой чашке чая этим утром, о коротких украденных мгновеньях с женщиной, рядом с которой она могла спать спокойно.

***

Гаспар ответил на поклон графа Шанталя из Велуна и пригласил того сесть. Маркиз де Монтсиммар уже сидел внутри и потягивал свой бренди.

Они находились в курительной комнатке дома Гаспара в Вал Руайо. Стены цвета бургундского вина и изящные столы из железного дерева были украшены трофеями с охоты и сражений. 

В одном углу рядом с огромным мечом порождения тьмы висела голова оскалившегося оборотня, а на столе перед ними в изысканной хрустальной вазе красовалась роза, вырезанная из цельного куска янтаря — напоминание о победе на одном из турниров в те дни, когда Гаспар был помоложе. 

Гаспар махнул рукой слуге, который встретил Шанталя, и тот спешно скрылся, закрывая за собой дверь.

— Не желаете бокальчик? — спросил Гаспар, и Шантраль дрогнул, отчего неуместные нити черного жемчуга на его маске жалобно зазвенели.

— Боюсь, что если я проведу слишком много времени в поисках дна своего бокала, то не смогу долго сидеть в седле. — Шанталь, как и Гаспар с Монтсиммаром, был одет для прогулки верхом, а не в обычный для знати наряд. Позже днем должна была состояться охота, на которую императрица пригласила аристократов Вал Руайо.

— Что это? — со смехом спросил Монтсиммар. Это был крупный человек, прекрасный воин в молодости, хотя после того как одна грубая ошибка в крупном сражении навсегда ослабила его левую руку и заставила его бросить фехтование, он немного разжирел. Тем не менее, он продолжал носить высокое желтое перо, знак шевалье, прикрепленное к лириумной маске. — Не можешь удержать свой брэнди, Шанталь? Да и чем еще заняться в Велуне, кроме выпивки?

Шанталь напрягся, и Гаспар примирительно поднял руку.
— Спокойно, господа. Монтсиммар, не будьте задирой. 
Монтсиммар усмехнулся, поднял бокал и сделал длинный глоток.
— Итак, Шанталь. Что вы думаете об этом представлении прошлым вечером?

Шанталь опустился в огромное, слишком мягкое кресло, и идиотские жемчужины на его маске снова забренчали. 
— Я нахожу это тревожным, милорд. — Он кивнул Гаспару. — Вижу, вы вернули себе перо.

- О, у нас их десятки, - усмехнулся Монтсиммард. - Они всегда ломаются или становятся грязными, и это если носить их только на балах. Если же в период турниров вам не приходится менять их после каждого раунда, считайте, что вы счастливчик.

— Но, — перебил его Гаспар, указывая на новое перо, прикрепленное к маске. — Суть дела от этого не меняется. Вместо того, чтобы ответить на требование о сатисфакции благородной дуэлью, Селина решила оказать милость ферелденцу.

— Использовав символ шевалье, как игрушку, — сказал Монтсиммар без каких-либо следов былого веселья на лице. — Точно так же можно кидать туда-сюда императорскую корону.

— Как вы прекрасно знаете, я не шевалье, — сказал Шанталь, что Гаспару показалось большим преуменьшением. Чопорный и тощий граф Велуна, скорее всего, ни разу не пролил крови в битве. Однако сердце его сохранило верность, ибо он добавил: — Но и я люблю Орлей. Мой отец умер, сражаясь в Ферелдене. И мне претит то, что его жертва может стать сиюминутной забавой в руках императрицы.  

— Не вам одному. — Гаспар одарил Шанталя улыбкой, которую он использовал на турнирах, ту самую, которая заставляла соперников задуматься — что такого знает он, чего не знают они. — Так думают многие подобные нам — мужчины, готовые спасти Орлей от женщины, что подарит его нашим врагам с поцелуем в придачу, да еще помашет платочком на прощанье.  

Шанталь замер.
— Вы говорите об измене, милорд.

— Я говорю о благе нашей империи, Шанталь. — Гаспар подавил вздох. Его гость явно знал о цели этой встречи, но ломался, как хрупкая барышня, и нужно было ему подыграть. — Селина правит уже двадцать лет, но отказывается выйти замуж, даже несмотря на то, что империи нужны сила и стабильность. Она флиртует с Ферелденом и играет с вами, даже в то время, когда наши маги и храмовники смотрят на происходящее в Вольной Марке и заражаются опасными идеями. Она ничего не делает. — Он допил свой бренди одним большим глотком, глубоко выдохнув, когда напиток обжег его горло. — И этим смертельным бездействием она сама совершила измену. 

Наступила долгая тишина. Монтсиммар бегло взглянул на Гаспара, и тот едва заметно покачал головой. Это был просчитанный риск. Даже если Шанталь откажется присоединиться, то вполне возможно, что его можно будет убедить молчать каким-нибудь мягким жестом. И будучи шевалье, Гаспар никогда не опустился бы до того, чтобы зарезать человека посреди курительной комнаты.

— Думаю, — ответил Шанталь, — я все-таки выпью того бренди. 

— Вот и молодец. — Монтсиммар наполнил еще один бокал и передал его Шанталю, который взял его дрожащими пальцами.

Гаспар улыбнулся. Возможно, Селине показалось, что прошлой ночью она выиграла схватку, и, возможно, в глазах светских модников и щеголей так оно и было. Но Орлей не нуждался в этих людях в предстоящей войне.

— Я намерен подойти к ней сегодня на охоте, — сказал Гаспар. — И предложить руку помощи. Возможно, она наконец передумает, и все это останется лишь праздной болтовней мужчин за бокалом бренди. 

— Вам будет сложно донести до нее свою точку зрения перед собравшимися лордами, — сказал Монтсиммар, наливая себе из графина второй раз, — тем более в присутствии ее чертового рыцаря.

— Я отыщу способ поговорить с ней лично, — усмехнулся Гаспар. — А что касается ее рыцаря, то, полагаю, сегодня о нем позаботятся. 

***

С тех пор, как сэр Мишель в последний раз испытывал страх, прошли многие годы, но он снова испытал его, когда увидел записку на кровати в своих покоях. Это было внезапное чувство четкого осознания происходящего, будто стянуло кожу на лице, и от чувства этого разом заныли все зубы. 

Сэр Мишель де Шевин прочел сложенную записку. Первые два слова были написаны изящным и четким почерком, но в "де Шевин" буквы были кривыми и небрежными. Обыватель мог бы подумать, что рука посылавшего записку соскользнула, или у него или нее сломалось перо. 

Мишель открыл письмо. В нем были указаны лишь время и место и больше ничего. Подписи не было.

Будучи рыцарем Селины, Мишель знал распорядок ее дня наизусть.

Этим утром она должна была встретиться с министрами по торговле; обычная встреча, которая не предполагала его присутствия. Однако в полдень должна была состояться охота, на которую были приглашены те аристократы, что остались в Вал Руайо после бала. В полдень Мишель должен был быть подле нее — того требовали правила и знание того, что слишком часто титулы меняли хозяев в результате "несчастных случаев на охоте". Мишель предположил, что если сделать встречу короткой, то он вернется вовремя.

Рыцарь императрицы был фигурой, занимавшей место на самой границе светского общества. Несмотря на имя "де Шевин" и благородное происхождение, о котором оно говорило, Мишелю полагалось отринуть все личные устремления и быть преданным лишь императрице и кодексу шевалье. Хоть его клятва состояла в том, чтобы защищать Селину от убийц и драться от ее имени на всех дуэлях, он был столь же поверенным, сколько телохранителем; посвященный в тысячу секретов, он должен был быть ее глазами и ушами там, где ее не было. В любой схватке, в любом обществе. 

Он был воплощением самой императрицы, точно также как Великий Герцог Гаспар, находясь в Тевинтере или Ферелдене, был живым символом могущества Орлея.

Не то чтобы Гаспар оценил бы аналогию в данный момент, признался себе Мишель.

Он оделся для прогулки верхом. Куртка была укреплена стальными вставками вдоль рукавов, и точно такие же заплаты спускались по бокам бриджей. Пусть этот костюм не защищал его также, как полный доспех, но в нем было легко двигаться, и это давало пару преимуществ. Сегодня он не мог надеть доспехи. Сегодня он никого и ничего не воплощал.

Он шел в маске, пока не покинул пределы дворца, незаметно воспользовавшись дверью для слуг, и затем убрал ее во внутренний карман куртки. Гуляя по Вал Руайо без своей маски, он был всего лишь еще одним человеком. Он мог с одинаковым успехом быть и сыном купца, и солдатом в отгуле. 

Хоть Мишель и не торопился, тревога подстегивала его, и шел он как мог быстро. Вскоре он покинул пределы богатого района возле дворца. Слева от него под одной из башен показалась зеленая линия. Несколько минут спустя она превратилась в парк, расположенный на низком холме, видимый почти отовсюду в городе. Башня на вершине холма оказалась центром маленькой крепости — Академии шевалье.

До Академии можно было добраться по узкой дорожке, которая шла через парк. Согласно древней традиции, по лужайке парка могли ходить только шевалье и ученики, использовавшие парк для тренировок.  

Одна такая группа расположилась сейчас перед Мишелем: десяток юношей — и одна или две девушки — пытались взобраться на деревья в громоздких тренировочных доспехах. Кряхтя от напряжения, они взбирались на самые высокие ветки, хватали яркий кусок ткани, а потом спускались вниз, подгоняемые громкими окриками своего тренера. Как только их ноги касалась земли, им в руки пихали утяжеленные меч и щит, и инструкторы начинали нападать на них с обмотанными тканью дубинками. Мишель вспомнил, как легкие горели от боли, изможденные руки болтались ветками на ветру, когда он пытался удержать щит. Когда упражнение заканчивалось, инструкторы хватали тряпки и закидывали их обратно на деревья, — и все начиналось заново. Мишель подавил усмешку, когда один из учеников подскользнулся и повалился на наземь. Судя по выражению лица тренера, парнишке предстояло несколько дополнительных раундов.

Годы, проведенные в Академии, были лучшими в его жизни. Он поступил туда, имея не более, чем рекомендательное письмо от графа Гая де Монфора, подтверждающим его происхождение, и кошелек, полный золота в оплату за его обучение. Он упражнялся от рассвета и до заката, учась, как стоять, как дышать, как заставить тело двигаться, даже когда мышцы больше не слушаются. Он научился владеть двучручником, мечом и щитом, парными длинным и коротким клинками. Он научился, как заставить натренированного боевого коня двигаться так, словно ноги животного были его ногами, и как сражаться на необученном коне и при этом не расстаться с жизнью. Он дрался в пластинчатых латах, кожаном доспехе и кольчуге, научившись при этом инстинктивно использовать каждый из видов брони себе на пользу.

И он узнал о гордой истории ордена шевалье. Он научился ценить долг и доблесть в сражении выше своей жизни. Он научился подставлять свой щит, чтобы блокировать удар, предназначенный товарищу, принимать свою смерть, как неизбежный исход жизни, прожитой в погоне за честью.

Когда испытания в Академии закончились, его и других выпускников отвели в город. Их разлучили с дворцом, с книгами по истории, со сказками о доблести. В каретах их повезли в трущобы после наступления темноты. 

Ваши тела прошли испытания и доказали свою силу, сказали им наставники. Ваши умы прошли испытания и доказали свою проницательность. 

Наставники пустили по кругу бурдюк с крепким вином, вытолкнули выпускников из кареты, и сказали: теперь проверьте на прочность ваши мечи. В этом году эльфы с этих улиц трижды нанесли увечье орлейскому лорду, и один раз — леди. Идите, и вершите правосудие шевалье Орлея. 

Мишель знал, что скорее всего эта история была ложью, и даже если нет, то учителя никак не могли знать, какие именно эльфы совершили преступление. А еще он знал, что поиск истины не был целью этого испытания. В ту ночь он выпил то вино и проверил свой клинок. 

Сэр Мишель де Шевин никогда не оглядывался назад.

Он отвернулся от Академии шевалье и направился в трущобы. 

Вскоре он вошел в таверну, о которой говорилось в записке. Это была убогая дыра, и несмотря на раннее время суток, люд в таверне состоял из пьянчуг и воров, которым было больше некуда идти. 

Мельсендре, темноволосая бард со вчерашнего вечернего банкета, сидела одна за ветхим столом.

Сегодня на ней были кожаные одежды взамен ее вчерашнего платья, и вместо лютни при ней был набор ножей. Она улыбнулась, когда Мишель вошел внутрь. 

— Сэр Мишель, — промолвила она медовым голоском, полным забавы. — Вы сделали честь этой таверне своим покровительством.

Он сел.
— Почему я здесь?

— Возможно, я хотела, чтобы вы вспомнили детство, — ответила она со сладкой улыбкой. Пальцы Мишеля схватили краешек стола так сильно, что старое дерево заскрипело. — А, понятно, у шевалье не развито чувство юмора. Мне постоянно приходится учить и переучивать урок каждый раз, когда я имею с ними дело. Таковы опасности, когда приходится зарабатывать умом, знаете ли. И раз уж я об этом заговорила, — добавила она. — Интересно, обрадуются ли они, когда узнают, что в благородном происхождении одного из их воспитанников есть сомнения. Как думаете, сэр Мишель?

— Ты думаешь, ты первая, кто хочет скомпрометировать меня тем, что я прихожусь дальним родственникам де Шевинам, тем, что я происхожу из увядшего рода? — В ответ на гневный взгляд Мишеля бард лишь приподняла одну из аккуратных ухоженных бровей, и он продолжил твердым и уверенным голосом: — Сомневаться в моем происхождении — значит сомневаться в моей чести, певичка. После нелепицы официального расследования я буду оправдан, а вот тебя почти точно казнят на это оскорбление.

Мельсендре ничего не ответила.

Попытка стоила того. Мишель смягчил тон.
— Все же это стало бы поводом для путаницы, и я не заинтересован в твоей смерти. Чего ты хочешь? Не думаю, что ты позвала бы меня сюда, не будь у меня того, чего ты хочешь.

Бард усмехнулась и щелкнула пальчиками. Все мужчины в таверне за спиной Мишеля обнажили клинки.

— Сэр Мишель, вы уже всё принесли.


Переводчики: NoMadKa, Fra_Genitivi, Резчица, lepshin93, Hikari, Snowgist

Благодарности: Unstabled, Шен Мак-Тир