ЭПИЛОГ
Освальд, всё ещё сжимая в руках сакуру, шёл по почти безлюдным улицам когда-то живейшего города. Стоя на корабле, он не мог до конца осознать масштаб разрушений, но сейчас, когда он оказался здесь, в самом центре Антива-Сити...
Это было ужасно. Таких разрушений храмовник не видал ещё ни разу в своей жизни. Едва ли сейчас нашёлся такой дом или улица, которые не пострадали в результате безумия, устроенного Золотым Драконом. Сожжённые дома походили на разорённые ульи, а люди, которые сейчас были на улице и отчаянно надеялись найти близких или спасти хоть что-нибудь — на обезумевших от дыма и огня пчёл...
Впрочем, сейчас казалось, что всё худшее — позади. Подобно природе вокруг, Антива пережила осень своего существования и сейчас была на самой границе с зимой. Но расцвётёт ли прекраснейшая страна Тедаса грядущей весной, как полагается всему живому, или же её ожидает ещё большее увядание и последующее забвение? Этого храмовник знать не мог, но одно он знал точно — наступали ещё более тёмные времена. И не только для Антивы или нескольких других государств — для всего мира.
Освальд продолжал идти по узким, бедным улочкам портового района, бережно держа в руках сакуру из лириума, направляясь к трактиру "У Кариноса", который, Создатель ведает каким образом выстоял во время взрывов в городе. Люди, эльфы, которые ему попадались на пути, едва ли удостаивали храмовника взглядом, лишь на секунду задерживая взор на странном дереве но тут же отворачиваясь и как ни в чём не бывало возвращались к своим делам. Кажется, после всего пережитого не существовало ничего, что могло бы их удивить...
Приставив сакуру к внешней стене таверны, совершенно не опасаясь того, что её кто-то может забрать (кроме самого храмовника вряд ли кто-либо ещё смог бы вообще поднять дерево), он зашёл в здание. Под молчаливые взгляды немногих посетителей, которые сейчас были в зале, Освальд прошёл в свою комнату, взял остававшиеся в ней личные вещи и вернулся в зал, направляясь к стойке трактирщика. Отдав человеку за стойкой ключ от комнаты, храмовник наклонился к нему и негромко сказал несколько предложений, попутно положив на стол одну золотую монету.
Через полчаса храмовник вышел из таверны с довольно странным набором вещей. В руках Освальд нёс лопату, а в сумку положил несколько досок и инструментов, а также довольно большую дощечку до письма. Всё это храмовник навьючил на Айвена и, подхватив сакуру, пошёл к городским воротам, ведя коня под уздцы свободной рукой. Рыцарь не хотел больше оставаться в Антиве ни секунды, но ему предстояло ещё одно, последнее дело здесь. Надо было хоть как-то почтить память тех, кто погиб путешествуя с ним.
Через несколько минут Освальд подошёл к небольшому одинокому холмику рядом с городом, откуда открывалась прекрасная панорама на залив Риалто и Антива-сити. Коня он оставил у подножья, привязав к небольшому деревцу. Храмовник уже в который раз за последний день посмотрел на свою правую руку, на кисть, совсем недавно пробитую собственным же оружием и на внутреннюю сторону предплечья, где раньше был шрам от когтей волка — три параллельных полосы длиной в два с половиной— три сантиметра, полученный ещё в детстве. Сейчас же кожа была полностью здоровой, от ранений не осталось и следа, оба шрама буквально исчезли. Когда он увидел это в первый раз, ему показалось, что Дэрин во время исцеления ран на теле исцелила его и от этой напасти, но когда он пригляделся повнимательнее, то понял, что это не так. Кожа на правой руке, вплоть до предплечья, которая раньше была довольно бледной, теперь приобрела черноватый оттенок, а ногти, за которыми Освальд всегда бережно следил, вдруг стали острыми достаточно, чтобы оставить кровоточащие царапины на коже, проведи он ими достаточно сильно по ней.
Нет, это явно не Дэрин. Кажется, храмовник наконец понял, почему Шадрил так долго клубил туман над его рукой. Используя свою магию, он не хуже любого целителя вылечил его. Возможно, он хотел, чтобы Освальд наконец перестал его считать бессердечным психом? Храмовник вспомнил, как Шадрил, в своей настоящей форме смотрел на него — с грустью и сожалением, когда Исмарил забрал себе "филактерии". Предательство — это всегда ошибка...
Освальд, вздохнув, покачал головой, и, уложив сакуру и сумку с вещами на траву неподалёку, взял лопату поудобнее и начал копать. Через несколько минут в земле появилось две ямы — одна немного поглубже другой. Подхватив лириумное дерево, Освальд поставил его в более глубокую яму, укрепив корни землёй. В менее глубокую же храмовник положил свой щит — подарок Элдриона, единственную вещь эльфа, которая у него была... Ещё через два часа над ямой с закопанным щитом появилось небольшое, грубо сколоченное надгробие с табличкой с именами. Храмовник записал всех, кого считал погибшими — Гайджина, Элдриона, Авиценниуса и Дэрин, не забыл даже Аделарда и Сайлоса. Импровизированная стела, как и сакура, были направлены прямо на море. Остаток дня храмовник провёл в молитвах, прося Создателя принять умерших и наставить тех, кто ещё жил. Следующим же утром Освальд оседлал коня и направился обратно, на родину. Его путь в Орлей лежал через южную часть Антивы и Вольную Марку. На своём пути он старался не останавливаться ни в одном поселении, предпочитая уют палатки или комнату в придорожной таверне. Единственным исключением стал Риалто, где храмовник запасся необходимыми припасами и оружием — шпагой, которую по старой привычке назвал "Предателем" и короткой рапирой — "Верным".
Две недели спустя Освальд ехал на взмыленном и немного уставшим после полуторачасового перехода Айвене, который, тем не менее, непрерывно фыркал и нетерпеливо ржал — храмовник уже давно не пускал его галопом, и коню, кажется, не терпелось в очередной помчаться вперёд на всей скорости и вновь ощутить позабытое уже чувство полной свободы, оторванности от всего окружающего мира...
Храмовник, рассеяно поглаживая по гриве коня, полностью погрузился в размышления, обдумывая слухи, которые он услышал в одной из придорожных таверн на западной границе Вольной Марки. Гражданская война в его стране, кажется, совершенно не собиралась заканчиваться, и, кажется, наоборот набирала всё новые и новые обороты, как и противостояние магов и храмовников, которое, словно жадное пламя, охватило весь Тедас. Фактический распад Церкви также не улучшал настроения Освальда — ему казалось, что с каждым метром, который он проходит по направлению к Орлею, ему всё меньше хочется возвращаться...
Зима постепенно набирала силу. Вчера утром выпал первый снег, заставив храмовника свернуть лагерь и двинуться дальше раньше обычного, и храмовник в очередной раз похвалил себя, что вовремя запасся нужными припасами и тёплыми вещами. Вышедшее ещё вчера днём солнце уже растопило большую часть белого покрывала, но совсем скоро снег будет лежать подряд днями, если не неделями. Сейчас Освальд был возле западной границы леса Планасен и через день должен был выйти с довольно плохо мощёной дороги на Имперский Тракт, а затем, если погода будет хорошей, за несколько дней доедет до Вал Шевена...
"Если он ещё будет стоять на своём месте... Чёрт, что это было?" — подумал рыцарь, услышав странный свистящий звук в двух-трёх сотнях метров, за поворотом. Храмовник не хотел верить этому, но слух опытного война ясно подсказывал ему — кто-то только что сделал по кому-то залп из, по крайней мере, десятка луков. Освальд слегка пришпорил Айвена, который тут же пустился рысцой вперёд. Спрыгнув с коня, когда до поворота оставалось всего-ничего, храмовник отправил животное подальше в заросли, а сам вышел из подлеска, пытаясь понять, что же происходит.
Так получилось, что выйдя из своего укрытия, он оказался почти на прямой линии с равниной, где происходило действие. Кажется, торговый караван из трёх фургонов попал в засаду и храмовник, приглядевшись получше, смог узнать нападавших. "Кровавые береты" — кажется, именно об этой группировке его предупреждали, когда он покидал придорожный трактир пару дней назад. Отличительным признаком служила красная бандана или повязка на голове у каждого члена банды. По слухам, свой цвет они приобретали, когда бандит погружал свой головной убор в кровь жертвы... "Интересно, это просто позёрство или метод устрашения", — подумалось храмовнику. Он слышал, что пока они совершали лишь мелкие нападения на путников-одиночек или совсем небольшие караваны. Но сегодня, кажется, они захотели заявить о себе всерьёз... Схватка, судя по всему, находилась в патовой ситуации. Кажется, что разбойникам не удалось застать врасплох охранников каравана, и те оказались готовы...
Пожалуй, если бы поблизости оказался обходной путь, Освальд бы не стал искушать судьбу и просто обошёл бы место схватки, но, к несчастью, вокруг был полный неприятностей и неожиданностей лес, а дорога была всего одна, и на ней сейчас кипел бой... Нет, можно попробовать промчаться на коне на скорости, но нет никаких гарантий, что его не подстрелят из леса. Придётся помогать, но по-своему. Лезть в гущу битвы, где его могли одновременно колоть спереди, рубить с боков и резать сзади храмовнику совершенно не хотелось, но он может, например, устранить тех двоих, что отсекли одного из охранников от основной схватки и явно собирались прикончить...
Освальд уже едва ли не сорвался с места, как его взгляд упал на холм напротив и он тут же помрачнел. Там стояли четверо людей, кажется, с луками в руках, и они непременно заметят его и подстрелят, если он выйдет на выручку. Решение пришло быстро — храмовник поднял руку с кольцом Смертной Тени, и на холм тут же спустилась пелена тёмного, непроглядного, но совершенно безвредного тумана. Теперь у Освальда было, как минимум, минуты две-три времени, до тех пор, пока туман не развеется. Выхватив шпагу, храмовник помчался вперёд, надеясь, что успеет вовремя. Караванщик, впрочем, оказался весьма умелым бойцом и каким-то чудом сумел выгадать момент и нанести смертоносный удар одному из разбойников. Однако второй, с секирой, тут же воспользовался тем, что противник на секунду открылся, и, выбив щит у охранника, нанёс тому неглубокий, но очень болезненный порез. Бандит, уже почти торжествуя, занёс оружие для сильного, тяжёлого удара, который, даже если и будет заблокирован, оставит защитника каравана без оружия. Прошла секунда, две, но "Кровавый берет" так и продолжал стоять с почему-то широко раскрытыми от удивления глазами. Наконец, его рука безвольно опустилась, выпуская оружие, и вскоре он и сам упал на землю. Мёртвым. Освальд, вытащив шпагу из груди разбойника, взглянул на раненого охранника и лишь коротко кивнул караванщику, который обессиленно опустился на землю, зажимая рану. Храмовник уже обернулся и пошёл в другую сторону, смотря на схватку и пытаясь получше рассмотреть место засады...
А засада была спланирована если не совсем уж отлично, то очень и очень неплохо. И без того довольно узкую дорогу впереди окончательно непроходимой сделало поваленное по условленному знаку дерево, а все три фургона каравана были взяты в кольцо, и даже если кому-то удастся его прорвать и он попытается убежать, то его поджидал неприятный сюрприз в виде четырёх лучников, что находились на небольшом возвышении в девяноста ярдах к юго-западу от первого фургона. Раньше подобный план срабатывал идеально — большинство путников или торговцев сдавались без боя, отдавая всё честно заработанное. Да даже если и не сдавались — стоило разбойникам слегка припугнуть — убить или серьёзно покалечить одного-двух охранников или членов каравана, и люди уступали. Но сейчас... сейчас всё было совсем не так. Мало того, что из двенадцати человек охраны при первом обстреле погиб всего один, который не успел заслониться щитом или укрыться за фургоном, так они ещё и успели дать ответный залп из самострелов, сразив наповал троих и серьёзно ранив ещё одного из его парней ещё до начала рукопашной... Именно такие мысли сейчас занимали довольно высокого, несколько выше шести футов человека, атамана разбойничьей банды, с печальным выражением лица осматривающего место уже не засады, но самого настоящего боя. А ведь он вместе с заместителями два дня подряд строил планы, выбирал место и время засады, которая обещала быть самой прибыльной в уже заканчивающемся торговом сезоне... Головорезы, казалось, продумали каждую мелочь, каждое обстоятельство. Но они не учли одного — все члены каравана, до единого, были родом из Андерфелса, самой суровой, жёсткой и не прощающей ошибок стране Тедаса, и каждый из них владел оружием если не с пелёнок, то с раннего детства. И любой из них был каждый момент готов к схватке, неважно, застанет ли она его во время трапезы или во время горного перехода.
"Но ведь мы всё продумали! Эти чёртовы караванщики должны были сдаться тут же, евда увидев, насколько мы превосходим их числом... Проклятье, если бы знал, что они окажутся такими безумцами, приказал бы сразу стрелять, а не выступать с предложением сложить оружие и отдать все ценности..." — продолжал лихорадочно думать главарь разросшейся в последнее время шайки "Кровавых беретов" — Даваеорн Атрис, с сомнением глядя на кипящий бой и держа руку на рукояти превосходного полуторного меча из сильверита. Если всё так пойдёт и дальше, то ему придётся объявить отступление и уйти без добычи, а этого он допустить просто не мог. К тому же, он буквально за десять секунд потерял почти пятую часть своей банды... Нет, о том, чтобы бежать у него не могло быть и мысли. Разбойник был полностью уверен в себе и своих силах, полностью уверен, что пора, время уже самому вступить в схватку и переломить её ход. Да, пожалуй, ему стоило с самого начала самому повести людей в бой, а не полагаться на своих заместителей...
"Пора брать ситуацию в свои руки", — мрачно заключил бандит, вынимая меч из ножен на поясе. Даже лучше, что эти торговцы оказались тёртыми калачами — тем больше удовлетворения испытает он, убивая их. Надо всего лишь выйти из густых зарослей и пройти буквально сотню шагов до фургонов.
— У НИХ СРАНЫЙ МАГ! — донёсся до него отчаянный, даже напуганный крик одного из лучников с холма, когда Даваеорн уже покинул своё укрытие и сделал несколько шагов вперёд. Игнорировать подобную угрозу было нельзя, и атаман мгновенно обернулся на голос, на секунду застыв на месте. Весь холм был покрыт тёмным, совершенно непроглядным туманом, и, судя по крикам, с людьми внутри происходило что-то не очень хорошее. Судя по всему, все четверо от суеверного ужаса уже сбежали... Атрис в панике повернулся обратно, взглядом ища кого-то, похожего на заклинателя противника, попутно лихорадочно соображая. А что если всё это — специально подстроенная ловушка? Что, если это не он, а на него устроили засаду? Что если власти наконец решились и выделили отряд опытных солдат, да ещё и с магом в придачу, чтобы наконец избавиться от терроризирующей всю западную Вольную Марку и восточный Орлей банды?
Нет, это всё какое-то недоразумение. В Орлее сейчас гражданская война, и у местных владык есть гораздо более насущная проблема — сохранить своё текущее положение, спасти свою задницу. И в Вольной Марке тоже всё очень неспокойно... Нет, это всё точно какое-то странное недоразумение, которое он сейчас исправит. Это всего лишь обычные торговцы, и скоро они будут бедными, а затем и мёртвыми торговцами. Но маг... откуда у них маг? Пока он ещё не заметил ни одного огненного шара или молнии, пущенной в его людей...
Размышления атамана были прерваны лёгким звуком шагов и скрежетом вынимаемого из ножен клинка совсем недалеко сбоку от него. Даваеорн в ярости обернулся, выставив перед собой, на всякий случай, меч. Незнакомец, которого он увидел, показался ему самым обычным человеком — почти на голову ниже его, с седыми волосами и холодными, карими глазами, смотревших на него, точно также как и он на будущего противника — оценивающе, как бы прикидывая, на что способен. Чешуйчатая броня из красной стали, одетая поверх полностью чёрной одежды, с множеством царапин и зарубок вполне ясно показывала — перед ним стоит точно такой же опытный воин, как и он сам. Ну, или не опытный, а простой неудачник, который не умеет уворачиваться... Но больше внимания разбойник уделил оружию противника — в правой руке неизвестный сжимал довольно длинный клинок, почти метр длиной, боевую шпагу, как ему показалось, а в левой — почти такой же, но несколько уже и короче — рапиру. И со шпаги уже капала кровь. Свежая кровь.
"Надо быстрее покончить со всем этим..." — подумал разбойник и рванул на противника, который лишь отступил на шаг назад, приготовившись к схватке и прокрутив оружием несколько оборотов в воздухе.
Блок лезвиями, выставленными буквой V колющего удара, шаг назад, снова отбив, полупируэт влево от рубящего удара, — отдавая инициативу сопернику, Освальд совершенно не ожидал, что Даваеорн атакует с такой яростью, скоростью и напором, проведя столь блестящую комбинацию и от удивления едва не пропустил завершающий цепь удар, который мог бы разрезать его напополам, несмотря на доспех, словно спелую дыню или арбуз. Перекрещенные лезвия его шпаги и рапиры вновь соприкоснулись с мечом главаря разбойников с протяжным гулом, парируя вертикальный удар и высекая яркие искры, словно кремень. Первоначальное удивление сходило на нет, уступая место адреналину и ражу дуэли. Сейчас для храмовника не существовало ничего, кроме его мечей, меча его противника и его самого. Примерно то же самое сейчас чувствовал и Даваеорн — давненько он уже не встречал достойного соперника. Сознание обоих людей полностью сосредоточилось на поединке, и разум уступил место инстинктам и отточенным до совершенства рефлексам.
"Прыгай!" — после очередного (пятого? десятого?) блока прозвенел в голове Освальда внутренний голос, голос не обычного человека, но голос закалённого воина. Небольшое усилие ногами — и он на секунду оказался в воздухе, буквально пятками чувствуя воздушный след низкого удара противника. Едва он приземлился, его руки с клинками вновь взмыли в воздух вращательным движением, парируя очередной удар. Храмовнику удалось выиграть немного дистанции — как раз то, что сейчас было ему нужно, чтобы отдышаться и продумать следующий манёвр. Противник сейчас находился на расстоянии около трёх метров, и если Освальду сейчас повезёт, он закончит схватку одним точным ударом... Его сзади стоящая правая нога напряглась, и в результате резкого толчкового движения перенеслась вперёд, левая тут же последовала за ней, и через полсекунды в результате ещё одного толчка, на сей раз обеими ногами, Освальд прыгнул вперёд, нанося правой рукой с "Предателем" глубокий, смертельный колющий удар, в который вложил всю силу и который должен был вот-вот пронзить насквозь кожаные доспехи Даваеорна вместе с телом.
Удар был достаточно быстрым и точным, но разбойник , несмотря на подступающую усталость, успел вовремя разгадать манёвр храмовника,"стрелу", как его называли и взяв меч в одноручный хват лёгким прыжком отскочил в сторону с линии атаки, готовя противнику довольно неприятный сюрприз.
Освальду показалось, что он даже не удивлён, когда шпага вхолостую просвистела в воздухе, даже не оцарапав противника(да и когда ему последний раз везло? Правильно — никогда). Едва приземлившись, он тут же выставил "Предателя" справа остриём вниз и "Верного" по диагонали уровне груди, защищая тело, ожидая удара справа или по центру. Но вместо удара клинка о клинок, он почувствовал совершенно другой удар. Сильный боковой удар кулаком, прямо в его левую щёку и челюсть. Кажется, у него разбита нижняя губа, нос кровоточит, а пара зубов будет теперь как минимум шататься...
От ошеломления храмовник едва не выпустил оружие из рук, но у него хватило благоразумия и самообладания, чтобы принять единственно верное решение в данной ситуации — не сопротивляться инерции полученного удара, а наоборот, поддаться ей, и, совершая полный оборот вокруг своей оси, сделать два быстрых шага назад, уходя с линии следующей атаки разбойника. Даваеорн молнией бросился за храмовником и тут же обрушил на него несколько коварных ударов, но Освальд был уже готов и ушёл в глухую оборону, без видимого труда отразив нападение.
Кажется, его противник, как и он сам, начал уставать — атаман разбойников не пошёл сразу в очередную атаку, а немного задержался. Впрочем, дуэль была ещё не закончена.
"Он попался...Пора", — холодно, без каких-либо эмоций пронеслась в голове рыцаря мысль, когда Даваеорн завёл меч назад, слишком далеко назад для начала ещё одной серии колющих ударов. Казалось, что храмовник не собирается защищаться и даже идёт навстречу мечу...
Атаман, уже нанося удар, удивлённо посмотрел на храмовника, которого сейчас должен был вот-вот пронзить насквозь клинком и заметил, как Освальд сделал быстрый шаг в сторону, выставляя рапиру в левой руке почти параллельно его мечу, лишь когда уже направление удара нельзя было изменить. Он был одурачен, но понял это слишком поздно.
С протяжным, долгим скрежетом лезвие полуторного меча скользнуло по клинку рапиры, и, наконец, со звонким стуком остановилось, намертво застряв в одном из больших защитных колец на рукояти. Едва меч разбойника приостановил своё движение, храмовник тут же слегка повернул тело влево, в сторону скрестившегося оружия и приложил все силы, пригнув "Верного" вместе с клинком соперника к земле, прижимая меч врага сверху "Предателем". Даваеорн хотел было снова ударить храмовника в лицо и даже занёс свободную руку для удара, но внезапно почувствовал, что в его лёгких не осталось воздуха и что он... летит, и что его пальцы сами собой разжались, выпуская меч. Нога Освальда ударила его прямо в грудь, и в этот удар он вложил всю силу, включая ту, что получил, приняв в себя красный лириум. И сейчас лежащий на спине в двух метрах от него и уже безоружный разбойник и со смесью ужаса, непонимания и удивления глядел на храмовника, не понимая, откуда у него такая сила. Тот лишь слегка пожал плечами, словно всё было так, как должно, и, с небольшим усилием отбросив в сторону застрявший в рапире меч, подошёл к распростёртому атаману разбойников и закончил схватку точным ударом в сердце. Освальду показалось, что дуэль шла, как минимум, около пяти минут, но на самом деле с того момента, как его мечи сошлись с оружием Даваеорна в первый раз прошло едва ли больше полторы минут...
Основной бой в на дороге, тем временем, был в самом разгаре. Несмотря на численное превосходство, "Кровавым беретам" не удалось с наскока одолеть караванщиков, и бой перетёк в рутинную и хаотичную сечу, где у охранников каравана, по большей части вооруженных щитами, было большое преимущество. Едва разбойники поняли, что в этот раз они победа будет нелёгкой и, в лучшем случае, будет стоить им большого количества трупов членов банды, в голове у них тут же появились мысли о бегстве. Они не были солдатами, приученными стоять до последнего, но лишь группой воров и мошенников, которых сплотили жажда наживы и стремление к хорошей жизни. И поэтому, когда кто-то крикнул "Атамана пришили!", все оставшиеся в живых члены банды, один за другим, повернулись и рванули обратно в лес. Охранники каравана были измождены схваткой и не могли, да и не хотели начинать преследование. В конце концов, им ещё предстоял долгий путь... Несмотря на жестокость боя, невосполнимых потерь у обоих сторон было немного — караванщики потеряли всего одного бойца, однако почти всё остальные были ранены, и большинство — довольно тяжело. Разбойники же потеряли ещё троих, остальные отделались лёгкими ранениями и царапинами. Кажется, "Кровавые береты" сегодня взяли в рот больше, чем смогут проглотить...
Освальд с удивлением смотрел на отступление банды. Нет, его удивил не сам факт бегства, а то, как оно происходило — "Кровавые береты" не просто сбегали с поля боя, но, по возможности, забирали тела своих раненых и убитых...
"Хм... довольно необычно для шайки головорезов. Никогда такого ещё раньше не видел", — думал храмовник, все ещё стоя над трупом Даваеорна. Своего главаря головорезы не забрали — либо попросту не решились, либо...
Из раздумий Освальда вывели звук шагов и тихий шёпот трёх человек, идущих, без сомнения, к нему. Вспомнив, что он до сих пор сжимает оружие в руках и что его шпага почти вся в крови, храмовник быстро вытер оружие об траву и вложил "Предателя" с "Верным" в ножны, скрестил руки на груди, приготовившись к неприятному, по его мнению, разговору...
На следующий день опавшее дерево было убрано, все необходимые почести и обряды павшим совершены, незначительные повреждения повозок починены и караван ехал уже на север по Имперскому Тракту, на север, к границе Неварры и к мосту через реку Минантер. Затем путешественникам предстоял долгий и утомительный, гораздо более сложный зимой переход через Молчаливые Степи, а за ним — финишная прямая путешествия — проезд через Вейсхаупт, твердыню самого знаменитого ордена Тедаса — Серых Стражей, и, наконец, завершающая точка пути — Хоссберг, формальная столица Андерфелса и родной город хозяина каравана.
Освальд, который сейчас сидел внутри одного из фургонов, с удивлением вспоминал события прошедшего дня, задавая себе один и тот же вопрос — почему вчера он принял довольно любезное предложение Глермона Брейкерса(а именно так звали владельца этих самых фургонов со всем товаром в них)сопровождать торговца, а не продолжил свой путь в Орлей? Почему он не пошёл дальше своей дорогой, когда стало ясно, что бандиты полностью разбиты и каравану больше ничего не угрожает? Разумеется, свою роль сыграла очень неплохая сумма золотых, предложенная ему за "сопровождение"...
"Как же низко все мы пали..." — усмехнувшись, подумал храмовник. Действительно, что же его заставило стать, по сути, самым обычным наёмником? Неужели одно лишь простое нежелание возвращаться на родину, объятую хаосом гражданской войны и противостоянием магов и храмовников? Или разочарование в Церкви, которая не смогла сохранить не то что мир, но даже собственную целостность? А может это всё вообще не важно?
Впрочем, храмовника сейчас интересовал и другой вопрос — действительно ли он помог этим людям избежать возможной смерти, или обрёк их на ещё более горькую участь, присоединившись к ним? Пока что красный лириум почти не давал о себе знать, видения и приступы были краткосрочными и довольно легко подавлялись, но что будет через год, два, пять лет? Рыцарь понимал, что рано или поздно он потеряет контроль, скорее всего, достаточно скоро и станет опасен для себя и окружающих, и лучше ему оказаться где-нибудь одному, в какой-нибудь уединённой башне или пещере, когда такой момент наконец наступит.
Освальд снова покачал головой, отмахиваясь от ненужных мыслей. Сейчас перед ним была достаточно ясная цель — вместе с оставшимися наёмниками помочь торговцам вернуться к своим семьям и бизнесу целыми и невредимыми. И он приложит все усилия, чтобы эту цель выполнить, так или иначе. Он успеет. Он должен успеть...
"Человек, не имеющий цели, рано или поздно становится опустошенным морально — теряет волю и тягу к жизни. А за опустошением моральным следует опустошение физическое — смерть".
Две фигуры в черных накидках шатались по тлеющему и толком не успевшему остыть Портовому району. Казалось бы, очередная сестра милосердия и доброволец, ведомые альтруистическими настроениями, решили помочь в час нужды обычным горожанам… Типичная картина — для такой, казалось бы, нетипичной ситуации. Так, словно назло всему, гремя хирургическими инструментами, небольшая компания завернула в очередной выжженный дотла двор.
— Ищем тела, — поправляя перчатки, провозгласила «сестра», закончив разглядывать руины некогда оживленного района. От одного из домов, например, осталось только пару тлеющих бревен и пепел вперемешку с чудом уцелевшими костями. До ушей донесся странный звук — а спутник ее, громко, нечеловечески заурчав, огляделся по сторонам.
Оказалось, что в каких-то нескольких футах от него, под грудой кирпичей и досок, лежала девушка лет двадцати. Прижав окровавленную руку к животу, она была готова вот-вот уйти из этого мира. Оливковая кожа, миловидное лицо, изуродованное синяком под глазом, и пустой, стеклянный взгляд. Алейра, только завидев это бедное создание, поморщилась. Рядом с девушкой валялся шлем какого-то храмовника… собственно, неподалеку был и его хозяин в обнимку с арбалетом. В его глотке торчал короткий кинжал.
— По…могите... — простонала девушка, едва находя в себе силы, чтобы не отправиться к Создателю. Флавий даже не удосужилась подойти к ней хоть чуточку ближе, лишь чуть-чуть приподняла бровь. Трэлл, ведомый каким-то только ему известным чувством, сразу же бросился к раненой, и, гневно зарычав, раскидал в сторону мусор, которым она была завалена.
— Он хотел... — в голосе несчастной появилась небольшая нотка страха и гнева. — Арбалет... больно, — договорить она не успела — ибо трэлл, одним резким движением достав из-за пазухи свой меч, приставил его к горлу девушки.
— Имя? — как ни в чем ни бывало, поинтересовалась Флавий, снова поправляя перчатки.
— Жюсти... на, — по грязным щекам несчастной стекла слеза, но какого-либо сопротивления не последовало. Флавий сделала еле заметный жест рукой, и трэлл, зарычав, перерезал девушке горло.
— Красивое имя, — скрестив руки на груди, ответила магистресса, пока выходец из мертвых заворачивал тело в ткань, — Храмовник пусть валяется, — бросила она, презрительно фыркнув.
Так, собрав «урожай», трэлл, тащивший сверток с Жюстиной, и его хозяйка пошли дальше, в очередной двор. Где их встретила та же картина: руины, пепелище… но тут еще кто-то был. Невысокая девушка — видимо монашка или же местная целительница — сидела перед обгоревшим телом спиной к магистрессе, совершенно не обращая ни на кого внимания. Стоявший рядом с ней щуплый юноша в в черненой кожаной броне и сдвинутом на глаза капюшоне молча наблюдал за ее работой.
— Сестра, думаю, дальше по улице ваша помощь нужна чуточку больше, нежели здесь, — бесстрастно, спокойно, словно пытаясь скопировать «типичную» монашку, начала Алейра, подходя к девушке чуточку ближе.
Та даже не соизволила обернуться — продолжая озабоченно копошиться над телом. До ушей Алейры доносился странный, хлюпающий звук; подозрительно похожий на звук разрываемой плоти. Стоящий рядом с послушницей парень вздрогнул, подняв голову и взглянув Флавий в глаза.
— Алейра?..
Рыжеволосая магесса недоуменно нахмурилась, вглядываясь в лицо парня — и, сделав это, не сдержала злобного смешка. Элдрион — собственной персоной. Глаза эльфа посерели, зрачок словно погас — превратившись в белесый кружок... но в остальном он был почти таким же, каким был при жизни. Даже вены на коже не появились — в отличие от ее трэлла, который был похож на самый настоящий оживший труп.
Стоп. При жизни... Долиец был мертв, в этом Алейра уверена так же, как в огненном цвете собственных волос. Но сейчас он стоит перед ней... а это значит...
Эльф ссутулился, поворачиваясь к своей спутнице. Металлическое позвякивание, шорох ткани — и та, расправив плечи, поднялась на ноги. Элдрион незамедлительно протянул руку, принимая довольно объемный саквояж с выгравированным на нем «символом Создателя» — восходящим солнцем. Примерно такое было на честно снятом с трупа одеянии Алейры... и точно такое же было на одеянии другой Алейры, в данный момент холодно взиравшей на настоящую.
У нее, у Алейры Флавий, глаза были серо-голубого оттенка — с ярко выраженной радужкой и темной «бахромой» на ней. Как цвет — не сильно редкий, однако структура радужки была примечательной. Глаза же стоящей напротив девушки были похожи на темную бирюзу — такой грязно-синий оттенок, сочетающийся с прорезающей его темной «сетью».
Как там говорили барды? «Глаза — зеркало души». Возможно, в чем-то они были правы — скопировать ее глаза самозваная Алейра не сумела.
Наступила тишина, нарушаемая разве что тяжелым дыханием трэлла — и эта тишина, казалось, с каждой минутой словно бы что-то выжигала внутри истинной Алейры. Нахмурившись, она только и сумела кивнуть второй себе и, прикусив губу, сразу же отвела от нее взгляд. Она, безусловно, ждала этой встречи, нет — она попросту о ней мечтала о ней. Но сейчас, когда они стояли одни посреди вырезанного под корень города, в горле будто ком застрял. Ни слова, ни звука — ничего невозможно было вытянуть из магистра, словно она была маленькой девочкой.
— Здравствуй, — сухо, несколько грубо сказала женщина, одернув саму себя, и небрежно, то ли от уважения, то ли от отвращения, кивнула второй Алейре. Трэлл, почувствовав в что-то неладное, зарычал, но, когда магесса спокойно махнула рукой. Тот успокоился и забормотал что-то нечленораздельное.
— У тебя появился новый друг, — Алейра заставила себя улыбнутся. — Первый раз, увы, при встрече с тобой он почему-то выжил, — улыбка, однако, исчезла столь же быстро как и появилась. Она посмотрела в глаза второй Алейры, и, прикусив губу на этот раз до крови, снова замолчала. Пауза, благо, продлилась не столь долго как в прошлый раз.
— Я не вернусь в Империю, — спокойно произнесла первая она, наконец поборов в себе девочку. — Ты надеялся, что я смогу путешествовать с тобой и с твоим братом? Это было бы честью для меня, признаю это... — она резко развела руками, чуть не задев бывших мертвецов. — Я, если честно, была бы только этому рада, но молить тебя об этом, падать на колени и, в случае отказа, проклинать тебя не буду.
— Что. Ты. Здесь. Делаешь?
Тевинтерка вздрогнула, недоуменно нахмурив брови. Ее «близняшка» выслушивала ее, поджав губы — а на ее лице были отпечатаны столь насыщенные эмоции, что у Флавий появились подозрения; с Лютером ли она вообще говорит?
— Ты хоть понимаешь, что с тобой сделают, если ты в городе останешься? — прошипела Алейра №2, быстро оглядываясь по сторонам, — После того, как ты засветилась в Церкви, вместе с остальными «дружками», тебя порежут на лоскуты... Меня они ни в жизнь не сцапают, но тебя...
— Храмовники захватили власть в городе, — тихо проговорил Элдрион, понуро опустив голову, — Сейчас всех собирают в Церкви... Господин Кальвин сообщил, что их хотят напоить красным...
— Не называй этого идиота «господин»! — неожиданно разъярился Лютер, бросив на Элдриона взбешенный взгляд. Быстро повернувшись к настоящей Алейре, явно не понимающей, что происходит, мужчина в женском обличье издал прерывистый, уставший вздох.
— Пошли. Я не намерен из-за этой проклятой политики опять потерять ученицу.
Резко развернувшись, он, цокая небольшими каблучками, устремился вниз по улице — огибая почти обрушенный деревянный дом. Долиец безропотно двинулся следом. Ничего непонимающая Алейра лишь склонила голову набок, и, фыркнув, пошла за ними.
— «Опять потерять», хм? Я прямо чувствую наполняющий меня оптимизм, — буркнула себе под нос Алейра, перешагивая через обгоревшую доску — которая, если судить по ее форме, раньше была вывеской к какому-то не слишком приличному заведению. В унисон стуча каблуками Лютеру (вот ведь смешно..) она следовала за ним по сгоревшему городу.
— Куда мы идем? — не выдержав, наконец спросила тевинтерка, пнув попавшийся под ноги камешек. Посмотрев на эльфа еще раз, тевинтерка язвительно улыбнулась — приметив, что и Дэрин, целительнице, которая не раз и не два спала всю их команду от смерти, светит такая же участь. От такой мысли она лишь тихо хихикнула, продолжая идти вперед. Скверный характер после неудачного спасения Антивы (которое привело только к большим жертвам) никуда не делся — и точно не собирался меняться.
— Туда, где нас не хотят нашпиговать красным лириумом, — процедила вторая Алейра, приближаясь к выходу из этой улицы. Прислушавшись, тевинтерка наконец поняла причину нервозности своей «близняшки» — отдаленные голоса, неумолимо к ним приближающиеся.
Проулок, в который они забрели, заканчивался тупиком. Высокий деревянный забор, разумеется, можно было уничтожить первым же огненным шаром... вот только, к сожалению, стихийная магия Алейры была далека от совершенства. Можно было бы поджечь забор и подождать, пока он сгорит... но на ум пришли слова долийца.
«Храмовники захватили власть в городе. Сейчас всех собирают в Церкви...»
— В сторонку.
Вплотную приблизившись к стене,Лютер с тихим вздохом прикоснулся к ней указательным пальцем. Его «женский» ноготь неприятно царапнул по поверхности, когда маг в облике магессы начал очерчивать на стене овальную арку. Судя по его поджатым губам, палец умудрился пересчитать все занозы в этом заборе.
Сиреневые искры с тихим шипением отскакивали от присыпанной пеплом земли и стен проулка, когда она закончила. Уже знакомая с портового склада арка, заполненная переливающейся вязкой субстанцией... Не произнеся ни слова, Лютер с Элдрионом решительно шагнули вперед, дав сиреневой, похожей на демонический огонь субстанции поглотить их.
За спиной Алейры раздались голоса. Тихонько выругавшись на тевине, она подобрала подол «одеяния», и, зажмурившись, шагнула в арку. Уже там, падая в темноту, женщина услышала запоздалый вопль трэлла, ринувшегося за нею... а потом в ее уши словно натекло воды. Сквозь гул в голове Флавий слышала лишь отдаленные шаркающие звуки — и чей-то голос. Боль в плече, боль в костях, боль…
Застонав, она нащупала холодный каменный пол с небольшими трещинками. В глаза, как и в уши, словно плеснули ледяной воды — которую женщина сейчас яростно пыталась сморгнуть.
Она почувствовала, как ее схватили за плечи, и бесцеремонно оттащили в сторону. Чуточку прозревшая магесса видела, как ее трэлл с кратким воплем вывалился из дыры в потолке, незамедлительно закрывшейся — а еще она видела Лютера, бесцеремонно и зло усадившего ее на что-то мягкое. Лицо у него стало прежним — и это хорошо. Да и нелепое одеяние послушницы исчезло.
Трэлл, урча, подполз к ней. Кажется, ему досталось сильнее — нога была вывернута под неестественным углом, лицо скривилось в гримасе боли. Поморщившись от неприятного привкуса во рту, и украдкой взглянув на Лютера, яростно измерявшего комнату шагами, она хотела осмотреться…
Накативший на женщину приступ тошноты не дал ей эту возможность. Позеленев, женщина завалилась набок и прикрыла глаза, усмиряя бунтующий желудок. Выставить на обозрение свой завтрак определенно не входило в ее планы.
Спустя пару проведенных в угнетающем молчании минут, магесса с посеревшим лицом поднялась с кровати. Лютер, сидящий напротив нее на деревянном стуле, мрачно наблюдал — явно ожидал реакции.
Она бесстрастно посмотрела на мужчину, и, уверенно подняв указательный палец к потоку, уже была готова завести длинную тираду. О том, как же низко, подло и гадко он поступает с людьми, которые все цело ему доверяют самое дорогое, что есть и в Тедасе, и в Тени — жизнь! Но, к счастью для него, услышать эту длинную и монотонную речь ему было не суждено.
— Я все, конечно, понима... — уже торжественно начала тевинтерка, как, замолчав, прижала кулачок ко рту. Еще один приступ тошноты, который она сдержала лишь чудом, и Алейра, неуклюже плюхнувшись на кровать, утихла. Махнув мужчине рукой, она пролежала еще несколько минут на кровати — ее, однако, понять можно. Не каждый мечтает показать содержимое своего желудка своему учителю — особенно в такой ситуации и в таком месте. Приложив попросту титанические усилия, Алейра, недовольно фыркнув, полусидя-полулежа устроилась на кровати, мутным, опьяневшим взглядом смотря на взиравшего на нее Лютера.
— Благодарю, — тихо, еле слышно сказала женщина, деликатно кашлянув. — Милое место, — уже более бодро продолжила Алейра, но, только ощутив на себе тяжелый взгляд блондина, поежилась и рвения поубавила, — Два раза за несколько дней, — она снова прикусила губу. — Да, признаю, ходить по Антиве было глупо и опасно, — она посмотрела на своего трэлла и, не сдержав грустного вздоха, лишь прикрыла глаза. Выходец из мертвых, видимо, испугавшись портала, в спешку выронил сверток с телом… чему она, конечно, не сильно обрадовалась.
— Что ты хочешь от меня услышать? — ее, несмотря на тошноту и обстановку, интересовало другое. Она не знала ни одного чародея, способного перевоплощаться в другого человека. В зверя, да, но это было совсем другим. Она приподняла бровь, всматриваясь в Лютера. Удивительно, но впервые его увидев, ничего другого, кроме как «обычный купеческий сын, строящий из себя невесть что», она о нем и не подумала. Почему-то осознание этой глупой ошибки пришло только сейчас, отчего она легонько стукнула себя по лбу.
— Почему вы не сбежали на корабле? — стальным голосом произнес мужчина, абсолютно не изменив выражения лица, — Во имя всех духов Тени, зачем надо было возвращаться сюда?
Не став ожидать ответа, он прерывисто вздохнул, запрокинув голову на спинку стула и мрачно разглядывая потолок. Тихий шорох напомнил женщине, что в комнате есть еще кое-кто. Элдрион медленно приблизился к Лютеру, протягивая ему саквояж.
— Дэрин...
Кивнув, тот принял «багаж», и начал возиться с защелкой.
— Дэрин... Элгар... — повторил долиец, смотря куда-то в сторону. Сын Валлиаса пожал плечами.
— Мертвы, вне всякого сомнения. Магесса, если и жива, точно погибла от рук патрулирующих город храмовников, волк... Тело волка лежало рядом с тобой. Я его не взял.
— Ч... что?
— Ничего. Иди, предупреди Кальвина. Пусть наконец отлипнет от нее, — зло бросил мужчина, с облегченным вздохом открывая сумку, — А ты, магистр, будь добра — объясни, почему ты, как взрослый и ответственный человек, не сбежала из осиного гнезда куда подальше?
Белый голубь, возмущенно курлыкнув, вылетел из саквояжа, принявшись летать по комнате.
— Зачем? — фыркнула Алейра, даже не удосужившись рассказать Элдриону, какая судьба настигла Дэрин. Долиец, впрочем, исчез достаточно быстро, чтобы хоть что-то сказать ему, — Не знаю. Может… возможно, мне попросту нужно было найти тебя? Знаешь, то предложение еще в том клоповнике, что люди по ошибке называют таверной. И Создатель, с каких пор ты так печешься обо мне и тех оставшихся неудачниках, а? Уж я то думала, что на политику тебе наплевать — а мы в ней по уши! — Алейра, осознав, что задела очень неудобную тему для разговора, гневно махнула рукой, — Забудь. Считай это наплывом идиотизма, — Алейра, к своему глубочайшему удивлению, приметила, что, будь у нее сейчас коса, прижала бы ее к себе. От этой, казалось бы, глупой и дурацкой вещи, ей становилось несколько спокойней. Сейчас, без Аиши, она чувствовала себя слишком... одинокой.
— «Почему пекусь о тебе и неудачниках»? Мне плевать на неудачников. Ты ведь понимаешь, что твоя способность создавать трэллов досталась мне очень дорого? — холодно поинтересовался блондин, разглядывая женщину с мрачным раздражением, — Для тебя, конечно, знание создания трэллов стоит немного — досталось ведь даром.
Прежде, чем Алейра сумела ответить, до их ушей донеслось красноречивое покашливание. Лютер скривил лицо, и, презрительно закатил глаза, с грохотом поставив саквояж на пол. Кальвин, неслышно проскользнув в комнату через портьеру, с злорадной усмешкой выслушивал всю их перепалку. Однако не Кальвин привлек внимание Алейры — рядом с мужчиной стояла невысокая, хрупкая девушка, на вид ей едва можно было дать шестнадцать.
— И стоила она ожидания, Лютер? — фыркнул блондин, скрестив руки на груди и шаркающей походкой приблизившись к брату, — Сначала вопил, что нам нужно уходить... потом всю ночь рычал, что мы должны ждать — из-за нее, вестимо. Я, говоря откровенно, не вижу ничего, ради чего стоило рисковать.
— Это решать мне, — процедил Лютер, бросая на темноволосую девочку взбешенный взгляд, — Зачем ты ее вытащил?
Конечно, наблюдать за перепалкой двух братьев было интересно и... смешно. Да, определенно смешно. Алейра, однако, взглянула на девочку. Она была милой, красивой, да, с этим никто и никогда не поспорит. Но она была еще маленькой — хрупкой, неспособной за себя постоять. И, если в извращенный разум тевинтерки лезли всяческого рода мысли, их сразу же приходилось отбрасывать — учитывая характер и нравы близнецов.
— Зачем ты вообще учеников берешь? — проигнорировал вопрос Кальвин, с ухмылкой присаживаясь на стоящий чуть поодаль стол, — Просто взгляни на ее трэлла... а затем на своего. Мог, на худой конец, выбрать кого-нибудь более одаренного — сновидца, например. Или медиума...
Он схватил девочку за плечо, рывком заставив сесть рядом с собой. Красивые, точеные черты, гордый профиль...
Профиль, который Алейра уже видела кое-где.
Выпучив глаза, тевинтерка быстро нащупала висящую на плече сумку, и, откинув крышку, отыскала в ней мешочек со своими деньгами. Не то чтобы пухлый мешочек, но все же... она вытащила одну серебряную монету, и приблизила к своему лицу.
Лицо этой девочки было отчеканено на обороте вытащенной ею монеты. Золотые, серебряные, и медные монеты использовались во всех странах Тедаса — но чеканка всегда отличалась. В Орлее на обратной стороне соверена был лик Императрицы, в Тевинтере — изображение Архонта... Здесь, в Антиве, были вычеканены лики королевской семьи. Золото — нынешний властитель, серебро — его наследник, медь — другие родственники...
— Я не связываюсь с «одаренными» по одной простой причине... Которая тебе самому прекрасно известна, — с плохо сдержанной яростью проговорил Лютер.
— Ох, конечно, — театрально рассмеялся Кальвин, — Все еще не смирился с тем, что мы — выродки демона, от которых «одаренные» ученики писаются в штаны?
Алейра застыла. Лютер, прищурившись, медленно покачал головой — а ярости пришла на смену усталая обреченность.
— И к чему этот цирк? — просто проговорил он, пристально вглядываясь в лицо брата.
— Будет неприятно, если повторится случай с твоим первым учеником.
Улыбка слетела с лица Кальвина, как листья с деревьев. Осень... уже ведь почти зима. Блондин в желтом пиджаке поднялся на ноги, и, расправив плечи, тяжелым шагом направился в другую комнату.
— Мы скоро отправляемся, — ровным, без издевки, голосом произнес Кальвин, останавливаясь в проходе. Молчаливая девушка двинулась следом, — Собирай вещи, и помоги своей... «ученице». Следующая остановка — Ривейн.
Он вышел — и в комнате повисло гнетущее молчание. Алейра, вопросительно приподняв бровь, хрипло, устало вздохнула.
— Из огня да в полымя.
Женщина встала с кровати и потянувшись, снова уставилась на Лютера.
— Если тебе хочется поплакаться кому-нибудь в плечо из-за тяжелой жизни или семьи, то я всегда рядом, да, — съязвила она и. Несмотря на то, что она только что узнала, тевинтерка не удивилась — видимо, уже привыкая к обществу близнецов, которое, даже с большой натяжкой, даже странным назвать было нельзя.
— Я догадывалась, спасибо той треклятой подкове. Думала, что Эстакадо попросту слетел с катушек, или маразм напал. Конечно, мне интересно узнать историю всего этого, однако… — продолжала Алейра, подходя к своему трэллу — которому, однако, всегда и незаслуженно доставалось больше всех.
— Что стало с первым учеником? — резко и коротко спросила рыжеволосая магесса, чье внимание уже полностью было сосредоточено на выходце из могилы. — И что ему в нем не понравилось? — вопрос, естественно, был самым что ни на есть риторическим, но трэлл, взглянув на хозяйку, лишь грустно заурчал — вот кому действительно было обидно, — Но постой, дай подумать… — женщина, уже повернувшись к Лютеру, щелкнула пальцами, — Он решил убить своего учителя? Если да, то он идиот. Определенно, — Алейра вдруг замолчала и несколько нервно дернулась.
— Или же… это ты его убил, — закончив свою речь, женщина быстро повернулась к блондину спиной. Лютер, все это время выслушивавший её молча, раздраженно нахмурился.
— «Ты его убил»? Что за вопрос, магистр? Конечно, я его убил. После того, как он устроил мне погребение заживо, взорвав мой дом, и сбежав со всеми ценными реагентами. Я думал, он был умен… но, услышав от Кальвина слово «демон», «умный» решил прикончить нас обоих и отправиться в Тевинтер, выдав мои работы за свои. И, если быть откровенным до конца — лишь благодаря Кальвину ему это не удалось. Я был слишком наивен, думая, что у медиума нет предрассудков относительно духов и демонов... и, полагаю, излишне доверчив. В отличие от моего брата.
Стоящая к нему спиной Алейра неопределенно дернула плечом — и блондин этот жест воспринял по своему.
— Как думаешь, магистр — что будет, если женщину изнасилует одержимый?
Услышав Лютера, Алейра скривилась — причем настолько, насколько могло скривится милое личико тевинтерки. Сделав вид, что последнего вопроса она попросту не услышала, Флавий расправила плечи.
— Конечно, ты его убил. Но в эту фразу я вложила несколько другой смысл. Ты мог убить его просто так, за пустяк, мелочь, или же вовсе по желанию левой пятки, — фыркнула она, зачем-то пнув бедного трэлла — даже не пытавшегося защититься. — Доверчив, говоришь? Возможно, возможно, — женщина сжала руку в кулак, да так, что даже Лютер, сидевший от нее достаточно далеко, мог услышать хруст пальцев. — Но я не настолько глупа, чтобы провернуть что-нибудь подобное ни с тобой, ни с твоим братцем, — она скрестила руки на груди и снова уставилась на оживленный ею труп, — Думаю, этот разговор можно считать вводным уроком, примером — «как человек не должен поступать», — саркастически заметила тевинтерка, и замолчала. Она вспомнила все то, что произошло в эльфийских руинах и в тюрьме Пуэрто-Карино… а от этих воспоминаний, нахлынувших словно шторм, на душе стало противно.
— Первая, — резко, словно начав разделывать тушу, начала Флавий, — получит травму на всю жизнь и, уверена, относится к детям будет холодно — причем это в лучшем случае, — она вздохнула, дав себе секунду передышки, — Второй, однако, получит то еще удовольствие. Но, даже несмотря на одержимость, плод должен быть обычным человеком, если... Если одержимость была не полная, — женщина замолчала, склонившись к своему «питомцу» и этим дав знак, что она закончила.
— Ты рассуждаешь с точки зрения женщины, — бесстрастно произнес Лютер, даже не глядя на нее, — В какой-то мере, это понятно и приемлемо. Если ты хочешь изучать магию, однако, придется мыслить с точки зрения ученого... Но, так или иначе, ты ошибаешься. Плод в любом случае не будет «человеком» в обычном понимании — ибо демоническая лимфа, коей напичкано тело одного из родителей, даст о себе знать. Ты ведь в курсе, что именно с нею и связаны физические изменения, касающиеся одержимых? Полагаю что да. Даже при ограниченной одержимости тело подвергается изменениям — особенно внутренние органы. К примеру, вышеупомянутая лимфа большей своей частью сосредоточена в сердце — извлечь ее из прочих органов не представляется возможным. Потомство от одержимой особи, вопреки сказкам селян, не будет ни демоном, ни другим одержимым.
Лютер поднялся со стула, кивнув все это время молчавшему Элдриону. Белоснежный голубь, наконец-таки успокоившись, приземлился на его плечо.
— Плод будет смертным с физическими особенностями одержимого. Большой запас маны ввиду более сильной связи с тенью, способность управлять демоническим огнем, гораздо более заметная слабость перед ударами храмовников... Так или иначе, — мужчина хрустнул затекшей шеей, прикоснувшись ухом к крылу голубя. Птица, благодушно курлыкнув, почти заботливо ущипнула клювиком прядь его волос, — Кальвин прав — нам пора двигаться. Валлиас давно покинул эту затхлую страну — следует и нам. У тебя есть вещи, которые ты хочешь забрать?
— Надо будет завести трэлла — храмовника, — пробормотала Алейра в ответ на небольшую лекцию Лютера. — А? Вещи? — она устало улыбнулась и, гордо подняв голову, ударила кулачком себя в грудь — тем самым изобразив пресловутое рыцарское приветствие. Глухой звук отозвавшейся стали дал понять, что под рясой сестры милосердия Алейра как-то умудрилась спрятать нагрудник. Понятно, почему она так медленно плелась по городу и так смешно шлепнулась на каменный пол.
— Все остальное в сумке — но, правда, близ порта есть тайник с вещами и телом Дэрин… а, ее можно оставить, — Флавий вновь обернулась к телу трэлла и, взяв его за вывернутую ногу, резко, с противным хрустом вправила ее. Судя по гримасе выходца из могилы, тот захотел закричать, что было сил, но попросту не смог — его тело сейчас ему не принадлежало, — Кстати… Валлиас? Я думала, что это одна личина Кальвина, — закончив латать трэлла, она подошла к кровати и взяла сумку. — Еще та шкатулка… что в ней, кстати, было? — Флавий прищурилась, всматриваясь уже не в Лютера, а в голубя, послушно сидевшего на плече ее учителя. На Элдриона она попросту не обращала внимания.
— «Личина Кальвина»? — фыркнул Лютер, жестом приказав эльфу приступить к сбору, — Ха. Кальвин бы ни в жизнь не смог в одиночку открыть разрыв. Ну… хорошо — не с нынешними возможностями. Нет, магистр... В фальшивом филиале ты и Кальвина видела, верно. И свою подкову отдал тоже он. Однако тот старик — действительно мой отец.
Одержимый, значит... Умный, не высовывается и не бегает по улице, уничтожая крестьян — значит, из высших демонов. Несомненно, древний и могущественный. Интересно было бы поговорить с ним еще раз... но почему-то Алейре этого не хотелось.
— Что до шкатулки... это знает лишь он. Там должна была бы быть кровь русалки, но меня гложут сомнения, — проговорил Лютер, натягивая на руки белые перчатки.
Похоже, все самое главное близнецы уже успели вывезти из города — сейчас груза у них было совсем немного, и много времени сбор не занял. Кальвин вместе с девушкой молча ожидали у люка — и вскоре долиец, несущий довольно располневший саквояж, встал рядом с ними. Он полез наружу первым — ловить передаваемые близнецами вещи. Все-таки Алейре стоит получше изучить заклинание левитации... полезная вещь.
— Если ничего важного нет — двигаемся прямо сейчас. Я позаботился о транспорте, — буркнул Лютер, с опаской передавая трэллу саквояж. Похоже, там было что-то ценное.
— Лошадь хоть у твоей протеже есть? — закатив глаза, поинтересовался его брат.
— Не понадобится. Есть вполне приличная карета, хозяин которой скончался во время погрома. Эльф и ее трэлл будут сидеть на козлах — и... вчетвером... поместимся с комфортом.
— Молодец. А теперь лезь наверх.
Вздрогнув, Лютер прищурился — и внимательным взглядом окинул Алейру и Кальвина. Многозначительно дернув плечом, он, тем не менее, задрал голову и начал подниматься. Когда мужчина забрался наверх, его брат медленно повернулся к почуявшей неладное тевинтерке.
— А теперь послушай, "протеже". Мне уже приходилось защищать брата от нерадивых учеников, и поэтому проясняю ситуацию. Увижу, что ты затеваешь его предать — пискнуть не успеешь, как пойдешь ему же на запчасти. Надеюсь, мы друг друга поняли.
Тряхнув светлыми волосами, Кальвин быстро взобрался наверх.
— Всегда приятно видеть братскую любовь в наше страшное, неспокойное время, — пробормотала Алейра — благо, Кальвин уже умудрился вылезть из подвала. Усмехнувшись, она начала лезть наверх — как не крути, но клаустрофобия (особенно когда ты остаешься наедине с ожившим трупом), никуда не девается.
— Братская любовь, ага, — продолжала бормотать женщина, подымаясь по лестнице. — Семья, ага. Создатель, неужели в этих людях есть зачатки морали? Фу, семейная идиллия, — так, кое-как добравшись до выхода, тевинтерка наконец выбралась из подвала, — Не понимаю, если с храмовниками у вас разговор короткий, думаете, что с Искателями он будет другой? Учитывая, что на юге Ривейна до сих пор остается группировка войск, — обтряхивая свою мантию послушницы, спросила Алейра.
— Плевать на храмовников, — устало проговорил Кальвин, удерживая опустившую глаза девочку за плечо, — Не плевать на красных храмовников, вот в чем дело. Эти словно чуят магию. Лютера один на рынке чуть не цапнул. Кое-как с ним справились.
— Я могу говорить и за себя, — холодно заметил близнец, перепроверяя вещи. Алейра же тем временем могла осмотреться.
Она ожидала многое — начиная с подвала в эльфинаже заканчивая тем, что близнецы завели себе убежище под королевским замком. Но высоких деревьев и кустарников, без единой тропки поблизости... этого она не ожидала. На ветвях щебетали птицы, под ногами приятно хрустела подстилка из листьев и веток. Это убежище было в лесу.
— Карета стоит у придорожного трактира. Я поставил охрану... так что ее не украдут.
— Твоя псина то? — съездил Кальвин, пешком отправившись вниз по склону. Элдрион, старательно нагружаемый саквояжем и сумками, словно вьючный мул, безропотно молчал — похоже, ни о каких попытках не повиноваться и речи не шло.
— Оборотень, — процедил Лютер, критически осматривая нагруженного трэлла. Сделав шаг назад, он удовлетворенно кивнул и двинулся следом, — С таким сторожем только самоубийца попытается украсть эту карету.
Спуск не занял много времени — вихрящийся в воздухе дымок от печи они завидели почти сразу. Диких зверей им не попалось — только Алейра пару раз, запнувшись о свой подол, с грохотом шмякнулась на землю.
Голоса настигли их раньше, чем они сами достигли таверны. Грязная ругань, брань, плач какой-то женщины...
— Похоже, самоубийца нашелся. Возможно, даже не один, — тихо заметил Лютер, спрыгивая с пригорка. Кальвин лишь с усмешкой закатил глаза. «Кто удивлен? Я не удивлен», — читалось на его лице.
Когда они вышли на постоялый двор, то лично Алейра насчитала три трупа. Всего три — потому что остальные головы исчезли в неизвестном направлении. Крови и конечностей тут хватило бы на все пять. Мабари-переросток, по размерам больше напоминавший здорового бычка, сидел на задних лапах и со злобой взирал на окруживших его людей.
«Попробуйте приблизиться, и возможно, ваши головы тоже не найдут.»
— Так, что тут происходит?! — прикрикнул Лютер, без тени страха размыкая кольцо людей и приблизившись к мабари — чья окровавленная морда теперь выражала высшую степень радости. Зверь радостно плюхнулся прямо в лужу крови, показывая блондину свой живот.
— Эта тварь моих постояльцев загрызла! — плаксиво возопила полная дама, чье покрасневшее лицо блестело от слез.
— И поделом, — фыркнул Кальвин, встав лицом к толпе, — К слову — сейчас я намереваюсь сказать этой псине "фас". Кто-нибудь хочет оказаться на улице в этот момент?.. Посмотрим. Раз...
Такого светопреставления Алейре не доводилось узреть со времен ярмарки Минратоса, когда один из демонов, призываемых магами-артистами, вырвался из под контроля. Усмирили его быстро, но когда даже маги благородных кровей бросились с криками врассыпную — она смеялась очень долго.
—... два...
Когда Кальвин произнес "три" на улице уже не было никого. Посмеиваясь, он отвернулся, прошествовав к карете. Элдрион уже успел погрузить все вещи и запрыгнуть на козлы, взяв в руки вожжи. Лошади беспокойно завозились... почуяв не совсем живое состояние того, кто ими будет управлять. Впрочем, близнецов это не заботило — и они, вместе с девочкой, забрались в кабину.
Мабари с ворчанием поднялся на лапы. Ему придется бежать снаружи...впрочем, ей придется общаться с этими двумя. Учитывая неприкрытую враждебность одного и холодную апатию другого — поездочка будет еще та.
Мяско сразу же, без промедления, не ожидая приказа, залез вслед за эльфом. Алейра, оставшись одна, только услышала недовольное ворчание и краем глаза заметила, как трэлл презренно пихнул долийца в плечо — этим незамысловатым жестом показывая, кто тут главный. Флавий, впрочем, грызня двух недалеких кусков мяса, которые и при жизни-то не отличилась сообразительностью, абсолютно не интересовала.
— «Сходи к Церкви! На доске проповедника всегда найдется работенка!», говорили они, — фыркнула женщина, украдкой бросая взгляд на испачканную в кровь и грязь псину... мабари... не суть. Собак она не любила, собственно, с какой стати ей их жаловать? — Как эти монашки вообще ходят в этом?.. — продолжала негодовать женщина, приподымая подол рясы. Благо, не прошло и часа, как Алейра все же благополучно залезла в карету. Уныло плюхнувшись на сиденье, женщина хлопнула дверью.
— Милый комок шерсти, испачканный в крови и человеческих внутренностях… да, прелестное домашнее животное. Я, однако, скучаю по тем далеким и безнадежно утерянным временам, когда люди держали у себя хомяков и прочую мелкую живность, — иронично заметила тевинтерка, осматривая убранство кареты. Вроде обычная, хоть и богато украшенная карета, которую Лютер благополучно "одолжил" у некого богача… но, учитывая личности близнецов, невольно задаешься вопросом — бывает ли у этих людей хоть что-то обыденное?
— Уже его забыла? — с легким удивлением спросил Лютер, недоверчиво воззрившись на плюхнувшуюся на мягкое сидение ученицу, — Это ведь тот самый трэлл, которого ты видела в Риалто. Я его... улучшил.
— Может, хватит разговаривать про куски мяса? Кто-то здесь безуспешно пытается уснуть! — сварливо буркнул Кальвин, устраиваясь поудобнее и положив голову на "подушку", буквально прибитую к стене кареты. Тут было просторно... но вот дышать было нечем. Девочка, рядом с которой и располагалось место Алейры, вела себя тихо — лишь потупила взгляд темных глаз. Учитывая фамильярное отношение к ней Кальвина — этот трэлл "принадлежал" ему. Пускай и ее создателем совершенно точно был Лютер.
Карета двинулась — медленно, размеренно. Хотелось поинтересоваться, откуда эльф вообще знает, где находится Риалто и как туда доехать... но еще больше хотелось просто отдохнуть. Пуэрто-Карино. Темница... Жуткий, зачарованный лес с дикими зверями. Подземелья, Тень, Риалто, Храм Восьми, руины этих жалких эльфов, в которых ее унизили во второй раз... Аиша.
Антива и Золотой дракон. Их было тринадцать — но выжило лишь трое. Интересно, что там с телом антиванки? Впрочем, магистру уже не было до нее дела. Магистру? Или ученице безумного человека, чьим отцом был демон?
Алейра, не выдержав духоты, резко открыла небольшое окошко, впустив в карету дуновение прохладного лесного ветерка. Кальвин недовольно заерзал, Лютер, ковыряющийся в странного вида перчатках, на "подушечке пальцев" которых были расположены заполненные синей жидкостью линзы, быстро поднял глаза.
Странные все-таки у него глаза. Порой казалось, что зрачка у него и вовсе не было — так сильно вырастающие из него "шипы" делали зрачок похожим на черное солнышко. Голубые глаза были похожи на лириум — такой же пронзительный, чуть "испачканный" цвет.
Ее глаза были в разы красивее. Флавий улыбнулась своим мыслям, своей излюбленной ухмылкой садиста-маньяка.
Когда Лютер улыбнулся ей в ответ, его улыбка была очень похожа на ту, что была на ее лице. Вот только было еще что-то... Знание. Опыт. Желание во чтобы то ни стало узнать, выдавить из этого мира все, что только можно. И безумие — ум и безумие всегда шагают друг с другом.
Она выглянула в окно — лишь для того, чтобы в последний раз увидеть отдаляющуюся, все еще дымящуюся Антиву. Пусть она горит. Пусть все они горят — как минимум парочку-другую бедствий за свои поступки они заслужили. Когда она отвернулась, Лютер уже не улыбался — но она успела разглядеть. Еще ничего не закончилось — ни-че-го. А она? Что она?
Пожалуй, в чем-то этот сын Валлиаса был прав. Политика... в политике нет ничего хорошего. А вот знания могут пригодиться. Когда она создаст какое-нибудь новое заклинание — обязательно назовет его в свою честь. «Всепоглощающая тьма Флавий»... или «Буря клинков Алейры». В конце концов... Думат, Тот, Создатель, и все прочие проклятые боги, которые оказались теми еще засранцами — почему бы и нет?!
…Он пил уже вторую неделю. Никуда не уходя из порта Риалто, куда пришлось спешно драть когти из Антива-сити с остатками команды Воронов, лишившихся половины людей, эльф не хотел ничего, кроме покоя. Он хотел забыть.
Перед глазами его все еще расцветала странная вишня, из таких, которых он никогда раньше не видел, но желание перебраться через море было погребено под грузом невыносимого отчаяния и боли, сковавшего его сердце и вскоре похоронено где-то на задворках сознания. А когда вторая неделя подошла к концу, мало кто из посетителей уже удивлялся странному молчаливому эльфу в темной одежде с наброшенным на лицо капюшоном, сидящему за дальним столиком с неизменной бутылкой самого дешевого вина перед собой. За все эти две недели он ни с кем не заговорил, лишь бросал монеты на стойку в обмен на новую порцию вина. Вороны его больше не трогали. И дело было вовсе не в том, что эльф оказался невиновен в заговоре, покосившем их ряды и лишившим сразу двух претендентов на должность грандмастера.
Просто он больше не представлял для них опасности. Бывший неуловимый ассассин был сломан. Он превратился в волка без зубов, неспособного ни на что, кроме как выть в темные небеса и оплакивать все, что потерял.
Они возникли из ниоткуда, словно тени. Двое мужчин в темно-синих плащах, которые практически становятся невидимыми ночью. Полумаски скрывали лица, над ними — темные глаза, такой знакомой формы и брови, концы которых загнуты вверх, а не вниз, как у всех нормальных людей. На миг, забывшись, можно было подумать, что это — копии неудачливого чужестранца.
Голос говорил с сильным акцентом, но тихо и предельно вежливо:
— Добрый день. Позвольте представиться — Гэйден Шинджи. Думаю, Гэйден вам о мне рассказывал.
Эльф в темной накидке медленно, дрожащей рукой отставил в сторону полупустую бутылку и поднял голову. Под капюшоном тускло сверкнули глаза цвета янтаря, когда-то неимоверной красоты, похожие на кошачьи, а теперь затуманенные и темные. Знакомое слово прорезало туман, но лишь на мгновение — он понимал, что перед ним вовсе не тот, кого ожидало увидеть подсознание. Да и не мог это быть он. Он погиб на глазах эльфа. Его забрал проклятый красный дракон, забрал вместе с собой на дно бухты, утащил, как кракен утаскивает за собой сломанные останки кораблей.
— Вы Габриэль Алькарас, как я полагаю? В связи с последними событиями, происшедшими в Антива-сити, нам интересно было бы узнать, где находится наш соотечественник и ваш близкий товарищ. Он не вернулся в город, но и не покидал его, как докладывают наши источники. Нас терзают нехорошие предчувствия… По поводу его участи.
— Участи?.. — эльф, которого назвали Габриэлем, лишь горько усмехнулся и сделал большой глоток из бутылки. Вытер губы тыльной стороной ладони и помолчал. Когда-то он полагал, что эти люди хотят убить Чужеземца, а правда тогда заставила его хохотать, как умалишенный. Когда-то, когда он еще умел смеяться. — Думаю, вы и сами все знаете. Вам нужно подтверждение? — в янтарных глазах на миг показался холод, и эльф отвернулся. — Так будьте уверены. Ваш… соотечественник… которого вы искали, покоится на дне морском. Он больше никогда не причинит вам проблем.
В темных глазах мужчины не промелькнуло ничего — никакой эмоции, словно ответ он уже знал.
— Мы это почувствовали, — тихо ответил Шинджи. — У нас кровная связь, мы чувствуем, когда умирает наш брат по крови. Хорошо, что вы подтвердили наши догадки.
Он произнес короткую фразу на незнакомом языке, может быть, молился.
— Значит, его судьба все-таки его настигла. Что ж, вижу, больше нам здесь делать нечего. — сумеречный воин повернулся, что бы уйти, но внезапно резко остановился, словно налетел на стену:
— Скажите… Его домашний питомец, называемый тэнгу… Тоже умер вместе с ним?
— Я не видел его. Возможно, он не покинул своего хозяина, — прошептал Габриэль. — И в долине смертной тени не убоялся… — он словно процитировал эти слова, услышанные когда-то от кого-то в прошлой жизни, и растерянно мотнул головой. Когда же люди, называвшие себя сумеречными воинами, уже направились к выходу, эльф вдруг резко поднялся из-за стола, упершись в него руками. Уже допитая бутыль с глухим звоном упала на дощатый пол, покрытый грязью и пылью, и покатилась в угол.
— Стойте!
Они остановились, и эльф облизнул пересохшие внезапно губы. Он и сам не знал, зачем сказал то, что сказал — без особой надежды на то, что ему ответят, но голос показался ему чужим. Он был сухим, надтреснутым, с оттенком безумной, но еще теплившейся надежды и чего-то еще, чему он не мог сам дать названия.
— Возьмите меня с собой. Туда, откуда он… откуда пришел Гэйден.
И когда Габриэль уже стоял на палубе корабля, плывущего в сторону севера и выходящего из порта Риалто, он все еще не верил в то, что они согласились. Возможно, из жалости, но в это было поверить так же трудно, как и в то, что он покинул страну, ставшую в одночасье чужой. И хотя здесь влияние Дракона было не так заметно, как в столице, от города веяло страхом и смутой, как от тухнущего на берегу кита. Эльф был рад покинуть его, шестое чувство подсказывало, что произошедшее в Антива-сити очень скоро доберется и до этих мест. А ведь они, чужестранцы, так кстати убили единственного, кто мог бы возглавить сопротивление Воронов в Риалто — Дариона... У судьбы определенно было извращенное чувство юмора. Бухта, занавешенная утренней дымкой, как вуалью, вскоре скрылась от глаз прислонившегося к борту судна эльфа в черной одежде, скрывавшего лицо под капюшоном, и он ничуть об этом не жалел.
Бросив последний взгляд на зеленую воду, пенящуюся под тяжелыми боками корабля, он отвернулся и закрыл глаза, вдыхая соленый ветер и вслушиваясь в крики чаек, становившиеся все тише и дальше. Эльф не хотел прощаться. Он ненавидел прощания. Но чувствовал, что боль постепенно отпускает его, превращаясь в уродливый, едва затянувшийся на сердце шрам, который останется с ним навсегда.
...Араш-Адар, один из островов архипелага за землями кунари, картой которых на материке мало кто обладал, поражал своей яркой густой и насыщенной зеленью. Климат был теплый и мягкий, как в Антиве и Ривейне, возможно, более влажный, потому что степей, в отличие от Антивы, здесь не наблюдалось. Множество небольших поселений кунарийской архитектуры кучковались на склонах возле порта и ныряли дальше, в холмы, между ними змеились дороги, изложенные камнем. С моря была видна и столица, укрепленная мощными кунарийскими крепостями из белого камня — она возвышалась на отвесной скале и казалась ее продолжением.
Здесь вообще было очень много кунарийского — архитектура, стремление к чистоте и идеальному порядку, к гармонии, но над местным населением все-таки не витал тяжелый дух Куна.
Жизнь в порту Араш-Адара кипела так же, как и в любом порту материка, разве что люди внешне отличались от антиванцев и были невероятно похожи друг на друга, настолько, что Габриэлю казалось, как будто он попал в мир близнецов.
У всех — смуглая кожа, миндалевидные глаза и брови, загнутые кверху — даже у женщин, что придавало им очень странный, а порой и смешной, вид.
Они переговаривались между собой на незнакомом языке, слишком быстро, что бы он мог определить хоть отдельные слова. И явно не скрывали своего удивления от его визита.
Эльф, едва спустившись по трапу корабля, понял, что местный порт почти ничем не отличается от тысяч подобных портов по всему Тедасу, хоть и люди здесь странные. Поплотнее надвинув капюшон на голову, как будто бы стесняясь своего экзотического вида, он завернул за угол и не счел нужным прощаться с воинами сумерек, или как там они себя называли, лишь сухо и коротко поблагодарив их за то, что помогли добраться до островов. Что Габриэль собирался здесь делать, он не особенно знал, но чувствовал, что сердце привело его сюда не просто так. Он должен был добраться до столицы, но прежде пополнить припасы, истощенные за месяцы долгого, изнурительного плавания далеко на север, и хотя бы немного привыкнуть к причудливой земле, где давно уже не ступала нога чужака. И хотя Алькарас и не знал их языка, звон монет хорошо помогал при общении с мелкими торговцами, трактирщиками и извозчиками. Правда, золотых и серебряных монет становилось все меньше, и до столичного города Араш-Адара эльф добрался совсем без средств к существованию. Последние медяки он заплатил старику на телеге, которому пришлось полчаса объяснять, куда и как хочет попасть эльф. Сидеть рядом с тюками с рисом было не слишком удобно, но он не возражал. За последнее время он успел отвыкнуть от роскоши и богатой жизни, скитаясь по болотам, лесам и Создателем забытым местам и засыпая в дешевых, полных клопов трактирах. Габриэль окончательно перестал быть Вороном, и его это вполне устраивало.
Когда-то Гэйден удивлялся тому, что имена антиванцев ничего не означают, и эльф тогда лишь посмеялся над странной, по его мнению, традицией северян не иметь личного имени, а называть себя некими словами, имевшими определенное значение. Теперь же Алькарас думал об этом безо всякой насмешки. Страна поразила его до глубины души, и за те несколько недель, что он потратил на путешествие до столицы, парень успел понять, что в ней было много красоты и так же много опасности. Но еще больше — дисциплины. Все здесь жило и дышало по определенным законам, казалось, даже сама природа подчиняется им в унисон с жителями. И подъезжая на старой разболтанной телеге к городу, Габриэль уже успел влюбиться в эту землю. Об одном он жалел — только лишь о том, что оказался здесь слишком поздно и один.
Но у него оставалось одно незаконченное дело, которое нужно было довести до конца. Тот, кого называли Араши, и о ком обрывочно упоминал Гайджин, его брат, был поражен той чудовищной, отвратительной заразой, которая сгубила и Золотого Дракона. И эльф понимал, что рано или поздно родину его возлюбленного ждет та же судьба, что едва не постигла Антиву. Он должен был что-то сделать. Должен был спасти хотя бы то, что можно было спасти — раз не смог сделать этого для собственной родины.
К его изумлению, Габриэля приняли сразу же, как только он дерзко заявил, что желает аудиенции у самого Великого Князя, наверняка, Араши уже был предупрежден.
Дворец был большой, светлый и по меркам антиванца, довольно скромно обставлен, не в пример богатым и роскошным дворцам торговых принцев Антивы или Грандмастера Воронов. Здесь же больше акцентов уделялось изящности композиции, чем вызывающей роскоши. У стен и колонн, ведущих на террасы, стояло множество цветов, прохаживались ручные леопарды. В приемной ждало несколько местных вельмож, в одеждах кунарийского стиля, но щедро затканных золотом.
На золотом троне (похоже, единственная вызывающе роскошная вещь во всем дворце) сидит человек в шитом золотом одеянии и с большим медальоном красного кристалла, невероятно похожий на Гэйдена. По углам — четыре телохранителя в легкой броне, с маленькими алыми кристаллами на шее. Ни у одного из них нет признаков одержимости красным лириумом, но у всех — красные глаза, в которых отражается пламя светильников.
— Приветствую вас в Араш-Адаре, сеньор Алькарас, — голос у Араши сильный, резонирующий, и кажется, что он отражается от стен и проникает в мозг. — Вы, как я понимаю, прибыли сюда, что бы принести память и последнюю волю... Моего несчастного брата.
— Вашего брата… которого вы гнали, как дикое животное, и пытались убить бесчисленное множество раз? — горько поинтересовался Габриэль, снимая капюшон и поднимая голову, чтобы снизу вверх взглянуть на слишком, до боли знакомое лицо. И все же в нем что-то было чужим. — Какое вам дело до того, какими были его последние слова, Араши? Я приехал не для того, чтобы скорбеть. Я пришел к вам, чтобы предупредить.
Он откинул с лица непослушную прядь платиновых волос. Они сверкали подобно настоящей драгоценности в свете пробивающихся сквозь огромные окна лучах солнца, которое здесь, на крайнем севере Тедаса, было особенно беспощадным. Даже по сравнению с Антивой и Ривейном. На смуглом лице с татуировкой, поднимающейся из-за воротника до лба, переплетающейся причудливым узором по щеке и виску, застыло выражение усталости. Эльф будто бы постарел за эти последние несколько месяцев лет на десять, а вокруг глаз появились крошечные, едва заметные морщинки. Он уже не улыбался, лишь едко усмехался, демонстрируя чуть больше зубов, чем требуется для вежливого обмена приветствиями. И он не боялся. Самое страшное, что могло произойти, он уже видел.
— То, что уничтожило его, и едва не погубило мою страну… я думаю, вы знаете, о чем я говорю. Эта сила не дается без платы. Взамен она возьмет все, что вы имеете, и разрушит вас до основания, превратив в подобие чудовища. Все, что вы любите, чем дорожите, ваша честь, благородство и гордость — все будет извращено и искажено, изуродовано. Это случилось с человеком, называвшем себя Золотым Драконом Антивы. И это же случится с вами, если вы не одумаетесь. Ваш брат погиб, чтобы спасти чужую родину, но вы можете спасти свою. Я должен был сказать вам это… хотя бы для того, чтобы вернуть ему долг.
Уголки губ на бесстрастном лице Араши дрогнули в чуть заметной усмешке.
— Мой бедный брат... Был одержим идеей захватить престол силой. И в свое время, действовал, так же, как и ваш Золотой Дракон — из лучших побуждений. Он предал мечу и огню свой народ, своих людей и свой клан. Ради "благой цели".
Он жил, как изменник, но умер, как князь. Единственное, чего я хочу, что бы его душа с миром упокоилась в Тени и ждала часа перерождения.
Араши бросил взгляд на Шинджи, безмолвно стоящего у стены.
"Найдите того тэнгу, и убейте. Он предал моего брата," -был отдан мысленный приказ.
— Я буду молиться за его упокой. Что касается предупреждения — я вас понимаю и благодарю за участие. Да, у меня на шее красный лириум, которые до меня тысячу лет носили мои предки. Но у нас не случалось прецедентов, подобных тому, что произошло в Антиве, и будем откровенны — я поражен теми чудовищными последствиями, к которым привело увлечение храмовников красным лириумом. Мы собирались исследовать свойства этого кристалла, завезенные с материка и сравнить с нашими, но ... Доклад о событиях ночи Золотого Дракона — да и ваши слова, убеждают меня в том, что это может грозить катастрофическими последствиями. Ваше предупреждение подтверждают наши наихудшие опасения — даже на материке не известны методы контроля красного лириума. Возможно, эта технология утеряна навсегда... — Араши задумчиво коснулся медальона на своей груди. Что я могу еще сделать для вас, дорогой гость?
Эльф медленно покачал головой. Он попытался, по крайней мере, сделать все, что было в его силах. Если бы он знал о том, что произойдет дальше, то обязательно рассказал бы об этом князю — но, увы, даром предвидения обладали лишь немногие из ривейнских провидиц, а не обыкновенный двадцатидвухлетний бывший ассассин, пусть и обладавший чуть большими знаниями, чем любой другой смертный житель Тедаса. То, что увидел тогда на борту «Альбатроса», было до конца жизни выжжено в его душе, но то была лишь тень грядущих ужасов, которые обрушатся на мир в скором будущем. Но пока этого не случилось, Габриэль не знал, что противопоставить уверенности Араши в собственной неуязвимости, телесной и духовной. Золотой Дракон тоже говорил уверенно. И все же не смог удержать рвущуюся на свободу тьму, разъедавшую рассудок.
— Мне больше ничего не нужно, Араши, — произнес парень. Однако кое-что пришло ему в голову, и он добавил: — Только об одном я попрошу вас: не афишировать мое пребывание здесь и не упоминать мое имя. Я лишился его, когда покинул Антиву. И хочу оставить его в прошлом.
Он повернул голову и посмотрел на мирно лежащего у стены огромного пятнистого леопарда. Грациозность больших кошек была прекрасной, но в ней таилась смертоносность, как когти таятся в мягкой пушистой лапе. Прищуренные, миндалевидные глаза лениво окидывали взглядом тронный зал, и на мгновение встретились с янтарными глазами эльфа. Он вздрогнул. Снова то же ощущение. Оно вызывало боль, поэтому Алькарасу хотелось уйти как можно быстрее.
— Прощайте, — он слегка поклонился и в сопровождении все тех же молчаливых стражей вышел из зала. Тяжелые двери закрылись за ним, но парень уже знал, что будет делать теперь. Ему не хотелось возвращаться. В этой стране были сотни, а может, и тысячи «гэйденов», похожих друг на друга внешностью и сутью, но для эльфа Гэйденом был только один человек. И все же он хотел остаться. Узнать о прошлом этого человека, узнать, каким он мог бы быть здесь, у себя дома. Как он рос, какие идеалы и черты впитывал вместе с ветром и дождем, как думал и ощущал мир вокруг себя. Даже после его смерти, следы его были для Габриэля повсюду. Эльфу оставалось лишь отыскать их.
Три месяца жарких дней почти без дождя — это не совсем то, что порадовало бы местных крестьян в одной из близлежащих к порту деревушек, но спорить с природой не приходилось. Рисовые поля почти пересохли, и местные уже всерьез забеспокоились о том, что засуха может уничтожить посевы, лишив и так не слишком богатых людей последних средств к существованию. А тут еще какой-то эльф, похожий на бродягу, обосновался неподалеку. Он почти ни с кем не разговаривал, лишь болтался по округе и периодически куда-то пропадал, но всегда возвращался обратно. Несмотря на жару, на нем всегда была черная одежда, капюшон и тонкий шарф, прикрывавший нижнюю часть лица так, что видны были почти что одни глаза. Но поговаривали, что глаза у него как у леопарда.
Вот и сегодня, в конце засушливого сезона, одна из местных девушек, занимавшаяся в поле, пыталась починить отлетевшее колесо у телеги, на которой ее семья возила продавать зерно, шкуры и пряности в столицу. Она возилась у покореженной оси уже добрых полчаса, когда к ней приблизился кошачьеглазый эльф, и ведь совсем не услышала его шагов по дороге — так что когда его рука коснулась локтя девушки, та едва слышно вскрикнула и резко повернулась, готовясь бежать. Но тут же расслабилась, поняв, кто перед нею. Ее разбирало любопытство насчет этого пришельца, непохожего на всех деревенских, но она никогда не задавала вопросов.
— Нужна помощь? — спросил эльф на ломаном языке островов, и девушка сдержала смешок. Он говорил с забавным акцентом и явно выучил всего несколько фраз, услышанных им от говорливых старух и детей, которые нечасто сдерживались в словесных упражнениях. Не дожидаясь ответа, эльф наклонился и принялся возиться с осью, выправив ее и подрезав кинжалом. Странно, ведь девушка никогда раньше не видела у него оружия. Похоже, он мастерски прятал его под курткой. Колесо ровно встало на деревянную ось, и эльф выпрямился, отряхивая руки и удовлетворенно глядя на результат своей работы. Он иногда помогал жителям деревни, которые изо всех сил делали вид, что его здесь нет. Эльф был кем-то вроде бродячей собаки — все знали, что она там, бродит по улицам и заходит в дома, иногда подкармливали костью, но не воспринимали как равного. Он был невидимкой для общества. Кем-то, кого никогда не станут считать за своего.
— Спасибо, — тихо, почти неслышно произнесла девушка, и эльф улыбнулся под своей маской. Пожав плечами и не ожидая от нее ничего большего, словно он поступил так, как должен был поступить, парень отвернулся и уже собирался было уйти. Где он жил? Чем занимался и как искал себе пропитание? Как добывал средства к существованию и что делал в те короткие промежутки времени, пока не появлялся в деревне? На все эти вопросы у девушки не было ответа. Но подчинившись некоему необъяснимому порыву, она в несколько шагов догнала эльфа и дотронулась до его плеча. Тот остановился и с интересом повернулся, глядя в непривычное, все еще непривычное лицо с раскосыми глазами.
— Спасибо, — уже четче и громче повторила она, отбросив с лица длинные черные волосы. Красивая. Очень красивая, если бы об этом спросили у кого-то другого. Она всмотрелась в глаза парня, замечая в них какую-то затаенную темноту, словно внутри комнаты кто-то погасил свечи. — Я… хотела узнать… кто вы? — окончательно осмелев, девица закусила губу.
— Никто, — эхом отозвался эльф в черной куртке. — Всего лишь… Чужеземец.
Отвернувшись, он зашагал по пыльной дороге. Куда — одному ему было ведомо, а никто и не спрашивал. Только девушка с длинными черными волосами и глазами лесного оленя долго смотрела ему вслед, гадая, кем же он был и зачем пришел сюда. Но ответов на этот вопрос узнать ни ей, ни кому-либо другому было не суждено.
А когда на деревню опустилась ночь, и эльф вновь исчез в темноте, растворился в ней, подобно призраку, никому снова не было дела до того, был ли он вообще, существовал ли — или это кому-то привиделось. И даже девушка забыла о нем до той поры, пока он снова не вернется. Пока Гайджин с янтарыми глазами, в которых погасили все свечи, не вернется туда, где навсегда останется чужаком.
Пуэрто-Карино
У еды не было вкуса.
Эстефания поежилась, медленно повернувшись к окну и отложив чашку в сторону. Шарф, обмотанный вокруг ее шеи, неприятно царапал кожу — мягкие, гладкие шарфики могли себе позволить только знатные дамы... и только в крупных городах. Однако сейчас она была до невозможного счастлива, что живет именно в таком вот местечке на краю света. По крайней мере она погибнет вместе с теми, кого она знает.
Пуэрто-Карино умирал — это было ясно всем. После того, как барон получил подтверждение о смерти своей дочери, он в спешке собрал вещи и покинул город — не внимая увещеваниям жителей об опасности Арагона.
Больно. Так больно.За окном кружилась вьюга. Она не слышала ее воя — но чувствовала его почти кожей. Первый снег, выпавший совсем недавно и которому девушка искренне обрадовалась, принес на своих закорках невероятную метель — в которую она не собиралась даже выходить на улицу, не то что возвращаться ночевать домой. В лавке было все необходимое — ее привычка еще с самого детства. В месте, где проводишь большую часть времени, всегда должна быть теплая одежда, вдоволь еды, и все прочее... и ей эта привычка уже не раз сослужила неплохую службу.
Искусанные в кровь губы неприятно саднили на холоде. Не таком, пробирающем до костей — а просто... холоде. Когда тонкие пальцы начинали медленно неметь, она брала в руки большущую чашку с давно остывшим супом. Жаль лишь, что вкуса она более не чувствовала. Все было таким, словно она пила горячую воду и жевала разваренную резину — желудок протестовал, но делать было нечего. Что-то есть ей ведь надо — то, что Мария, невзирая на вьюгу, каждый полдень приносит ей горячую пищу, само по себе заслуживало благодарности. Сегодня женщина, впрочем, не пришла — вместо нее пришел Алехандро. Она видела, как он за окном что-то кричал прохожим — быть может, зазывал в пустеющую таверну. Лицо, однако, было искажено ужасом... Пришел в лавку, потряс за плечи, попытался увести. Когда воспротивилась, всучил в руки какую-то записку и дал чашку с крышкой, в которой обнаружился куриный бульон с картошкой... записка так и лежит в кармане плаща из кротовых шкурок. Наверно, стоит ее прочесть — но не хотелось. Потом, все потом. Владелец лавки так и не вернулся из Риалто — говоря честно, в Пуэрто-Карино после отбытия чужаков не прибывал никто. Почти сразу после их ухода, она
чувствовала приближение бури. Не той, что сейчас выла за окном, нет.
Сосущей пустоте в ее голове пришло на смену понимание... и смирение. Было больно — даже больнее, чем когда родители умерли. Последствием стала полная потеря чувства вкуса. Лишь иногда, сквозь сон и редко по утрам, она чувствовала во рту приятный, насыщающий привкус... но понять, что это такое, ей так и не удавалось.
Больно. Так больно.Веки дрожали — но Эстефания, по детски упрямясь, все же окинула свое "обиталище" мутным взором. Все стало таким... пыльным. Лишь камин, который она разжигала каждый вечер, выглядел в этом царстве сна и тлена чистым. Огонь — он оберегает... так по крайней мере говорила ей на языке жестов Фрея, когда той прижигали рану на ухе. Старейшина Хорхе, когда Эстефания спросила его об этом, категорически не согласился — "Огонь уродует все, что есть, плавит и уничтожает", написал ей он. "Если хочешь увидеть то, что очищает — оглянись вокруг!"
Она тогда ведь оглянулась — не увидев ничего, кроме сугробов и занесенных снегом домишек. "Все верно, девочка," — горько усмехнулся тогда старейшина в ответ на ее вопросительный взгляд, не прекращая писать в ее, подаренном Алехандро, блокноте, — "Оберегает не огонь — оберегает холод. Посмотри, как он чист," — говорил он, загребая плотной варежкой горсть белейшего снега, — "Пища в ледниках сохраняется дольше, чем в тепле, и холод не причиняет такого вреда, как огонь... в разумных пределах, разумеется."
Фрея говорила одно, старейшина — другое. Кому верить? Эстефания не знала. Она еще была слишком молода для подобных мудростей.
"Уметь читать и считать — не значит быть умной, девочка," — горестно сетовала Мария в ответ на ее робкие попытки доказать свою самостоятельность и независимость, — "Это просто значит уметь читать и считать... Ум — он в разуме, а не в голове. Ты отличаешься от других, тебе сложнее... если хочешь быть умной, то должна понимать свое положение, и выжать из него все, что только можешь".
Больно. Так больно.Мария тогда все же заставила эльфийку надеть эту нелепую вязаную шапку — за что сейчас она была весьма благодарна доброй женщине. В комнате, несмотря на пылающий камин, было темно — она почти не видела своих рук. На ощупь прикоснувшись к кончикам ушей, она с унынием провела ладонью по пылающим щекам — уши она уже не чувствовала, невзирая на теплую шапку. Эстефания вновь обратилась к окну; снег уже замел здание почти до половины стекольной поверхности. Если открыть раму, он лавиной хлынет внутрь.
Она поджала ноги, разглядывая пляшущую за окном метель. Этот дикий, прекрасный танец завораживал, убаюкивал... стоит вздремнуть? Делать больше нечего, все книги в ее распоряжении уже были прочитаны по нескольку раз. Жители городка после побега чужаков часто приносили ей всяческие вещи — книги, одежду, даже посуду. Сильнее всех, пожалуй, помогали Моралесы. Ей была интересна причина, но семья даже не обсуждала помощь эльфийке. Исабель, конечно, ревновала ее к родителям — но не обижала.
Больно. Так больно.Именно Алехандро дал ей возможность взглянуть в глаза убийцам Фреи. Кажется, старик тогда договорился с какой-то фигурой в плаще... но девушка не слышала их слов, и ее они не волновали. Как, впрочем, и сейчас.
"Я буду молиться, чтобы после вашей смерти все убитые вами оторвали от ваших душ по кусочку. Вполне вероятно, после этого... от некоторых из вас не останется ничего."Слова, пришедшие на ум так внезапно. Большие глаза эльфийки широко распахнулись — в удивлении от столь простой истины. Осознание на обрамленном каштановыми, вьющимися волосами лице сделало его похожим на маску.
"От меня уже ничего не осталось".Сосущая, темная пустота поглотила ее с головой. Родители... Фрея... Из глаз потекли слезы, остужая покрасневшие щеки.
Больно. Слишком больно.Она рывком поднялась с ветхого, истертого кресла. Она не слышала, как чашка с супом с грохотом свалилась с подлокотника, расплескав содержимое. Скрипа половиц не было слышно из-за вьюги... а вьюгу не было слышно из-за того, что она, Эстефания — бесполезная калека. Та, рыжеволосая чужачка, смотревшая на нее с такой ненавистью и презрением... она была права. Такое существо, как она, не заслуживает права жить. Слишком бессмысленно, слишком нелепо...
Слишком больно.Маленькие, но уверенные шаги. Открывает дверь, не обращая внимания на хлынувший внутрь снег. Холод, словно иголки, покалывает кожу на лице, снег летит в глаза, застывая на ресницах. Дверь не закрывает — зачем? Хочется тепла, и отчего-то спать.
Тепло умерло вместе с Фреей. А спать? Поспать она сможет уже скоро.
Снег мешает идти не меньше, чем длинный подол серого шерстяного платья. Оно согревало — но не давало тепла. Как ей пытался объяснить Алехандро, одежда и вещи лишь сохраняют его — само тепло должны нести люди. "Или эльфы," — с улыбкой дописала тогда в блокноте Мария.
Тепло умерло.
Лес Арагон возвышался в кромешном мраке, как неведомый монстр. Столько сказок о волшебных животных и духах леса, столько ужасных историй о погибших в этом лесу людях. Она хотела узнать, что в нем — пусть даже это будет последним, что она узнает. Слезы замерзали на глазах, мешая видеть — Эстефании оставалось лишь тереть их облаченными в перчатки руками. Вот она уже миновала покосившийся частокол. Звери не нападали на Пуэрто-Карино долгие, долгие лета, и надобность в защите отпала — частокол выглядел ветхим и жалким, похожим на торчащие из белоснежных десен грязные, гнилые зубья.
Она не считала, сколько времени прошло после того как она сошла с дороги — но она уже видела светящиеся в темноте желтые глаза. Волки... забавно. Страх настиг ее лишь сейчас — а должен был бы сразу, как только она взглянула на возвышающиеся вдали деревья Арагона. Она ведь до жути боялась этого леса, Эстефания. Смерть родителей от диких волков невозможно считать приятным воспоминанием, и сейчас они возвращались — но это было неважно. Была важна лишь та пронзительная боль в ее груди.
Спящий город просыпался и умирал. На небе не видно ни звезд, ни луны — лишь всеобъемлющая темнота. Вой черных волков с желтыми глазами, разбудивший жителей, сменился криками последних — Моралесы же с ужасом вслушивались в звук царапающих древесину когтей. Алехандро, прижимавший к груди Марию, шепотом молился Создателю, Исабель, сидящая в самом темном углу ледника, сдавленно всхлипывала. Она ведь пыталась вырваться. Еще днем, Алехандро объявлял что-то горожанам... но никто его не слушал. Она пыталась вырваться, вернуться в теплую постель... и лишь сейчас, слушая рычание волка, пытавшегося прорваться к ним, лишь молилась про себя. Не Создателю, нет — своему отцу.
Алехандро прервал молитву, с ужасом прислушиваясь. Рычание и звук царапающих доски когтей стихли — зато они слышали звуки глухих шагов. Кто-то — не зверь — приближался. Неизвестный остановился прямо напротив люка, ведущего в ледник. Сердце старика пропустило несколько ударов.
— Кроме вас — не спрятался никто, — проговорил тихий, хриплый голос. Мария глухо зарыдала, повалившись на холодную землю; Алехандро же, сглотнув, собирался с силами.
— Никто? Даже Эстефания?
Молчание было ему ответом.Трактирщик побледнел, Исабель, скривившись, с жгучей ненавистью подняла глаза к потолку погреба.
— Я надеюсь, вы умрете в муках! — выкрикнула девушка, обхватив плечи руками. Из ее глаз градом лились слезы.
— Надейся, девочка. Утром убирайтесь из города как можно скорее. На тракте ни на кого нападать не будем. Если останетесь... завтра ночью я
открою этот люк.
Алехандро невидящим взглядом смотрел на лицо своей дочери, скривившееся в гримасе ярости, и слушал звук отдаляющихся шагов. Нечто презрительно фыркнуло — и к шагам присоединился тихий стук когтей о деревянные доски трактира.
— Сделка с дьяволом, — прохрипел мужчина, запрокинув голову. В уши ударил пронзительный волчий вой... слышимый прекрасно даже в этом затхлом, темном погребе. И, к ужасу старика, этому вою присоединился целый хор из сотен других волчьих глоток. Исабель с криком повалилась на пол, зажав уши руками.
— Прекратите! Пусть они прекратят! — кричала девушка, свернувшись в позе эмбриона. Старик склонил голову набок, задумчиво смотря на свою дочь. Какофонии волчьих голосов он уже не слышал.
Фрея за такой поступок, наверно, будет презирать ее. В Песни Света говорилось, что погибших можно встретить у Престола Создателя... и от этой мысли на губах эльфийки, с силой пробирающейся сквозь сугробы, появилась безумная улыбка. Какую взбучку устроит ей Фрея, узнав о причине ее гибели — мама не горюй! Лес же становился все гуще и гуще...
Желтых глаз становилось все больше и больше. Они следили за ней из-за деревьев, внимательно, предупреждающе. Наверно, волки рычали — жаль, она не слышит. Волки же рычат, да? Или это кошки? Разум отказывался вспоминать. Хотелось лишь тепла и спать. Но тепло умерло — значит, стоит поискать место для сна. Возможно... эта ямка возле пня — замечательное место. Эстефания обернулась, стараясь не обращать внимания на золотые глаза, смотрящие на нее; Пуэрто-Карино полностью исчез из виду, поглощенный ужасными холодами и снегом. Девушка рухнула на колени, прижимаясь спиной к шероховатой коре пня. Укутавшись в черный плащ, она закрыла глаза, с шелестом скользнув на снег. Поджавшая ноги к груди, лежащая в снежной ямке и накрывшаяся плащом из кротовьих шкурок — она была похожа на зверя. Моралесы наверняка забьют тревогу, увидев заметенную снегом лавку — и отчего-то эта мысль ее обрадовала. Кто-то будет о ней скорбеть — это... хорошо. А вот она не хорошая. Никогда ею не была.
"Простите меня..."
Проваливаясь в глубокий, сладкий сон, она чувствовала чье-то приближение. Ресницы из-за холода примерзли — и разлепить веки она уже не могла. Да и зачем? Когда чьи-то острые зубы пронзили ее плечо, она уже спала. И не просыпалась.
Исполинских размеров черный волк, прищурив желтые глаза, предостерегающе зарычал — не позволив другим членам стаи приблизиться. Девушка не дрожала, и даже не вскрикнула от боли — но ее кровь, попавшая в его пасть, была еще живой. Он чувствовал.
Огромная лапа грузно опустилась рядом с головой девушки — и хор из волчьих голосов прорезал еще один — перерастающий в человеческий крик.
— Думаешь, выживет? Если думаешь, то ты безумец.
Ответом было недовольное ворчание. Камерран приподнял бровь. Седые волосы мужчины сосульками свисали с головы, а змеиные глаза в полумраке грота выглядели почти ужасающе.
— Я, конечно, все понимаю — но делать эту мелочь одной из нас? Совсем после гибели Астраи отчаялся?
Черный волк упрямо молчал, обращаясь мордой к лежащей у его бока Эстефании. Одежды на девушке не было — наготу прикрывал лишь черный кротовый плащ.
— Слушай, она сама виновата. Скверна — это та еще дрянь... особенно — для тех, кто уже проклят. Мы
должны были ее прикончить.
Зверь молча оскалился, опустив голову. Волосатый мужчина скривился.
— Ну как знаешь. Если будешь психовать — я тебе опять по шее надаю, так и знай. Щенок...
Не выдержав, огромный волк злобно зарычал. Камерран хохотнул, с презрительной усмешкой окинув лежащую эльфийку.
— По крайней мере, эту деревню вырезали. От нее были одни проблемы... И да, учить малявку будешь ты, — жестким голосом произнес мужчина, отворачиваясь и направляясь к выходу из сети пещер. Тут было относительно светло — как и прежде. Вот только в воздухе витал затхлый аромат разложения. Гальд совсем забросил свое логово — сегодня "лесник" впервые за долгое время вернулся сюда. Место требовало уборки, это точно.
Огромный волк смотрел в спину уходящему мужчине, пока тот не скрылся из виду — и, фыркнув, положил голову на свои лапы. Эльфийка вздрогнула, и, застонав, с трудом разлепила веки. Гальд выжидающе замер.
Девушка молчала — лишь рассеянно смотрела на блестящую шерсть зверя. Тонкие пальцы вцепились в жесткую, но теплую шкуру — а на искусанных губах появилась слабая улыбка.
— Вкус, который чувствую — вкус крови, — тихонько прошептала она, поднявшись на колени и уткнувшись лбом в плечо волка. Тот ждал, — Тепло. И уже не больно.
Зверь недоуменно моргнул — явно не зная, как отреагировать на подобное заявление. Но реагировать было и не нужно — Эстефания со счастливой улыбкой легла обратно, свернувшись рядом с этим огромным чудовищем.
Действительно — больше больно не было.
Риалто
«Дорогой друг!
Если ты это читаешь, значит, в столице произошло то, чего мы все так боялись. Золотого Дракона удалось остановить силами тех, на кого мы открыли охоту — и один этот факт уже доказывает всю ту несостоятельность и некомпетентность, которые охватили организацию в последние несколько месяцев. Вынуждены признать, что показали преступную слепоту и халатность в отношении действий нашего руководства. Теперь, когда организация лишилась столь многих блистательных кандидатур на пост главы, включая самого грандмастера, у нас не осталось иного выбора, кроме как уйти в глубокое подполье и оттуда, научившись на собственных горьких ошибках, пытаться противостоять эпидемии, захлестнувшей столицу. Как вы, вероятно, знаете, храмовники совершили переворот, имеющий чудовищные последствия. Пока неясно, что именно руководило ими помимо одиозной фигуры Золотого Дракона, но кто-то должен был поставлять им лириум — и продолжает поставлять сегодня. Первейшей задачей, которую необходимо разрешить, это выяснить, откуда идет контрабанда вещества, имеющего в народе название «красный лириум». Однако даже прежде этого следует организовать остатки наших людей, создать инфраструктуру и каналы связей, обеспечить безопасность штаба и коммуникационных линий. Только после этого мы сможем дать достойный отпор тому, не побоюсь этого слова, мракобесию, которое сейчас имеет место в столице. Я знаю, что до отдаленных сельских местностей пока что добрались лишь разрозненные слухи, а крупные города еще держат оборону против этой внезапной экспансии, но время идет — а вместе с ним растет и сила наших новых врагов. Врагов, которые выросли, окрепли и отрастили зубы прямо в сердце нашей с вами великой родины. Действуйте согласно плану, и будем молиться Создателю, что еще не все потеряно.
Искренне ваш, М.»Высокий и тощий, словно жердь, эльф вздохнул и отложил потрепанный пергамент в сторону. Он перечитывал это письмо каждый раз, когда реальность заставляла усомниться в собственном рассудке — и как можно было поверить в то, что все могло стать еще хуже всего за несколько месяцев? После памятной атаки на столицу остатки организации бежали в другие города, а те, кому не посчастливилось уцелеть после резни в порту и скрыться от храмовников, погибли. По крайней мере, большая их часть. Что стало с теми, кого схватили живыми, не хотелось и думать. Одна мысль о том, что его бывших собратьев и коллег по ремеслу могли насильно травить лириумом, внушала отвращение и ужас, и эльф лишь благодарил судьбу за то, что в тот роковой день оказался вне города и не увидел воочию преступлений храмовников против Создателя и жителей Антивы. А вот его помощница Астурия — была. И все видела.
Она говорила мало и вообще стала замкнутой и мрачной после тех событий, но даже из того, что она успела рассказать, картина складывалась невеселая. Почти все кандидаты на пост грандмастера были убиты. Акелла, Полоз, и многие другие пали жертвами заговора, который раскрылся лишь в последний момент, когда сделать уже было ничего нельзя. Они пожертвовали собственными жизнями для того, чтобы Золотой Дракон поплатился за свои действия — но теперь возникал вопрос о том, что делать Воронам дальше. Своей штаб-квартирой они избрали Риалто, город, в котором не так давно делами организации заправлял Дарион. Тот самый Дарион, который пал по собственной глупости от рук тех, кто все это время пытался спасти чужую для себя страну, вынужденные отбиваться от постоянных нападений и преследования. Эльф чувствовал и свою вину в этом, хотя и понимал, что до событий в столице был всего лишь мелкой сошкой Воронов, информатором, шпионом и изредка убийцей. Но благодаря смекалке и умению вовремя ухватиться за предоставленные шансы, сумел пробиться на пост негласного временного управляющего, занимающегося попытками объединить в единую сеть горстку выживших. Да и штаб-квартирой то помещение, где находился центр разведки, было назвать нельзя — на самом деле под свои нужды Вороны приспособили давно заброшенные подвалы и части системы канализации, где прежде обитало неведомое чудовище, по слухам, даже разумное. Впрочем, эльфу всегда казалось это преувеличением. Наверняка в стоках обосновалась обыкновенная виверна или разросшийся глубинный паук, а местные уже напридумывали сказок и легенд, но… после нападения красных храмовников на столицу он готов был поверить уже во все, что угодно. Даже в существование разумного монстра в подземельях города.
Поднявшись со стула, он скомкал письмо и сунул в ящик стола. Им удалось обустроить эти подземные комнаты и туннели и даже в каком-то смысле облагородить их, но от одной вещи никак невозможно было избавиться — здесь постоянно висел жуткий смрад, едва перекрываемый запахом ароматических лампад и свечей. Весь этот коктейль сумасшедших запахов сводил с ума и провоцировал мигрень, но ходить по улицам при свете дня было почти чистейшим безумием. Красные прислали в Риалто своих шпионов и «вербовщиков» почти через неделю после захвата Антива-сити, и в этом нельзя было им отказать. Работали они быстро, чисто, жестко и весьма эффективно. Горожане были запуганы, сеть контрабанды перекуплена, ненужные люди убраны — и вот уже почти никто не сопротивлялся новоявленной власти Церкви, которая оставалась Церковью лишь формально, а на деле давно перестала следовать своим собственным законам. Вербовщики же занимались отловом влиятельных персон в городе и обращением их в свои ряды. Кого-то достаточно было напугать, а некоторых вербовали насильно — и возвращались они уже совсем не теми людьми, которых знали жители. Если храмовники обнаружат в канализациях штаб сопротивления Воронов, то все будет потеряно.
— Кайле? — дверь скрипнула, и в образовавшуюся щель сунулась рыжая коротко стриженная голова.
— Какие-то новости? — устало вздохнул эльф, понимая, что потратил на размышления о произошедшем слишком много времени. Недопустимо много, учитывая обстоятельства. — Есть весточка от Тревизо?
— Пока нет, но вы же знаете, как сейчас опасно на дорогах. Наши люди тратят на путешествие втрое больше времени, чем раньше, — Астурия, хоть и была человеком, но никогда не выказывала никакого предубеждения насчет эльфов. И этим нравилась Кайле, даже больше, чем остальные Вороны. Ее взяли как раз накануне нападения, и она едва могла считаться полноценным членом организации, но как нельзя лучше подошла на должность его помощницы. — Но зато есть другая хорошая весть.
Девушка вошла в комнату, не дождавшись приглашения, и встала рядом со столом, вытянув руки вдоль тела. Эльф почувствовал себя дураком в таком положении — он и не успел толком подняться, поэтому, поколебавшись немного, сел обратно, сделав вид, будто занимался чем-то действительно полезным. Он и сам не понимал, почему чувствует такой стыд, будто его застукали за чтением «Распутной вдовы» в такое время, когда нужно было думать о спасении самой сути организации.
— Рассказывай.
— Ладно. В общем, кажется, мы не зря потеряли троих разведчиков в столице, — она посмотрела на эльфа и улыбнулась, но улыбка вышла довольно горькая. — Мы смогли отследить канал поставки лириума. Он идет несколькими рейсами из Вольной Марки и Ферелдена. Помните ту историю с открытием тейга Браннворт и потерянного тейга в Киркволле? Так вот, похоже, кто-то тайком вывозит оттуда целые тонны красного лириума. А это значит…
— Что у наших противников есть могущественные покровители в нескольких государствах, — поморщился Кайле, опустив голову и уткнувшись лбом в сложенные ладони. — Я думал, истории о месторождениях этого вещества — миф… по крайней мере, в книге о Браннворте было больше фантастики, чем правды. Так мне сказали в посольстве гномов. Врали, значит… а может, их тоже давно завербовали, — последнее слово он выплюнул с таким презрением и отвращением, словно проглотил таракана. — Пускай продолжают отслеживать поставки. Если станет слишком горячо, пусть немедленно приезжают назад. И, Астурия, продолжай проверять каждого, кто возвращается с задания, мы не можем допустить шпионов храмовников в собственных рядах.
— Конечно, Кайле, — кивнула девушка и улыбнулась, сев на краешек стола и беззаботно болтая ногой. — Есть еще слухи… они идут из Орлея. Но пока ничего не ясно. Кажется, там красные храмовники тоже начинают появляться то тут, то там, но их никто не воспринимает всерьез. Думаю, они готовят в Вал-Руайо ту же операцию, что и в Антиве. Кто знает, быть может, они действительно планируют захватить весь Тедас.
— Но кто-то же должен их направлять, — возразил эльф, задумчиво потеребив кончик уха с сережкой. — Я не верю, что всем руководит этот капитан Аварро. Он способен держать в руках столицу, но кто-то дает ему приказания. Кто-то давал приказания Золотому Дракону, кто-то поставлял ему лириум и средства, и этот кто-то остается в тени. Дерек был чьей-то марионеткой, это ясно, как день, и без посторонней помощи никогда не смог бы собрать такую армию, чтобы представлять угрозу для нас.
— Ты прав, как всегда. Буду продолжать отслеживать их перемещения. Если узнаю что-то новое, сообщу, — рыжеволосая девушка спрыгнула со стола и направилась к выходу, явно считая разговор законченным. Да и эльф не пытался ее остановить. Он впадал во все большую депрессию с каждым днем. И каждый день новости были неутешительными. Эта зараза расползалась по Тедасу быстрее, чем можно было ожидать, и оставалось лишь признать тот факт, что Вороны не в состоянии были отбить столицу. По крайней мере, пока. Чтобы восполнить поредевшие ряды, нужны были месяцы, а то и годы — и за это время крупнейшие города могли пасть не только в Антиве, но и в Вольной Марке, Ферелдене, Орлее. Кунари, воспользовавшись суматохой, как пить дать попытаются отбить Ривейн, а Империя Тевинтер, как всегда, не упустит шанса откусить кусок побольше от Сегерона — а то и проглотить его целиком. Каждый занимался своими собственными проблемами и никому не было дела до того, что какие-то храмовники напились красного лириума и сошли с ума.
И только Кайле понимал, чем это может грозить, если не остановить эпидемию в зародыше. Но у него не было средств, людей, связей, не было даже достаточного опыта и ума, каковой был у предыдущих руководителей ордена. Быть грандмастером ему претило, да и называться грандмастером, когда гильдии уже почти нет — моветон. Поэтому он был просто эльфом, пытающимся удержать на плаву то, что осталось от Воронов, не без помощи определенных друзей.
Он покинул кабинет (строго говоря, кабинетом это сложно было назвать) ближе к полуночи. Выходить на улицы можно было лишь под покровом ночи, и то далеко не всем. Новичкам рекомендовалось перемещаться по туннелям под землей и выбираться на поверхность лишь под присмотром. «Мы стали как гномы, роемся в земле, сидим в темноте и дышим смрадными испарениями. Какое унижение», — подумал эльф, направляясь переулками к городской арене, когда-то месту всеобщего увеселения и незаконной торговли рабами, а ныне пустующей и почти разрушенной. Там его должен был ждать надежный человек из контрабандистов, которые сопротивлялись попыткам вербовщиков заставить их работать исключительно на Аварро. Платили им куда меньше, чем раньше, а запуганные горожане и купцы отказывались иметь с ними дело в страхе, что храмовники заставят их расплачиваться за это собственными жизнями. Богатых людей же в Риалто и вовсе не осталось — кто успел сбежать за море, а кто оказался полностью ограблен. Вороны превращались из гильдии наемных убийц в полноценное сопротивление — но немногие соглашались работать за гроши без четкой надежды на победу, и некоторые из бывших коллег эльфа предпочли добровольно убраться в места, более пригодные для набивания кармана. Например, в Орлей. Бедняги не знали, что и там очень скоро начнется то же самое. Если не сделать ничего, вскоре попросту не останется людей, которые оплачивали бы услуги ассассинов — поэтому Вороны должны были измениться. Это было неизбежно.
Об этом продолжал думать Кайле, шагая к огромному зданию арены, где, казалось, много лет назад происходили самые зрелищные и интересные бои в истории города. Сколько же успело измениться за несколько месяцев… И каждый, абсолютно каждый в Антиве сейчас думал только о том, чтобы выжить. Иногда для этого нужно было сделать то, что раньше казалось неприемлемым. Кайле знал об этом, как знал и о том, что хранится в шкатулке у Астурии. Он не винил ее за это, хотя в его сердце была жалость к девочке и даже какое-то понимание. Каждый сейчас заботился только о собственной жизни. Особенно молодые, которые и жизни толком еще не видели, а уже прошли через такие ужасы. Но близилась развязка, а для этого эльфу нужны были только уверенные, спокойные и преданные друзья. Хотелось надеяться, что Астурия из их числа, но если в ее голову уже закрались сомнения, медлить было нельзя.
Когда в темную комнату незаметно проскользнула тень, острые эльфийские уши мгновенно уловили шорох мягких сапог по свеженастеленному ковру. Она все еще была слишком неопытной, когда дело касалось скрытности. Он сам учил ее этому, но девушка предпочитала бумажную работу и не любила сама пачкать руки. Зажегся свет тусклой масляной лампы, источающий удушающий аромат мяты, от которого уже начинали дрожать руки, а перед глазами плыли круги. Но Кайле не шелохнулся. Он сидел на кровати, опустив голову и держа в руках крошечный металлический фиал. Астурия ойкнула, едва повернувшись и заметив его, и попятилась к выходу, упершись спиной в только что закрытую ею дверь.
— Я… — начала было она, и из ее рук на ковер упала стопка пергамента. Глаза широко распахнулись, губы задрожали, и Кайле вновь подумал о том, что, как бы ни была велика его личная привязанность к собственной помощнице, он не мог допустить эмоций. Не сейчас. Не во время войны, когда нужно было думать не о себе, а о своих людях. — Я могу объяснить.
— Кто дал тебе это? — сухой, надтреснутый голос эхом раздавался в маленькой комнате с высокими потолками. По стенам бежали трубы, напоминая о том, где приходится теперь ютиться гильдии. Кажется, где-то капала вода — медленно, по каплям, мерно стучала о металл и камень, сводя с ума. Иногда эльф думал, что этот звук рано или поздно заставит его потерять рассудок не хуже, чем доза красного наркотика. — Мне нужно имя, Астурия.
— Один храмовник на улице, — так же тихо ответила девушка, понимая, что врать нет смысла.
— Ты выходила одна на поверхность? Зачем?
— Я больше не могу так жить, Кайле, — рыжеволосая опустила голову так низко, что в неясном свете лампы он не мог различить ее лица, на которое легла глубокая тень. — Прятаться в стоках, словно крыса, терпеть эту вонь, делая вид, что еще что-то можно исправить. Они победили. Они уничтожили нас. Мы должны приспособиться или уйти, другого выхода нет.
— Выход есть всегда. Ты хочешь, чтобы твой разум извратили? Я думал, ты умнее, — горечь внезапно прорезалась в его голосе, и он отложил пузырек на кровать рядом с собой. — Рано или поздно им придется встретиться с сопротивлением. Нельзя позволить им безнаказанно разрушать и уничтожать нашу родину.
Она резко подняла голову, и в глазах ее мелькнула злость. Сжав руки в кулаки, она сделала шаг вперед и уставилась на эльфа так, словно тот только что ударил ее по лицу.
— Я не подписывалась быть последней защитницей государства! — крикнула Астурия, и по ее щекам покатились слезы. Бессилие. Беспомощность. Страх. Все это было так знакомо эльфу, все это он пережил и сам в первые дни после поражения Воронов в столице. — Я вступила в гильдию убийц и наемников, мне обещали золото, удовольствия и возможность путешествовать по миру, где я смогла бы применить свои навыки и стать хоть кем-то… А теперь кто я? Кто мы? Где наш грандмастер, где наши руководители? Все проиграно, Кайле, смирись с этим!
— Кто-нибудь знает? — спросил он, и девушка покачала головой. — Ты никому не говорила о нас? Тому храмовнику, быть может?
— Я ничего не говорила, — резко ответила она, и первый приступ паники немного отпустил ее. Похоже, у девушки действительно многое накопилось в душе, и сейчас она выплеснула на своего друга только несколько капель. В ней клокотала тьма, и скоро она поглотит ее. — Просто взяла… взяла этот фиал. Обещала подумать.
— Подумала?
Астурия промолчала. Эльф тяжело вздохнул и встал, развернувшись лицом к стене, на которой висела криво прибитая картина. Одна из немногих, которые удалось спасти. Одна из немногих вещей, что продолжали напоминать о мире наверху и о том, что в нем осталась красота. Окон здесь не было, и картины с гобеленами заменяли возможность взглянуть на людей. Пусть они и были застывшими рисунками.
— Почему ты не сказала мне об этом? — после длительного молчания произнес Кайле. Он мог бы подумать, что девушка ушла, так тихо и неподвижно она стояла у дверей, но эльф слышал ее прерывистое дыхание. Оно причиняло ему боль. — Ты могла бы попросить у меня совета. Я ведь всегда тебя наставлял, я любил тебя, как собственную ученицу. Пусть и не всегда схватывающую все на лету. Почему?
— Я хочу уйти. Пожалуйста. Дайте мне уйти, — выдохнула рыжая, понимая, что эта ее последняя просьба прозвучала, как крик вопиющего в пустыне. — Я хочу жить нормальной жизнью. Вороны… Воронов больше нет. И я разрываю контракт.
— Вороны будут всегда, а тебе следовало бы знать, что контракты заключаются не со мной, — улыбнулся эльф собственному отражению в рамке картины. — Но если ты готова поклясться, что никому и никогда не расскажешь о нас, я могу тебя отпустить.
— Правда? — ее лицо посветлело, и она несмело улыбнулась. — Я клянусь. Спасибо, Кайле, спасибо. Когда-нибудь я найду тебя и отплачу за все, что ты для меня сделал. Полагаю… это прощание.
— Да. Прощание, — он повернулся и кивнул на дверь. — Ты можешь идти. Удачи тебе в этой новой жизни. Может быть, найдешь кого-нибудь более достойного твоей привязанности, чем я.
Поколебавшись и не зная, что ответить на это, девушка молча улыбнулась и повернулась, чтобы открыть дверь. Она не услышала шороха, когда из-под куртки медленно, словно змея из норы, выползал нож. Она не услышала даже свиста стали, когда этот нож летел в ее спину, но последним звуком, который она услышала, уже стоя на пороге двери собственной комнаты, был глухой удар и чавканье, когда лезвие разрезало ткань ее одежды, кожу и плоть, погрузившись в легкое, заставляя острую боль захватить все существо девушки, и она упала на пол, задыхаясь от наполнившей рот крови. Эльф мягко, словно кошка, не издавая ни единого звука, приблизился к ней и наклонился, глядя в темнеющие глаза. Свет лампы выхватывал из полумрака его вытянутое лицо, покрытое ранними морщинами. Он постарел лет на десять за эти месяцы, пронеслось в голове Астурии, и она хрипло попыталась вдохнуть. Но кровь в легких заставила ее закашляться. Тонкая рука заботливо вытерла красные пятна с ее подбородка, и Кайле положил голову девушки себе на колени, поглаживая ее по неровно подстриженным коротким волосам.
— Как только ты выпьешь эту дрянь, ты расскажешь им все, — монотонно объяснял он, но в его голосе не было ненависти или упрека. Только бесконечная усталость. — Ты потеряешь собственную волю. Я не могу этого допустить. Сбежать из города ты бы все равно не смогла — прости, но в твоих навыках я не так уверен. А я не могу позволить всему нашему плану раскрыться и рухнуть. От этого зависит слишком многое. Много жизней, куда больше, чем твоя или моя. Ты мне нравилась, Астурия, но дело зашло слишком далеко. Прости.
Она попыталась было что-то ответить, но вместо этого ее тело содрогнулось, в расширившихся глазах застыл немой укор и вопрос. Вопрос, на который Кайле не хотел отвечать. Он закрыл ее глаза и осторожно положил на пол. Нужно будет распорядиться, чтобы остальные избавились от тела как можно скорее. Эльф мог бы убедить себя в том, что сожалеет о содеянном, но правда была иной — он делал то, что должен был. Независимо от своих желаний, независимо от того, как именно поступил бы тот, старый Кайле. Тот Кайле, который жил среди Воронов еще тогда, когда у них была какая-то власть. И пускай девушка в чем-то права, но он не имел права сдаваться. И не имел права позволить одной глупой девчонке разрушить все из-за сомнений, страха и обиды.
Ночь была слишком долгой — и хотя для эльфа нет большего наказания, чем быть запертым под землей, не видеть луны и звезд, не чувствовать дуновений ветра на своей коже, не слышать запаха травы, лошадей, земли и моря, Кайле был спокоен, как никогда. Случившееся не должно было пошатнуть его решимости. И лишь запершись в своей комнате и усевшись за привычный стол, он достал смятое письмо, отосланное ему бывшим руководителем ячейки в Антиве — человеком по кличке Мрак — и принялся вновь и вновь перечитывать его. Как жутко было осознавать, что Мрак даже не догадывался о том, насколько плохо все обернется. Насколько многие среди Воронов сами, добровольно решат перейти на сторону врага, сколько из них попытаются сбежать и порвать все связи с организацией, сколь мало останется тех, кто в действительности будет предан общему делу.
В столе у эльфа лежала початая бутылка портвейна, завезенного из Орлея. Откупорив пробку, он сделал пару глотков и сунул руку в карман. Пальцы наткнулись на холод металла, и Кайле вытащил на свет крошечный фиал, который он нашел в шкатулке с украшениями Астурии. Поставил его на стол и долго рассматривал, чувствуя, как все мысли постепенно уходят из головы, уступая место бесконечной пустоте. Опустошенность — пожалуй, подходящее слово, чтобы описать состояние эльфа. Он мог отрицать это, мог скрывать даже от самого себя, но убийство девушки ударило по нему, как кнут с железными крючьями. Но Воронов всегда учили терпеть боль.
— Идите к демонам, — прошептал он, сгреб фиал со стола и швырнул его в мусорную корзину. Через несколько часов он выйдет на поверхность и сбросит эту гадость в канаву. Из-за нее он уже слишком много потерял, а сегодня погибла его последняя подруга в эти темные времена. Погибла из-за собственной глупости. Больше он не хотел допускать таких смертей.
Когда по тоннелю застучали сапоги, Кайле быстро вышел из комнаты, запер ее на ключ и направился к одному из основных безопасных выходов из канализации. Теперь он сам должен был проверять всех возвращающихся, хотя раньше этим занималась Астурия. Нужно было быть уверенным, что никто из них не поддался влиянию «вербовщиков» и не испил красного лириума. А поскольку Кайле, помимо умения метать ножи точно в цель, обладал магическим даром, почуять наличие лириума в крови или даже просто в комнате для него не составляло проблем. На самом деле он был единственным из магов, кто остался в организации и являлся ее полноправным членом — отступником, если сейчас это слово имело хоть какое-то значение. Именно это помогло ему обнаружить предательство Астурии. Или, как он предпочитал думать, намерение предать. И именно это послужило основной причиной тому, что он теперь обладал чем-то наподобие власти в сопротивлении. Если понадобится — ему не привыкать вычищать грязь в собственных рядах. В конце концов, он был эльфом и жил в эльфинаже, где чистить и убирать являлось чуть ли не основным занятием жителей.
«Забудь о ней, — твердил он себе, завернув за угол и увидев вернувшихся разведчиков. — Забудь. Она была слаба. И…»
«И ты любил ее», — услужливо подсказал внутренний голос, почему-то прозвучавший как ехидный голос матери. Кайле поморщился и мотнул головой.
«Сейчас я люблю только Антиву».
Ночь вступала в свои права, и Вороны вылетали на свои обычные ночные патрули в Риалто. Бесшумные призраки, черные, как сами тени, они все еще были здесь. Выживали при любых условиях. Но очень скоро черный цвет их крыльев окропится красным — кровью и лириумом, и тогда… тогда у них будет лишь один шанс из тысячи, чтобы победить. Но Кайле не собирался позволить себе упустить этот шанс. И только в этом он теперь был уверен.
Антива-сити
"Брррр. Как холодно".
Корво выдохнул облачко пара, проследив за падающей перед глазами снежинкой. Вскоре эта крошечная, узорчатая точка присоединилась к подобным себе.
Скоро тело будет полностью укрыто снегом, как пуховой периной.
Вложив клинок в ножны, храмовник закрепил щит за спиной. Кожа яростно зудела — как сказал капитан, "из-за заполняющей плоть силы". "Создателя ради, пусть хоть до краев заполнится", подумал тогда Корво. "Только перестанет так чесаться."
Густая кровь заливала его стальные сабатоны, окрашивала снег в алый цвет. Зима нагрянула нежданно-негаданно; надо будет утеплить доспехи — у него как раз был подходящий по размеру стеганый жилет. Мертвые зеленые глаза с упреком взирали на него.
Несчастный дурак...
Он вздрогнул, мучительно зажмурившись. Одинокая снежинка робко упала на ресницы левого глаза, незамедлительно растаяв. На таком морозе — неприятно. Капля жидкости стекла по щеке, обжигая кожу леденящим холодом.
"Плохо у меня получается отречься от мыслей," — уныло подумал Корво, отвернувшись от лежащего навзничь тела.
Непрошеные воспоминания, заполнившие мозг Силитуса, почему-то имели привкус пепла. Доррен был сам виноват. Он не захотел к ним присоединиться, захотел сбежать... они не могли позволить ему сбежать. Ему было невозможно жаль старика — это он дал ему возможность сбежать из той задрипанной деревеньки, он помог ему встать на ноги и присоединиться к Ордену. Корво... Моралес. Он был стольким обязан Доррену — и вот как отплатил...
Силитус быстро, решительно тряхнул головой. Нет — это было верным решением. Доррен был угрозой для ордена — значит, он был врагом. Это было верным решением. Это... было...
— Корво!
Мужчина встрепенулся, поднимая глаза.
— Капитан?
Низкорослый, крепкий мужчина с седой бородой, гремя латными доспехами, вышел из каменной арки. Сад, в который Силитус завел Доррена, не отличался убранством — еще живые цветы из-за снега выглядели абсолютно мертвыми. Когда-то в церковном саду Антивы было очень красиво — но не сейчас.
— Сделано? Хорошо. Собирай манатки, есть задание.
Плечо кольнуло вспышкой боли — а кожа начала зудеть только сильнее. Что странно, такое в последнее время частенько случалось в присутствии офицеров.
— Хорошо, капитан Ремиль. Подробности — в штабе?
— Да-да, подробности — в штабе. А теперь — стрелой дуй туда. О теле я позабочусь.
"Красные храмовники теперь правят в Антиве. Смысл прятать следы?" — рассеянно подумал Корво. Но промолчал — послушно направившись в сторону опорной точки, находящейся во внутреннем дворе здания Церкви. Кусты ежевики, мимо которых прошествовал мужчина, тряхнуло от соприкосновения с доспехами — и с листьев посыпался белый снег. Силитус сейчас видел каменную кладку стен здания, определенно нуждавшуюся в ремонте... Ремиль же, глядевший в спину парню, видел торчавший из его лопатки тонкий алый шип — и на губах капитана плясала пугающая ухмылка.
— Дыхание Создателя, на кой хер он залез в эту задницу мироздания?
— Потому что он — трус? — нехорошо усмехнулся Корво, с усилием перешагивая через очередной сугроб.
— Это был риторический вопрос, дубина.
— Кончайте трепаться и поглядывайте по сторонам! — рявкнул капитан, с прищуром вглядываясь во тьму.
Силитус и Кенра недобро переглянулись. Женщина почти сразу отвернулась, презрительно фыркнув что-то под нос. Типичная аристократка — даром, что родители мертвы. Корво слышал, что всю семью подчинили, а после — и убили радикально настроенные маги крови. Впрочем, он не пытался хоть как-то надавить на больное место. В ордене они все равны... даже если кто-то из них — противная задница.
Назойливое жужжание в голове не прекращалось, мешая как следует сосредоточиться. Он был вынужден принять новую дозу лириума — разумеется, с полного одобрения командора. На вкус новое зелье было похоже... Создатель, оно ни на что не было похоже. Как если попробовать на вкус силу — невозможно описать словами.
Искать что-то в темноте было специфичным занятием. Использовать факелы было нельзя — тогда невозможно будет разглядеть то, что скрыто в темных углах.
— Он здесь!
Три красных храмовника, встрепенувшись, рванули вниз по улице. На дворе была ночь — темная настолько, что даже звезд на небе видно не было. Искать беглецов в такое время суток — жутко неблагодарное дело, но даже оно должно было быть сделано.
Телохранитель бывшей принцессы не должен был покинуть стен Антивы.
Они завернули в проулок, на ходу вытаскивая мечи из ножен. Почти уничтоженный портовый район — спрятаться меж обломков, вероятно, было бы проблематично. Глупый ход — а донесшийся до их ушей лязг стали предвещал о сражении. Едва не врезавшись в деревянную подпорку, в темноте им не увиденную, Корво ринулся на помощь уже сражавшемуся Муну.
Шарон никогда не славился терпением и дисциплиной — в рядах фамилия "Мун" уже была именем нарицательным, являвшимся синонимом крутого, почти бешеного нрава. "Да этот конь на Муна тянет!" — говорили о норовистом животном. И вот сейчас характер Муна навлек на него неприятности.
Ревель ушел от удара Корво, отскочив в сторону и тяжело дыша. Белые волосы человека растрепались, перепачканное в крови одеяние с элементами брони, некогда воплощавшее благородство и храбрость, смотрелось на фоне этой разрухи как жестокая усмешка. Он не справился. Они — справятся.
Кенра и капитан подоспели как раз тогда, когда Мун с ревом ринулся на Ревеля, замахнувшись двуручным мечом. Телохранитель отшатнулся, уходя от удара — лишь для того, чтобы парировать удар клинка Корво. Клинок человека с лязгом столкнулся со сталью Корво, и, извернувшись, дернулся вперед. Силитус сдавленно ахнул, когда лезвие клинка Ревеля вошло в его грудную клетку — он не ожидал, что этот хлам так умело воспользуется замешкой. Стиснув зубы, Силитус резко ударил щитом по мечу — заставив Ревеля по инерции пошатнутся. Сейчас... идеальный момент! Кенра что-то закричала из-за спины, но это не важно. Боевой азарт наполнил существо Силитуса — из-за полученной ли раны, неважно. Телохранитель отшатнулся от яростного удара мечом. Удар щитом, последовавший после, дезориентировал мужчину — сейчас, в то же место, что он ударил Корво!
Когда магическая стрела, в воздухе рассыпаясь на искры, врезалась в его затылок — мужчина даже поначалу не понял, что произошло. Все закрутилось, мир перевернулся вверх тормашками... он видел сквозь кровавое марево, как с фланга рванули темные фигуры в черных кожаных доспехах... видел, как их возглавляла женщина в мантии мага и с посохом.
Звезды на небе все-таки были. И они были красными от крови. Красными... как лириум. До ушей донесся сдавленный хрип — лишь спустя секунды он понял, что это его хрип.
Корво перевернулся на живот, судорожно сжав в латной перчатке покрасневший снег. Он должен встать... Кенра издает свой боевой клич — он ведь говорил ей, что этот клич больше похож на писк? Надо встать. Надо... помочь...
Он удивленно моргнул. Кровь заливала глаза, мешая видеть — но он точно видел торчавший из его предплечья алый шип. Сейчас алым было все — но шип был действительно алым. Даже кровь на его фоне была бледно-розового цвета. Настойчивое жужжание в голове в какой-то момент стало невыносимым — и Силитус, в бессильной муке зарычав, схватился за шип, и резким движением его сломал.
И все стало чистым: ясным. Вот Кенра — сражается одновременно с тремя фигурами в темной броне. Третья заходит к ней сзади — готовится вонзить свои парные кинжалы ей в спину, конечно. Вот капитан — зажатый в угол, пытается отбивать град ударов щитом, на котором уже появились заметные вмятины. Вот Мун — лежит в снегу, лицом вниз, с перерезанной сонной артерией. Карминовая кровь тускло мерцала в полумраке, напевая тихую, угрожающую мелодию...Вот Ревель, стоит прямо над ним, занеся над головой клинок. Эта музыка... она прекрасна. Эта красная музыка, издаваемая красным кристаллом в его руке...
А вот и клинок, вонзившийся в его переносицу. Череп хрустнул, сталь прошла сквозь податливый мозг... а он все слушал.
Эта музыка... она прекрасна.
— Корво, Кенра, Мун… — медленно, словно зачитывая стихотворение, повторял рыцарь-командор Аварро, мрачно глядя в окно из своего кабинета в столичной Церкви. После того, как отсюда вытащили тела убитых жриц и послушниц, тут стало куда тише. И спокойнее. Он поморщился, не желая верить в то, что было написано в отчете. Все погибли. Свидетели утверждают, что Ревелю помогли непонятно каким чудом выжившая горстка Воронов и… женщина. Насчет нее мнения разделялись, но кое-кто утверждал, что ее видели в компании охотников за Золотым Драконом. Странно… и весьма неудобно. Об этом можно будет и умолчать в своем рапорте.
По крайней мере, Аварро был уверен в том, что выжившие Вороны вместе с таинственной особой и Ревелем сразу же покинут город, справедливо опасаясь за свою жизнь. Это уже не имело особого значения. Ряды Ордена росли с каждым днем, и вскоре жалкие попытки организации оказать сопротивление будут окончательно подавлены. Их последним оплотом стал Риалто — но даже там они прятались и не смели высовываться, ограничиваясь шпионажем и попытками связаться хоть с кем-то за пределами Антивы. Птички были умны. Они понимали, что в открытом противостоянии им не победить.
Улыбнувшись, Аварро провел рукой по подбородку и смял пергамент с сухим, лаконичным отчетом о неудавшейся попытке задержать телохранителя принцессы. От него вряд ли можно ожидать проблем. Стража столицы уже почти полностью перешла на сторону Ордена, поэтому искать союзников ему будет негде. За прошедшее с момента атаки на город время храмовники успели достичь невероятных успехов — быть может, потому, что никто не ожидал от них такого рвения. Делать вид, будто они все еще служат официальной Церкви и Верховной Жрице в Вал-Руайо, уже было бессмысленно, а потому подчиненные рыцаря-командора (сие звание он возложил на себя сам, поскольку жриц в Антиве уже не осталось) уже не так зверствовали в городе. На самом деле, они даже помогали отстраивать разрушенные районы. Жители должны были увидеть в них не кровавых диктаторов, но новую власть, присягнув которой, можно не только выжить, но и обрести нечто большее. Не каждому бродяге предлагали испробовать красного лириума — по глубокому убеждению Аварро, не каждый этого заслуживал. Но Ордену нужны были люди. Не воины, но шпионы, слуги, канцелярские крысы и прочий персонал. Страх — вместе с ощущением перспективности — сослужили неплохую службу в деле убеждения простого народа. Первый месяц, обагренный кровью и лириумом, остался далеко позади, и теперь открытая война против антиванцев перешла в стадию глухого, затяжного противостояния с очагами неповиновения, рассредоточенными по деревням и отдаленным городишкам.
Но все-таки было жаль потерять тех верных истинному благу братьев и сестер. Аварро считал это личной ошибкой. Глупо было предполагать, что Ревеля будет так легко взять. Больше он подобных ошибок не допустит.
— Рыцарь-командор? — дверь скрипнула, и в кабинет вошел один из самых доверенных солдат Ордена, из тех, кто был с Аварро с самого начала. Он молча протянул бывшему капитану свиток, запечатанный магической печатью. Нахмурившись, Винсенто направил на печать силу красного лириума, развернул пергамент и углубился в чтение. И чем дальше он читал, тем больше вытягивалось от изумления его лицо.
— Не может быть… — прошептал он, садясь и устало опустив голову. — Столько времени и сил… Но все это было не зря. Нет, не зря, мы ослабили оборону, и Антива больше не сможет быть нам врагом.
— Какие-то проблемы, сэр? — осторожно поинтересовался солдат.
— Собирай войска, — отозвался Аварро, отвернувшись и сжимая руки в кулаки. — Мы выступаем через неделю. Все должно быть подготовлено. Всех, в ком сомневаешься и кто не принимал зелье — убей. Только тихо. Не должно быть паники… отведи куда-нибудь за стены города и свали тела в яму. Или сожги. Да, лучше всего будет сжечь.
— О чем вы говорите? — мужчина выглядел сбитым с толку.
— Мы отплываем в Орлей, — после долгой паузы ответил Винсенто. — У нас наконец-то есть прямой приказ. На границе с Ферелденом мы присоединимся к армии нового мира.
— Хотите сказать, что…
— Именно. А теперь довольно вопросов, у нас мало времени, — резко прервал его рыцарь-командор. Солдат отсалютовал своему командиру и растворился в полумраке коридоров, а Аварро, пораженный и подавленный, остался сидеть в своем кабинете. Мысли о потерянных бойцах мгновенно вылетели у него из головы, ведь творилось нечто совершенно удивительное. Он думал, что пройдет как минимум год, прежде чем он сможет воочию узреть лицо нового, истинного бога, но судьба была к нему благосклонна. Радость и трепет переполняли его сердце при одной лишь мысли о том, что так скоро все действительно начнется — мир изменится навсегда, и им, поборникам справедливости и правды, откроется суть. Они станут теми, кем всегда должны были стать — правителями новой эры, под предводительством того, кто был достоин тысячу раз. Достоин куда больше, чем все Верховные Жрицы вместе взятые.
А Создатель… Его нет и никогда не было. Это так просто, и тем не менее, столь многие не могут принять даже этого. Аварро было жаль этих глупцов. Смерть станет для них единственной истиной.
Подготовка к отплытию шла ударными темпами, и всю следующую неделю Винсенто работал, не покладая рук… или, если точнее, меча. Резня, учиненная после долгого перерыва, когда жители Антивы уже начали было понемногу привыкать к Ордену, потрясла всех. Конечно, храмовники не убивали людей прямо на улицах, но все не могли не заметить, что пропадают самые влиятельные персоны. Жители прекрасно понимали, что происходит, но смотрели на это уже не с таким ужасом, как раньше. Ко всему рано или поздно привыкают, даже к тому, что считалось кошмаром наяву и от чего хотелось кричать, пока не сорвешь горло. Многие покинули столицу и отправились куда глаза глядят. Кое-кто распространял даже слухи, будто в Риалто власть красных храмовников совсем не так крепка, как в других местах, и что там до сих пор держат оборону Вороны, но слухи эти были сильно преувеличены. Впрочем, нашлись те, кто захотел предложить свою помощь организации — в такой час для страны гильдия наемных убийц казалась гораздо лучшим союзником по сравнению с остальными вариантами. Как ни странно.
А ровно в срок храмовники, ничего не говоря жителям столицы и даже не глядя на них, промаршировали ровным строем в порт Антивы и сели на корабли, подогнанные к пристаням. Их было не меньше десяти, огромных, с развевающимися белыми парусами, и на них сбежались посмотреть со смесью страха и надежды те немногие, кто еще не совсем боялся выходить из дома. Когда же эта флотилия отбыла в неизвестном направлении, по толпе сначала неуверенно, а затем все громче и громче начал проносится радостный смех и одобрительный свист. Антива наконец-то могла вздохнуть с облегчением, но каждый прекрасно понимал, что от этой раны страна оправится нескоро, и вряд ли сможет участвовать в любых конфликтах или войнах в ближайшие несколько лет. Нужно было восстановить потерянное, а самое главное и трудное — доверие к Церкви, подорванное после того, как внутри самого священного оплота веры зародилось нечто отвратительное и уродливое, кровожадное, враждебное самой сути веры.
Но сейчас… сейчас люди радовались, как дети. Они еще не знали, что последует за этим внезапным и молчаливым уходом своих мучителей. Но те, кому удалось выжить, несмотря ни на что, заслужили этот короткий день, который позже в тавернах и трактирах будут называть «Исходом».
Он выглядел совсем не так, как его представлял себе Аварро. Он выглядел… не как человек. Скорее, как нечто, бывшее человеком, но после стольких лет и такой силы, обретенной путями, неведомыми простым смертным, ставшее чем-то большим. Один взгляд на его лицо заставил Винсента медленно опуститься на колени, воткнув меч в землю перед собой, и произнести:
— Мои люди готовы служить вам верой и правдой, Старший.
Тот, кого он назвал Старшим, издал низкий и хриплый смешок. Протянув руку, существо прикоснулось к плечу рыцаря-командора, и тот вздрогнул. Его словно пронзила молния. От существа исходили волны силы, музыка в ушах человека становилась во сто крат громче, заглушая все, что было до нее. Прошлое, настоящее, будущее. Человека, которым был когда-то Винсенто Аварро. Она заглушала все, оставляя лишь бесконечную преданность новым идеям и новому божеству.
— Ты выбрал единственно истинный путь, рыцарь-командор.
Голос существа разрывал барабанные перепонки, как штормовой ветер, но для Аварро не было места, где он хотел бы находиться, кроме этого. Он улыбнулся, но этой улыбки никто не увидел, поскольку его голова была низко склонена в выражении почтения и уважения. Благоговения. Он видел отголоски картин, проносящихся в его разуме и разуме Старшего — прекрасных, до боли прекрасных картин будущего мира, в который он войдет в числе избранных и будет править этим миром и миром духов, богов, демонов. Сама ткань реальности будет разорвана, чтобы навсегда короновать единым богом того, кто собирал под своими знаменами вкусивших красного лириума — крови и плоти этого мира.
— Будьте готовы. Призови верных мне рыцарей, и я поведаю вам свой план. Морозные горы — вот наша следующая цель, — произнес Старший и отвернулся, выпрямившись. Аварро кивнул, поднялся и отсалютовал, понимая, что на этом его личное знакомство с богом завершилось. Ему и не нужно было большего. Винсенто уже понимал, что назад дороги нет, и если существо желает отправиться в Морозные горы, на границу с Ферелденом — так тому и быть. Если бы он пожелал отправиться в Черный город, Винсенто не задал бы ни одного вопроса, не выразил бы ни тени сомнения. Он принадлежал высшей воле.
В их лагере было темно и холодно. Снег заметал скалы, где храмовники из Антивы, соединившись с остальными — теми, кто уже смог укрепиться в Орлее и Ферелдене — ожидали приказаний своего предводителя. Аварро видел и человека, которого Старший назначил руководить всеми храмовниками под своими флагами — но имя вылетело у антиванца из головы. Имена были уже не так значительны, как раньше. Видел он и тех, кто от обилия красного лириума, выпитого и проглоченного накануне, покрывался алыми сверкающими наростами, но даже это казалось ему не уродливым, но прекрасным, тем, что должно было случиться и с ним самим. Он почти перестал есть, пить, спать, сила питала его изнутри, а теперь, рядом с ее средоточием в лице Старшего, Аварро и вовсе позабыл про свою человечность. Оставался только его разум, полностью подчиненный одной цели, одной воле. Храмовники почти не говорили друг с другом. Многие бесцельно шатались по лагерю, кто-то раз за разом чистил оружие и доспехи, а кто-то лежал на спине, глядя помутневшими глазами в небо. Войдя в свою палатку, Винсенто сел на пол и уставился на свой щит. Протер его, отчистив кровь, пыль и снег, и заглянул в его зеркальную поверхность. Лицо у него посерело, то ли от холода, то ли от чего-то еще, скулы выделялись хищно и резко, а в волосах сверкали нетающие снежинки. И еще глаза. Они тускло светились в темноте, но Аварро лишь усмехнулся, заметив это изменение. Глаза стали красными, побагровели, будто он не спал целую неделю, но ему и не хотелось спать.
Никому из них больше ничего не хотелось. Только служить своему богу. Своему создателю…
Белый влажный песок прилипал к шероховатой поверхности угольно-черного панциря, даруя приятное ощущение прохлады нагретому на солнце телу. Черный окрас, свойственный его подрасе, всегда сопровождался затруднениями, связанными с перегревом — но сейчас его это беспокоило не больше забившихся между пластин песчинок. Хвост удобно расположился на песке, кончиком окунаясь в синеватую воду, длинные волосы из-за влажности распушились... Сердце приняло возраст филактерии за его собственный. Волосы были той длины, как если он эти тысячелетия действительно прожил. У Древних волосы были примерно такой же длины. Даже несколько раз обмотанные вокруг шеи, они мешали. Однако...
Отрезать волосы означало отринуть общество. Но ирония — общества, которое можно было отринуть, сейчас толком-то не наблюдалось.
Шадрил подставил лицо солнцу, жмурясь от удовольствия. Когтистые пальцы на руках и ногах впились в песок, отражая солнечный свет. Его панцирь изменился — как и он сам. Узор стал изящнее, пластины более плотно прилегали друг к другу, распространившись даже до хвоста. На пластине правой руки виделись неглубокие отметины... лишь отголосок. Цвет "доспехов" стал более глубоким — тьма, которая глодала его эти три тысячелетия, впиталась хуже ртутной краски. Кожа на лице более не была прикрыта панцирем— оставив лишь нос и глаза, похожие на огромные жемчужины. "Такой же перламутровый оттенок", как некогда говорила Аилисса.
"Kim tellion nastra burmi".
Он провел несколько тысячелетий в холоде и мраке. Немного тепла и света — все, что он хотел. Там, в этом подземелье, его крики не слышал никто. Тьма вгрызалась в остатки разума — и, когда он почти обезумел, его нашли. Слабость — слишком сильная слабость. Он не осознавал, кто держал филактерию в руках — эльфы, гномы, кто-то совсем другой. Лишь мысли об Аише позволила ему дотянуть до момента его обнаружения.
Девочка завозилась в песке, пересыпая меж крохотных ладошек горстки белых песчинок. Ее волосы раз в десять превышали ее же рост — белые, гладкие нити. Панцирь на ее теле не изменился — но все еще был мягким, нежным, не защищающим. Кожа, как и его собственная — угольно-черного оттенка — неизменно привлекала солнечные лучи. Аишандре, похоже, находиться на солнце категорически не нравилось — но приходилось. Сердце отстраивало город — "Агвинарис", как оно нарекло его.
— Relloy teld? — тихонько спросила она, драматично уткнувшись лицом в песок.
"Скоро еще?"
— Nells.
"Сомневаюсь".
Он напружинился, и с легкостью подскочил на ноги. Сгибы собственных задних конечностей отчего-то стали напоминать ему звериные лапы. Странно — он ведь всю жизнь имел такие ноги. На песке остался вытянутый след, на котором можно было различить длинные когти.
Сердце приводило и других — механизм возрождения был запущен, как и было устроено. Разумеется, они не были единственными — лишь первыми. В глазах приходивших Смертная тень видел зависть и разочарование — и плохо скрытый гнев. Он понимал его — если бы его убийцы после возрождения так неожиданно возвысились... он был бы далек от счастья.
"Неожиданный поворот... не так ли, Тень?" — с горькой усмешкой спросил его тогда Адский крик. Его белые перья, мягкие и красивые, тогда казались Шадрилу отвратительными. Его лицо, похоже на гладкий лунный диск, черные глаза — все вызывало в нем отторжение. А причина была проста...
Все это время виноват был не Фелкрау. Виноваты были они оба. Причем Шадрил — в большей степени.
— Ketl? Hes nelfin? — Аиша вскочила на ноги вслед за ним, одергивая подол покрытого песком черного платья.
"Папа? Все хорошо?"
Почему он постоянно переводит в уме эти слова? Мысленно выругавшись, Шадрил опустился на одно колено.
— Все хорошо. Залезай.Аиша удивленно моргнула. Отец заговорил на чужом языке — но куда страннее было то, что понимать его было в разы проще. Родной язык, настоящий, ее язык приходилось вытаскивать из памяти тисками. Послушно кивнув, малышка, обняв отца за шею, залезла ему на спину. Сам он не пытался помочь дочери — но тому была причина.
Кости как таковые служили их подрасе лишь каркасом. В целом прочные — но и в половину не такие прочные, как хитиновый панцирь. Она помнила, что когда N'zoth схватил пастью одного из знакомых отца — на его панцире не было и царапинки. Единственным разом, когда она видела разбитый панцирь... был Катаклизм.
Маленькое тельце содрогнулось— а ручки еще крепче обняли шею отца. Как бы то ни было — лишний раз к своим детям родители не отваживались прикасаться, опасаясь неосторожным касанием причинить вред.
— Папа?Смертная тень дернул острым ухом, пощекотав щеку девочки — показывая, что слушает.
— Это... правда? Это вы с дядей запустили чуму?Шадрил остановился. Из груди существа донесся тихий, усталый вздох.
— Ты ведь знаешь, kim'min.Аиша нахмурилась.
— Kim'min? Почему kim'min?— Позволь этот ответ мне оставить для себя, — с горечью проговорил Шадрил, покачав головой и возобновляя шаг, —
Тем не менее — ты знаешь ответ.— Почему?— Потому что они убили тебя.Настал черед Аиши прикрыть глаза. Смешно — теперь мимика ее лица казалась девочке до безобразия скудной. Из-за пребывания в руках того странного существа, корчащего такие забавные рожицы?
Она не могла улыбаться. Не могла смеяться. Не могла оскалиться от злости, не могла зевнуть. Ей сейчас это казалось почти увечьем.
— Tempity...— Tempity — ij ha'sdren.Она умолкла, пристыженно опустив кончики ушей.
— Папа, прости, я не...— Знаю, доченька. Знаю.Он приблизился к платформе, задрав голову. Гора, виднеющаяся вдали, выглядела столь огромной... неприступной. Сердце подошло старательно к выбору места — город был уже воссоздан. Создать город из ничего — за считанные дни. Тень бы удивился возможностям Сердца...
Если бы он не был его создателем.
Он опустился на одно колено, позволив Аише спрыгнуть на землю. Пляж остался далеко позади — Шадрил умел перемещаться быстро. Крыльев, как у Фелкрау, он, конечно же, не имел... с такой броней в воздух поднимешься разве что в виде снаряда.
— Мы... возвращаемся? — неожиданно спросила девочка, глядя в глаза стоящего на коленях отца. Тот заколебался.
— Да. Что-то не так?Аишандра не ответила — лишь потупила взор, вцепившись в складку платья. Хвост нервно дергался из стороны в сторону.
— Аиша...— Сердце собирает всех, так?! — выпалила девочка, подавшись вперед, —
Это значит... это значит, он приведет и твою жену! "Маму!"Отчаяние и страх в голосе дочери, когда она произнесла последнее слово... Шадрила не удивили.
— Да.— Я не хочу! Я не хочу ее видеть, смотреть в ее глаза, знать...— Что ты хочешь?Аиша тупо моргнула, подавившись своей тирадой. Шадрил просто смотрел в ее глаза.
— "Чего я хочу"?"Это не издевка," — поняла она как никогда ясно. Она сглотнула, расправив плечи и выпрямившись.
— Я... не хочу быть здесь, когда Сердце найдет... твою жену... папа.Шадрил вздохнул.
— Не "маму"?— Когда она пыталась меня убить, она все рассказала, — тихо проговорила Аиша, отчего-то пристыженно отводя взор,
— Прости.— За что ты извиняешься?— Это ведь из-за меня все началось. Это я виновата...Смертная тень осторожно, бережно взял ладошку дочери в свою руку. Она такая маленькая — и выжила в том адском месте, сумев выдержать, сохранив рассудок в полной мере и не озлобившись. А он не смог... не до конца.
— Ты виновата так же, как n'zoth виноват в том, что рождается в огне. Это произошло не по твоей вине. Моя вина — в том, что ты родилась из моей злобы и горечи. Вина Аилиссы — в том, что она посмела тебя искалечить. Вина всех остальных — в том, что этому не помешали. И вновь моя вина... в том, что я не смог дать тебе погибнуть, заточив в филактерии. Я, как всегда, сделал только хуже...Девочка вздрогнула, ошеломленно уставилась в глаза отца. В белых, перламутровых зрачках Кукловода плескалась уверенность.
—
Если я смог вернуть время назад... я бы просто убил Аилиссу прежде, чем она добралась до тебя. Не думай об этом, доченька. Больше тебя никто не тронет.Плечи темной фигурки тряслись, когда она ринулась с объятиями на отца. Шадрил прикрыл глаза, кивком головы побудив девочку залезть ему на спину.
—
Мы не вернемся в Агвинарис, — пророкотал хриплый голос Кукловода.
—
Но... куда тогда? — рассеянно спросило Дитя.
—
Подальше от Неизведанных территорий. Возможно... исследуем мир? Или займем какой-нибудь заброшенный замок в глуши. Или отыщем Ос... кхм. В общем, Фелкрау точно не позволит расе вымереть.— То есть?— Не важно... заговорился. Ты не хочешь ни с кем попрощаться?Дитя отрицательно замотало головой.
—
Аналогично. Воспользоваться Сердцем мы не сможем... придется маскироваться. Не думаю, что люди и жалкие элвен спокойно отреагируют, увидев нас на своем корабле.—
Мы убьем элвен? — неожиданно кровожадно поинтересовалась девочка. Шадрил утвердительно кивнул.
—
Разумеется. Но после того, как доберемся до другого берега. Нужно будет отыскать подходящую ткань для одежды... и сделать, наконец, что-нибудь с волосами. Мне уже хочется из-за них орать.— Папа?— Хм?— Сердце говорило, что некоторые выжили... без филактерий. Мы сможем их найти?—
Не знаю, девочка. И знаешь... не хочу знать. Но что я знаю — так это то, что Фелкрау долго такого темпа не выдержит. Возможно, скоро нас вновь будет трое. Я... Древние, а я ведь не против. А ты?—
Конечно, нет. Дядя Фелкрау хороший — он пытался защитить меня от... знаешь.—
"Добрый?" Я бы выбрал другое слово, — Шадрил взглянул на платформу, ведущую к входу в Агвинарис, —
Ладно, идем? Пока нас не хватились... и пока мы не передумали. 
Музыка в титрах
В ролях:
Гайджин - Junay
Габриэль Алькарас - Шен Мак-Тир
Тиберий - Shunt
Раэна Волкопас - Шен Мак-Тир
Элдрион - Leo-Ranger
Дэрин Аэрни - Эйрин
Авиценниус Рагис - SPIRT_VD
Освальд - Kykuy
Алейра Флавий - Лакич
Якоб Ребель - Mad Ness
Аделард - Драккон де Морей
Сайлос Ширал - warm summer rain
...а также неподражаемая Felecia в роли кучи сюжетных неигровых персонажей 
Тема закрыта
