[Тaб]

Миднайт-сити, здесь всё начнётся, здесь и кончится. Луна коронует город, возвышаясь посреди затянутого тучами небосвода. Холодный осенний ветер завывает, взметая в воздух охапку промокших и изорванных газет. Заголовки первых полос кричат об очередной жертве. Платье, розы, смазанная помада. Холодная кожа, остекленевший взгляд, глубокий порез на лебединой шее. Ветер уносит газеты вдаль, туда, где начинается Старый город, полный ярких огней. Он подносит зажигалку к тонкой сигарете. Язычок пламени облизывает её, и тут же исчезает среди безбрежной темноты. Табачный дым, наполнивший лёгкие, вырывается струйкой из плотно сжатых губ. Но на языке остаётся несмываемый привкус горечи.
 

Лео
Джек Томпсон

Бивер
Джессика Кларк
 
Дмитрий Шепард
Никос Пападаколус

Лайон
Агнес Найтлин

Свинцовые тучи прочерчивает яркий зигзаг. Всего на мгновение, он освещает город, обнажая все его тайны. Небеса отчаянно ревут, взирая на нерадивый людской род. Затем всё стихает: и свет, и грохот, лишь крохотные капли барабанят по иссиня-чёрному асфальту. Пиджак промокает до нити, замирают часы, больше не тлеет табак. Он не может оторвать взгляда от города, сокрытого в полуночной тьме. Его шпили теряются среди туч. Фасады зданий венчают гаргульи, с презрением глядящие на тех, кто остался прикован к земле. Он снимает промокший пиджак, со следами пролитого вина, и тот летит вниз, исчезая в кромешной темноте. Садится в тёплый салон, где звучит приятная музыка. Трогается с места. Миднайт-сити, здесь всё начнётся, здесь и кончится.
 

https://youtu.be/F12SLv_Q1wI

Главы

Пролог
Глава первая: Вниз по кроличьей норе
Глава вторая: Лица скрытые во тьме
Глава третья: Последние вздохи былого
Глава четвёртая: Предчувствие грядущего конца
Эпилог

[Laion]

Агнес затравленно оглядывается, потом смотрит на Никоса, в широко раскрытых глазах - испуг. 

- Ммменя? - севшим голосом переспрашивает она и замолкает. Настойчивый неразборчивый шепот вторгается в сознание, но слов Агнес не понимает, лишь интонации.. Они заставляют в злобе кипеть кровь, подталкивают схватить что-то тяжелое и ударить, и бить, бить. Зажав руками виски, Агнес мотает головой из стороны в сторону, выкрикнув: - Уходите!  Прочь!  - и уже более осмысленно смотрит на Никоса.

- Меня? - снова переспрашивает она и понимает, что да, другой выход - только уйти отсюда и никогда не узнать, что там, никогда не остановить ЭТО. Ей становится страшно еще больше. Этот шепот... Ему невозможно противиться. - Я... Готова. -  шепотом, чтобы не дрогнул голос, сообщает она, чувствуя, как липкий страх опутывает ее с ног до головы, не давая пошевелиться. 

[Шепобелк]

- Меня? - снова переспрашивает она и понимает, что да, другой выход - только уйти отсюда и никогда не узнать, что там, никогда не остановить ЭТО. Ей становится страшно еще больше. Этот шепот... Ему невозможно противиться. - Я... Готова. -  шепотом, чтобы не дрогнул голос, сообщает она, чувствуя, как липкий страх опутывает ее с ног до головы, не давая пошевелиться.

 

Никос вдруг снова ощутил себя на поле боя, совсем не по киношному жестокого и бескомпромиссного, когда пули отрывают пальцы, а осколки снарядов потрошат людей заживо, превращая в месиво из плоти и осколков костей. Когда надеяться ты можешь только на себя и товарища рядом, плечом к плечу сражаясь в круговой обороне, потому что разведгруппу засветили и теперь весь гребаный округ охотится именно за вами, желая отрезать головы и похваляться потом трофеем перед другими. Тогда они выстояли, хотя из десяти человек осталось только четверо, двое только и исключительно стараниями Никоса, выжили наперекор жестокой статистике и, глядя как недоверчиво смотрит второй пилот присланного за ними вертолета, Никосу хотелось ударить так, чтобы зубы брызнули веером в сторону. Да, тогда они выжили. Сейчас полем боя стала сама душа Никоса, ему предстояло с завязанными глазами пробежать по лезвию ножа и не сорваться в пропасть, даря жадной бездне две жизни: свою и Агнесс.

- Хорошая моя, - голос Никоса тих и ласков, также как и касание ладони, поправляющей сбившуюся на лицо девушки челку. Ровно перед тем, как он ударит Агнесс по щеке, хлестко и сильно, разворачивая к черной двери и заставляя упереться в нее ладонями, чтобы не удариться об нее головой. Тяжелое мужское тело наваливается сзади, прижимая и не давая вырваться, а не менее тяжелое дыхание обжигает затылок, показывая, насколько возбужден сейчас Никос. Его душит отвращение к этой радости, но даже это только усиливает граничащий с болью восторг. И Никос отдается ему полностью. Трещит ворот курточки, обнажая нежную шею, на коже которой тут же вспухает багровым укус. Вскрик боли только распаляет зверя внутри Никоса и нож снова покидает ножны, на этот раз скользя вдоль бедра девушки, прорезая джинсы насквозь и оставляя неглубокие царапины на нежной девичьей коже. Никос отстраняется и, поймав ладонь девушки, грубо заворачивает за спину, вырывая у Агнесс еще один крик боли, за которым сразу следует и еще один, когда нож оставляет глубокие раны на ладони девушки, крест-накрест.  Ту же процедуру Никос повторяет и с другой рукой девушки.

- Обопрись о дверь и прогнись, как послушная шлюха! - голос Никоса почти неузнаваем, его уродует черная похоть и жажда крови, превращая в рычание дикого зверя, лишь похожего на человека внешне. Агнесс бьет крупная дрожь, слезы застят глаза, но она выполняет то, что сказано и темное полотно двери орошается новой кровью, молодой и, по меркам Старого Города, совсем невинной. Довольно рыкнув, Никос прячет нож, даже не озаботившись очистить лезвие и накрывает ладони Агнесс своими, прижимается к ней и прижимает ее к двери своим телом, сильными толчками имитируя изнасилование и повторяя одно и то же слово.

- Откройся! Откройся! Откройся!

Кажется, Никос совсем обезумел и не остановится, пока дверь действительно не откроется или пока он не размажет Агнесс об нее полностью.

[Тaб]

Старый город

Одиночестве — её вечный бич, проклятье и благословение, которому нет равных. Лишь идя поодаль от людей, можно разглядеть всё прекрасное и отвратительное, что они скрывают. Лишь тогда можно научиться ценить каждое брошенное слово, каждый мимолётный жест и едва уловимую улыбку. Всё чаще вглядываешься в зеркала, и видишь не себя — кого-то иного. Всё больше всматриваешься в лица мимолётных прохожих, силясь понять, что заставляет их вставать по утрам. Этот вопрос она задаёт самой себе, и не может найти точного ответа. Так просто находить чужие мотивы, понимать, почему они берут в руки ножи и выходят ни узкие улочки. Зачем торгуют собой, стоя подле одиноких фонарей, озаряющих тротуар бледным светом. Отчего путаются в стройных показаниях, выдавая самих себя. Заглянуть в собственную душу куда сложнее.
Они вскидывают кулаки, все как один, выкрикивая одни и те же слова, что вылетают из грязных пастей вместе со слюной. Лица искривлённые яростью, готовые утопить этот город в крови. Им нужен лишь повод, жалкая возможность оправдать свою тягу к насилию. Кто-то искренне верит в бунт, поднимая флаг, окрашенный в ярко-красный кровью невинных. Кто-то понимает, что жаждет лишь одного: слышать хруст чьих-то костей, но всё равно никогда не признает это вслух. Кто-то открыто наслаждается своими страстями, смеясь в лицо тем, кто молит о пощаде. Так трудно понять, кто есть кто. Так трудно отличить уличного бунтаря от полуночного душегуба. Так трудно осознать, где проходят зыбкие границы, что отличают нас от них.
Ей хочется вздохнуть полной грудью, наполнив лёгкие свежим воздухом улиц. Его пропитывает смог, дым и пепел, но всё равно этот воздух чище смрада, которым заполнен бар. Она не хочет терять Джека из виду, но позволяет себе выскользнуть наружу, прямиком под проливной дождь. Шум капель бьющихся о ржавые остовы машин, хлипкие крыши и выщербленный асфальт похож на музыку. Прохлада потоков, что касаются бледной кожи, наполняет сердце странным покоем. Она поднимает взгляд к небу, затянутому свинцовыми тучами, и на лице застывает искренняя улыбка.
Она не сразу понимает, что слышит музыку на самом деле. Это не причуда рассудка, который ощутил прикосновение свободы. Это щемящий сердце блюз, что доносится из машины, припаркованной совсем неподалёку. Иссиня-чёрный лимузин с отсутствующими номерами. Тонированное стекло, что скрывает лица всех, кто мог бы находиться внутри. Медленно открывающаяся дверь, словно приглашающая её войти внутрь.
Агент Стайлз и агент Палмерстоун, их предыдущая встреча оборвалась на предельно странной ноте. Джессика замирает под дождём, не зная, стоит ли начинать новую...

[Beaver]

Поднимаю глаза на постепенно открывающуюся дверь лимузина и понимаю, что это приглашение. Приглашение, адресованное, как ни странно, именно мне. Памятуя о предыдущей встрече с агентами и о происходящем в «Койоте», я терзаюсь сомнениями, стоит ли его принимать.

 

 

Не знаю, сколько истекает времени, пока я, размышляя, медлю, мгновение или несколько минут (скорее всего, пара секунд), но, в конце концов, я всё же делаю несколько неуверенных шагов вперёд, а затем беру себя в руки и ускоряюсь. Остановившись у автомобиля и взявшись за ручку, я бросаю короткий взгляд на окна бара, глубоко вдыхаю и сажусь в машину.

Надеюсь, я не совершаю ошибку.

[Laion]

Резкий удар по щеке заставляет Агнес отпрянуть, стукнувшись о дверь другим виском и сильно, до ломоты в запястье, опереться ладонями о дверь. Щека тут же начинает гореть огнем, вспухая, а из уголка рта вытекает тонкая струйка крови. Агнес вскрикивает от неожиданности, а затем - уже от боли и страха, когда шею обжигает укус. Страх перерастает в настоящий ужас, когда ее тела касается лезвие ножа. По щекам текут слезы, которых она не замечает, ладони оставляют кровавые следы на двери, а сознание, затуманенное страхом, тем не менее, заставляет тело послушно выполнять все, что от него требуют. Мысль, что все происходящее -  лишь "ключ", теряется где-то глубоко, и Агнес дрожит от ужаса и осознания своей беспомощности. 

Через пелену страха она слышит:

 

- Откройся! Откройся! Откройся!

 

и это возвращает ее в реальность. 

[Leo-ranger]

- Огненный круг, - против воли растягивались хрипло повторяю я и губы растягиваются в улыбке, в которой мало веселого. Ближайший рассвет, более кровавый, чем все те, что были до него в последние пять лет, увидит только один из нас. Такова судьба. Я не чувствую страха или волнения. Если я умру сегодня то умру за то, за что боролся живым - за свободу и за людей, которые её заслужили. Если же сегодня Волк в последний раз стоял во главе Полуночных Хищников - так тому и быть.
-Огненный круг.

[Тaб]

Никос

Он срывается. Нельзя не сорваться, когда лезвие сжимает твоя собственная рука. Он срывается и летит вниз. Стихают звуки. Нет её всхлипов, нет его криков, нет ничего. Тухнет свет, нет дрожащего пламени свечи, нет солнца, нет надежды. Из-под ног уходит земля. Нет её ладоней, нет замшелого камня, нет ступеней, вытесанных из скалы. Есть только бездна, которой нет конца. Есть только падение, длиною в вечность. Есть только голоса. Они больше не насмехаются. Не просят повторить. Не пытаются перекричать друг друга. Они замолкают. Это страх? Это презрение? Это приветствие? Ответов нет. Ничего не меняется. Всё остаётся тем же.
Он открывает глаза. И видит только темноту. Она не колет глаза. Здесь темнота — это отсутствие света. Здесь нет ничего кроме темноты. Только тишина. Она не звенит. Здесь тишина — это отсутствие звуков. Здесь нет ничего кроме тишины. Он пытается нащупать путь. Но не чувствует ничего. Здесь ничего — это отсутствие всего. Здесь нет ничего кроме ничего. 
Он не знает, есть ли он. Он не слышит собственных мыслей. Он не чувствует своего тела. Он знает лишь одно: он ничего не знает. Попытки осознать себя заканчиваются ощущением болезненной утраты. Попытки вспомнить, что было — болезненной правды. Попытки понять, что происходит — болезненной пустоты.
Он осознаёт константу. Она пробуждает давно забытое чувство. Она пробуждает боль. Боль, из которой состоит всё. Боль, которая дала начало всему. Боль, имя которой — он сам.
Константа звучит: «Всегда есть выбор. Ты сделал свой. Теперь ты примешь последствия».
Боль — это жизнь. Она позволяет ощутить себя. Сделать глубокий вздох. Закричать. Выцарапать глаза, в тщетных попытках увидеть.
Он мечтает разглядеть звёзды. Звезды загораются в самую тёмную ночь. Они несут свет туда, где нет света.
Здесь нет света. Здесь нет звёзд. Здесь нет ничего.
Здесь есть он. Здесь есть боль. Здесь есть константа.
Здесь есть оно. Оно не умирало. Оно не жило. Оно не было рождено.
Оно не видело солнца. Оно не знало любви и ненависти. Оно не имело выбора.
Он видел солнце. Он знал любовь и ненависть. У него был выбор.
Он презрел солнце. Он отверг любовь. Он сделал выбор.
Тропа под ногами сулит путь. Он хочет пройти его до конца. Он мечтает прийти к звёздам.
Звёзд нет. Огня нет. Любви нет.
Есть только тьма. Есть только красота в отсутствии всего. Есть только оно.
Оно улыбается глядя на него. Оно раскрывает объятия, восседая на ониксовом троне вне времени, вне пространства, вне всего. Оно хочет подарить ему забвение.
Слёзы стекают по щекам. Безмолвные губы, снова и снова, шепчут одно единственное слово. Они шепчут: «Да».
Он не первый, кто пройдёт этот путь. Он не последний. Никто так и не смог разорвать порочный круг.
Есть ещё один. Его имя Максвелл Каннингем. И он чувствует рождение своего брата.
 

Агнес

Она открывается. Смолкает шёпот, боль сменяется благоговением, Агнес широко раскрывает глаза, чтобы ощутить, как тяжёлая бетонная плита, с невыносимым скрипом отворяется, зачерпывая собой безбрежную тьму. Едва слышный крик срывается с её губ, когда она чувствует, как летит в его зево, придавленная тяжёлым телом Никоса. Всего на мгновение, она видит внутреннее убранство склепа, освещённое светом, которого не должно быть. Она видит стены, старше людей, заселивших эти земли после поражения Севера. Она видит колонны, подпирающие низкий потолок, что сделаны в виде людей, закованных в цепи. Она видит саркофаг, поставленный в самом центре комнаты. Он ещё старше этого склепа. Его каменное лицо застыло в молчаливом крике.
Она готова упасть на холодные плиты, вновь ощутив всю эту боль. Она готова стерпеть всё, что угодно, и сойти с ума, не сдержавшись. Она готова пойти на всё, лишь бы узнать тайны этого места. Лишь бы кровь не была пролита впустую. Лишь бы всё это не было напрасно.
Она чувствует, как кто-то вцепился в её ладонь. Его кожа холодна, и пропахла могильной землей. Его хватка подобна капкану, и она не может освободиться. Агнес кричит, слёзы брызжут из глаз, так отчаянно мечтает она войти внутрь, вслед за Никосом. Он скользнул туда, стоило открыться пути, но оставил её снаружи. Её тянут наверх, а она извивается, мечтая ступить на холодные плиты. Слова мольбы срываются с губ, разбитых в кровь. Снова и снова, колени бьются о замшелые плиты, покрываясь цветами синяков. Хватка ослабевает, её ладонь выскальзывает из холодных рук. Всего на мгновение, она хочет ринуться вниз…
— Ты не пойдёшь за ним, — слышит она загробный голос генерала Самуэля Кроуфорда, павшего перед концом войны Севера и Юга. Он горделиво смотрит на неё, сжимая в правой руке проржавевшую шпагу, а левую протягивая самой Агнес. Она видит следы разложения на его лице. Видит кровавый след на шее. Пустоту в глазах. И её сердце наполняет страх. Но это не страх перед мёртвым генералом. Она боится того, что произошло внизу. Того, что она едва не совершила. И того, что не удастся обратить вспять…

 

Джек

«Огненный круг!», кричит Волк во всё горло и его братья подхватывают боевой клич. «Огненный круг! Огненный круг! Огненный круг!", скандируют они, воздевая свои кулаки. Языки пламени пляшут на искажённых яростью лицах, превращая их в боевой оскал. Сегодня прольётся кровь, но это будет не кровь тысяч невинных людей. Это будет кровь тех, кто войдёт в огненный круг, чтобы завоевать право стать первым среди равных. Выйдет из него только один. Это закон, изменить его невозможно.
Кто-то поджигает пропитанные бензином тряпки, превращая их в настоящие факелы. Кто-то просто поднимает вверх зажигалку, или подожжённый коробок спичек. Это неважно, важно одно - огненное шествие выплёскивается на улицы. Толпа разъярённых панков, презрев ливень идёт к старой свалке за баром, где всегда проводился Огненный круг. Ещё ни разу Волк не выходил из него проигравшим. Но сегодняшний день должен всё изменить.
Выжженная земля в окружении ржавых остовов машин, наваленных друг на друга. Само это место требует облить всё вокруг бензином, и пусть оно горит огнём. «Британский бульдог» хватается за канистру, желая начертить огненный круг, но кто-то толкает его плечом, явно не желая делиться канистрой. Вспыхивает буча, и никто не пытается её остановить, панки обмениваются ударами и пинками, кто-то пускает в ход стальную цепь, обмотав её вокруг чьей-то головы, но ему тут же прилетает ломом прямиком по хребтине. Когда драка заканчивается, темнокожий и бородатый панк, с хищной улыбкой на лице, разливает на выжженную землю бензин.
Он представляет Волка как первого среди равных, и рёв толпы заглушает шум ливня. Он представляют Джека, как истинного хищника, и рёв не становится тише. Волк хрустит костяшками пальцев, и снимает кожаную куртку, обнажив иссечённое шрамами тело. Он бросает куртку в толпу, и вспыхивает новая буча за право владеть ей. Они оба становятся в круг, обменявшись молчаливыми кивками, когда Волк заканчивает наматывать цепи на кулаки. Кто-то чиркает спичкой, и пламя ревёт вокруг них, поднимаясь до самых небес. Лица панков, глядящих сквозь него становится похожи на звериные морды.
Сюда заходят двое. Выйти может только один.
 

Джессика

Она садится на мягкое кожаное сиденье, и сразу же видит зелёные глаза агента Стайлза в зеркале заднего вида. Сегодня он один, нет ни мрачного агента Палмерстоуна, ни схваченного ими Стефано. Только он, она и никого лишнего. Агент Стайлз мягко улыбается, видя её через то же идеально чистое зеркало.
— Привет, — говорит он своим бархатным голосом. Эти голос, глаза и манеры могли бы вскружить голову любой, но только не ей. Джессика знать не знает, сколько девушек думали точно также. — Ты славно поработала. Такой профессионализм нечасто встретишь на улицах. Знаешь, его даже у нас встретишь не так часто, так что, переживи мы этот день, я был бы не прочь… — он неожиданно замолкает, и бросает взгляд на наручные часы. Гладко отполированный металл блестит в свете мягкой подсветки.
— Ой, я и забыл, что у нас всего двести семьдесят пять секунд. Спрашиваешь, что случится через двести семьдесят четыре секунды? Сюда нагрянет группа захвата, — он мягко смеётся, коснувшись груди.
— Не бойся, нас с тобой не схватят, но будет такая суматоха, что нормально поговорить точно не выйдет. Из-за этого теракта все службы города на уши встали. Ты ведь слышала о нём? — он замирает, выгнув бровь, а затем снова смеётся. — Прости, я шучу. Просто предупреди своего друга-анархиста, чтобы уносил ноги, пока не поздно.

[Leo-ranger]

- Ты знал, что это неправильно, Волк, - хрипло говорю я. - Ты знал, что полуночный душегуб ведет вас на верную смерть. Ты решил обмануть Хищников, - я бросаюсь вперед и резко заношу биту, обрушивая её на того, кого не так давно считал примером и идеалом. Порой твои идолы обрушиваются на тебя, вместе с этим разрушая все, что ты знаешь. Единственный способ избежать этого - уничтожить свой идеал, своего кумира своими руками. 

Бита со свистом рассекает воздух и летит на голову тому, кого я считал нашим лидером и который столь отчаялся в своем желании вспыхнуть вновь, что был готов сжечь своих братьев зря. Он заслужил этот удар. Заслужил и все последующие.

[Тaб]

Джек

— Откуда мне было знать, щенок? — хрипит Волк, глядя Джеку в глаза. — Я понял, лишь когда ты сказал! Случись это раньше, всё могло бы обойтись малой кровью….
Он замахивается, силясь попасть Джеку прямо в лицо, но тот оказывается быстрее. С глухим звуком, стальная бита, блестящая среди языком пламени, впечатывается ему в висок. Волк ревёт, отшатываясь, и едва не падая лицом в землю. Однако, его череп оказывается крепче, чем могло показаться на первый взгляд. Волк лишь хватается за голову, закрыв один глаз, но нет ни крови, ни сломанных костей, ни синяков…

[Leo-ranger]

- То что ты доверился ему все ещё твоя вина, - столь же хрипло кричу  я Волку в ответ. Бита в моих руках гудит,  будто поет, желая снова причинить Волку боль. Я желаю того же. Он заслужил это, поставил все Освободительное Движение из-за собственной слепоты, из-за того что хотел сделать что-то и потому доверился первому встречному. - Я думал ты мудрее этого, Волк. Я думал, ты будешь тем, кто поведет нас вперед, обличая лжецов и лицемеров, не тем, кто поддастся на их вранье.

Мне уже плевать, есть ли в словах смысл, и как сильно кипит внутри моя ярость. Я хочу чтобы все это закончилось как можно скорее. Я хочу, чтобы старый вожак перестал отвлекать меня от настоящей цели. Я делаю рывок вперед и снова заношу своё оружие, снова опускаю его на череп Салливана. Я надеюсь, что вот-вот он треснет и проломится, но знаю, что этого не случится. Волк был слишком крепким чтобы он сдался так просто.

[Beaver]

Я «проглатываю» этот… «комплимент» от агента Стайлза, потому что совсем не похоже, что у меня есть время на препирательства. С другой стороны, не думаю, что сейчас Джек меня послушает, если я вообще сумею пробиться к нему через толпу воинствующих панков, жаждущих чьей-нибудь крови. Тем не менее я вцепляюсь в ручку успевшей захлопнуться двери, чтобы открыть её, но медлю. Как утопающий, что изо всех сил хватается за последнюю соломинку, не желая отпускать её ни в коем случае, я держусь за эту проклятую дверную ручку. Мои пальцы белеют от напряжения.

— Почему ты здесь? — спрашиваю я, прежде чем выскочить из машины под проливной дождь.

Зачем он приехал? Чтобы предупредить нас? С какой целью? И откуда вообще знал?

[Шепобелк]

https://www.youtube.com/watch?v=BN6o5wVFCGU

 

Пламя безумия гаснет мгновенно, утонув в водах Великого Ничто, не оставив по себе даже жалкого "пшш", Бездна посмотрела в ответ и этот взгляд оказался слишком тяжелым, лишив обмершую от ужаса душу любых ориентиров, даровав самое страшное испытание, по сравнению с которым полная сенсорная депривация покажется ласковым шлепком. Соберись, боец. По кусочкам, будто мозаику. Ничто превращается в Нечто и испуганно замершие электроимпульсы нехотя возобновляют свой нелегкий путь по нейронам и аксонам. Различия порождают новые различия, а с ними приходит боль. Соберись, боец. Сожми волю в кулак, как делал уже не раз и иди. Неважно, что ноги отказываются служить и тело ощущается, будто не свое. Надо идти. Кто-то тонет в боли, я же в ней плыву. Кто это сказал? И сказал ли? Мелькает вспышкой женское лицо, половина чиста, половина скрыта под ожогами, складывающимися в причудливый рисунок. Скаринг, подкидывает память еще одну мысль, кажется, можно услышать скрип, с которым вращаются мозговые шестеренки. Соберись, боец, бой не окончен. С новым шагом приходят слова, они то собираются в фразу про выбор и его последствия, то разбиваются хрупким хрусталем на осколки и каждый больно ранит, но из порезов течет не кровь, а новые слова, сами собой составляясь в марширующие шеренги строчек. Соберись, сын. Ты еще не умер. Помни, со щитом или на щите. И с каждой новой раной Никос все больше вспоминает самого себя. Это тоже больно, но он привык. Он солдат. Но даже так, подбадривая себя и со стоном передвигая непослушные ноги, он не дерзает смотреть вперед, только под ноги, где стелется млечный путь посреди беззвездного ничего. Он не знает, к чему именно он идет, память не сохранила образа, стыдливо выдавая лишь нечто бесформенное и Никос пересиливает желание взглянуть, чувствуя, что тогда он уже никогда не вернется назад, к Агнесс. Короткое имя из шести букв рождает новое пламя и Никос кричит, горя в нем, но это огонь Феникса и надо терпеть. Я - солдат. Я ставлю свою плоть и умение убивать вперед тех, кто не может себя защитить от того, кто с оружием в руках пришел убивать тех, кого я присягал защищать. Я солдат.  За мной рыжеволосая девушка, добровольно отдавшая себя на мучение ради...чего? Мысль спотыкается об пустоту там, где должен быть четкий образ и накатывает страх, но он быстро улетает прочь, сменяясь холодной яростью воина и ответ приходит сам по себе. Ради него. Ради Джессики. Ради Джека. Ради всех, кто погиб в этой мрачной и извращенной игре жалких червей в бога. Никос знает, что это лишь иллюзия, но  щеки вдруг касается женская ладонь. Агнесс? Нет. Это та, что более не с ним, но всегда в его сердце. Лаура. Что-то пряно-горячее пробуждается в сердце и Никос чувствует, что начинает осознавать себя лучше. Он солдат и с ним его ангелы-хранители, один от мира живых и один от мира мертвых. Его армия. Его война.

[Тaб]

Джек

Языки пламени лижут пятки. Огонь шипит, обращая в пар холодные дождевые капли. Становится всё тяжелее дышать. Волк издаёт яростный крик, и бросается на Джека, но делает это так неумело, как самый настоящий старик. Джек ловко уходит от атаки, и Волк едва не влетает в огонь. В сердце зреет презрение к слабости, и желание окончить всё. Он обрушивает на Волка удар за ударом, но из его груди не вырывается ни стона, ни мольбы о пощаде, только поистине звериный рык. Такие, как он будут бороться до конца, невзирая на правоту. Это в их крови.
Капля крови стекает по лбу Волка, это всё, что смог выбить из него Джек. — Молодые всегда знают, как сделать правильно, да? — смеётся он, скаля зубы, так добродушно, что Джек не хочет смотреть ему в лицо. — Суди меня, сколько вздумается, но это не поможет одолеть меня в бою!
 

Джессика

— Хотел посмотреть, как пройдёт операция, — говорит он едва заметно улыбаясь, но почти без лукавства. — Ещё слышал ваши разговоры там, в особняке. Хотел.., — он мнётся, не в силах подобрать слова. И это агент Стайлз? Кривая ухмылка выползает на лицо Джессики, — позаботиться о вас что ли. Вы проделали кучу работы, и здорово мне помогли, надо же было отплатить сполна. Ах да, хочешь узнать, как я мог вас слышать? — он улыбается и достаёт из кармана пиджака крохотное чёрное устройство, размером не больше спичечного коробка. — Прослушка. Прямо как в кино, да?

[Leo-ranger]

И тем не менее, я заставляю себя держать взгляд на Волке. Если я отведу взор - он поймет, что мою волю может сломить, а там недалеко и до смены побеждающей стороны. И все же, мои гневные лозунги сменяются более спокойной речью:

- Ты прав, все мы порой допускаем ошибки. И молодые, и старые и опытные. Но это не значит, что ты не должен за это заплатить. Ты едва не обрек всех, кто собрался здесь, на добровольную смерть, - глухо говорю я, вновь сокращая дистанцию между собой и лидером Освободительного Движения. - И это не та ошибка, которую нужно кому-либо прощать.

Меня не покидает ощущение, что Салливан хочет, чтобы я покончил с ним. Хочет снять с себя груз ответственности за людей, что смотрят на этот бой сейчас. В какой-то мере я мог его понять. Именно поэтому я не сбавляю натиска, обрушиваясь на него со всей своей силой снова и снова. Он заслужил это - не только потому, что ошибся, а потому, что слишком долго он вел нас, стараясь направить по верному пути.

[Laion]

Дверь открывается. Но слишком поздно к Агнес приходит прозрение - у палача и его жертвы никогда не будет общего пути, даже если жертва была добровольной. Никос исчезает в бездонной тьме, а ей лишь остается, мельком увидев склеп и то, к чему они так стремились, в бессильной ярости колотить кулаками по камню и задыхаться от слез, не чувствуя боли в руках и покрытых синяками коленях.  Что теперь будет с ним? Она, с ее математическим умом, не сумела увидеть точку, где вектора их дорог разойдутся в разные стороны. Агнес колотит от страха, сейчас - даже больше, чем несколько минут назад. "Я должна, я должна быть с ним! Никос!" Но каменные стены глухи, а холодная темнота - равнодушна. Кто-то хватает ее за руку и в горячке она не сразу ощущает лед цепких ладоней. Пальцы, вцепившиеся в ее руку, сжимают запястье, как стальные оковы, не давая ей ринуться следом за бывшим разведчиком. Безжизненный глухой голос раздается над ее головой и она, наконец, смотрит на того, кто держит ее, но лучше бы она этого не делала.
Осознание того, что с ней разговаривает мертвец, пугает больше, чем его вид со следами разложения на лице и ярко выделяющимся следом на шее. Одновременно с охватившим ее ужасом приходит спокойствие. Если "шутник" с того света принял ее  в качестве жертвы и ее жизнь должна закончиться здесь, то она  сделает все, что возможно, чтобы Никос смог выбраться оттуда. Максвелл же сумел это сделать. Он должен остановить полуночного душегуба. Она верит, что он сумеет это сделать.
- Он... У него... У нас не было другого выхода! Он не чудовище. Он должен остановить Максвелла. - шепчет она, не отводя взгляда от руки Кроуфорда, которую он протягивает ей.  - Он должен выйти отсюда...

[Тaб]

Никос

Здесь нет Ангелов. Они установили Закон для всех. Но в этом месте никогда не было Закона.
Есть лишь бесконечная тьма. Она не знает времени. Ей неведомо пространство.
Есть лишь Великое Ничто. Оно восседает на троне Боли Забвения и Красоты. Оно желает увидеть его в своих объятиях.
Он идёт навстречу. Ему не по силам остановиться. Внутренняя борьба становится прахом. Слёзы обращаются в соль.
Всё предопределено. Выбор был совершён. Время отвечать.
Звучит треск. Кожа чувствует всполох. Становится так трудно дышать.
Он замирает. Капля силы возвращается в омертвевшие члены. Остаётся только дышать.
Бездымное пламя кормится мыслями. Снисходит благодатный огонь. Оно предвкушает всесожжение.
Он хочет обернуться. Жар гложет затылок. Он застывает совершив пол оборота.
Великое Ничто по правую руку. Бездымное пламя по левую руку. Им нужен голос.
«Я — Тень Нерождённого, того, кто был прежде Закона, того, кто был прежде Богов. Его заперли в немощном теле, ему поклонялись, пытаясь сдержать, про него забыли. Ты вскормил его кровью, болью и похотью, теперь я здесь. Дитя мёртвой матери, тень крох Абсолюта, Великое Ничто. Прими мои объятия, вскорми меня смертью, тьмой и красотой в отсутствии всего. И тогда ты получишь подлинную мощь Нерождённого.»
Таково было слово Великого Ничто.
«Я — Искра Шеддим, Бездымного пламени, пожравшего старый мир, Клиппотического Сефирота, что стал отражением нового. Красная смерть узнала тайну того-что-было прежде, Красная смерть взывала к тем-что-были-прежде, но они не могли быть здесь, тогда Красная смерть получила меня. Ты вскормил меня мыслью, ты вскормил меня яростью, ты вскормил меня силой духа. Теперь я здесь. Отрицание самого бытия, Искра прошлой вселенной, Тень старого мира. Зажги мной своё сердце, вскорми меня болью, яростью и ненавистью, которой не будет равных. И тогда ты получишь тень мощи Шеддим. Ты получишь шанс. Затем ты сгоришь.»
Таково было слово Бездымного пламени.
«Выбирай. Выбирай. Выбирай»
Таковы были его собственные слова.
 

Агнес

— Выбор есть всегда, — отвечает мёртвый генерал, его голос похож на шорох осенних листьев под ногами. — И нельзя одолеть тьму — тьмой. Я пытался предупредить вас, но не вышло. Если я смогу спасти хоть одну жизнь, значит во всём этом была хоть капелька смысла. — Агнес вглядывается в его мутные омертвевшие глаза. Вслушивается в голос, полный дыхание осени. И тогда она понимает. Это он пытался связаться с ней через старинное зеркало. Генерал Самуэль Кроуфорд продолжал нести службу даже после смерти.
— Ты хотела узнать ответы? — он усмехается, и голос, эхом катится вниз, к захлопнувшейся двери. — Ты не первая. Но это место даёт ответы лишь ценой немыслимых жертв. Оно забирает всё хорошее, что есть в тебе. И взращивает семена зла в самом сердце. Отступить больше не выйдет. Остаётся лишь вскармливать это семя болью и страданиями. Особенно оно ценит боль тех, кто тебе дорог. Мне неведомо, что именно это такое. Знаю лишь то, что этот склеп старше меня. Старше моих предков, переплывших океан, чтобы попасть в Америку. Быть может, старше, чем мир.
— А теперь, прошу, — в его голосе нет ни капли злобы, это больше походит на мольбу. — Встань. Уходи. И никогда не возвращайся. Тот, кто вернётся оттуда будет не тем, кто зашёл. Ему будет нужна кровь. Ещё больше крови. Ему будет нужна боль. Ещё больше боли. Ему будут нужны слёзы. Их никогда не бывает мало.
Агнес видит, как тело генерала становится прозрачным. В воздухе слышатся артиллерийские залпы, кто-то поёт марши, играя на трубах и барабанах. Из-за его спины льётся яркий свет. Но это не свет солнца. Лишь ещё один залп.
Он остаётся стоять на первой ступени, протягивая ей свою бледную руку.
 

Джек

— Проклятье, Джек, чего ты от меня хочешь?! — удар за ударом обрушивается на тело Волка, синяки, один за другим, появляются за коже, влажной от дождевых капель. Он даже не пытается контратаковать, целиком и полностью уходит в глухую оборону. — Ты хочешь, чтобы я признал ошибки? Я признаю. Желание сделать этот город лучше, пусть и из последних сил, помутило мой разум. Я не разглядел врага под самым носом. Хочу ли я прощения? Нет, — звериный блеск виден в глазах Волка. Он всё меньше похож на человека. Всё больше — на зверя, который хочет смыть с себя пятно позора. — Мне нужен лишь достойный конец.

[Leo-ranger]

- Это все, что я хотел услышать, - Волк чертовски быстр, я понимаю это только сейчас, когда он уходит в полную оборону. Попадать по нему становится намного труднее, но я продолжаю осыпать лидера панков ударами, одним за другим, стараясь метить в голову прежде всего. Я населаю на Волка, замтавляя нго медленно двинуться к краю огненного круга, где уворачиваться станет намного сложнее.
- Нсли тебе хочется достойного конца - ты его получишь, Волк, - хрипло говорю я, и на моем лице точно так же проступают звериные черты. - Я тебе это обещаю.
"Хватит болтовни," - приеазываю себе. - "Сосредоточься на ударах."

[Шепобелк]

Никос

 

https://youtu.be/cYEALais0KE

 

Теперь Никос знает, что Максвелл прошел тем же путем, знает, какие слова тот слышал, какой выбор он сделал. Он стоит на том же перекрестке и перед тем же выбором. Никто не поможет, если Ангелы отказались прийти. Но его ангелы, Агнесс и Лаура, с ним всегда. Но разведчик всегда и во всем полагается только на себя. Никто не придет ему на помощь, он слишком далеко от линии фронта и спасти себя может только сам. Но Никос солдат и уйдет он отсюда со щитом или на щите. Максвелл стал чудовищем, а чудовищ убивают люди. Никосу предлагают многое, но ценой отдачи всего, ради чего он пошел на жертвы. Ради чего то же самое сделала Агнесс. И Джек. И Джессика. И Нэнси. Отказаться от себя - отказаться и от них тоже. Никос сглатывает, пытаясь хоть как-то увлажнить пересохшее горло, прежде чем начать говорить, его голос становится все тверже с каждым произнесенным словом.

- Я человек. Я - солдат. Я встал на путь тьмы, что привел меня сюда, чтобы получить ответы. Но вела меня не боль, кровь, похоть, ярость и ненависть. Меня вела и продолжает вести любовь. То, что вы не в силах понять, а значит - превозмочь. Я пришел сюда человеком и уйду также. Я выбираю собственный путь.

Никос делает шаг вперед, не влево или вправо, а мимо обоих искушений. Свобода воли была дана нам не просто так, но уметь распорядится ею - отдельный дар, который достался не всем. Если ты выбрал из того, что было тебе предложено, а не создал выбор сам, то ты уже проиграл, выбор сделан за тебя. Никос идет к Агнесс, к той, кто не предаст его, а он не предаст ее. Ни при каких условиях. И горе тому, кто встанет на его пути, будь то человек или нет.

[Тaб]

Никос

Он заносит ногу над Бездной. Но застывает, словно статуя. Нечто внутри мешает ему ступить.
Невозможно разорвать круг веков. Можно разорвать лишь собственный. Но цена будет страшна.
Бездымное пламя смотрит на него с презрением. Искры касаются лица, оставляя пламенеющие язвы. Он хочет сделать шаг.
Великое Ничто смотрит на него с жалостью. Семя зла прорастает, разрывая сердце на части. Он хочет сделать шаг.
Он смотрит вглубь себя. Он видит последние крохи любви. Он понимает, сколь страшной будет цена подлинной свободы.
Отец кладёт руку ему на плечо. Он чувствует его улыбку, полную жалости. Мягкий кивок.
«Свобода — это смерть».
Капеллан кладёт ладонь ему на плечо. Он видит дьявольские огоньки в его глазах. Мрачная решимость.
«Свобода — это смерть».
Лаура нежно касается его головы. Он чувствует слёзы, застывшие в её глазах. Мурашки ползут по спине.
«Ты готов, Никос? Не будет пути назад. Смерть — это конец»
«Смерть — это свобода»
«Смерть — это всё»

Музыка

https://youtu.be/mbW8KBZguDM

[Beaver]

— Да. Наверное, — отрывисто произношу я, в действительности даже не задумавшись над вопросом, да и вряд ли агент ждал от меня этого.

Открываю дверь и выскакиваю на улицу. Спешно шагаю к «Койоту». По моему лицу стекают капли дождя. За баром собралась толпа, болеющая за своих героев и просто жаждущая разрушений. Разворачиваю к себе одного из панков и, пытаясь перекричать шум, сообщаю:

— Через пару минут здесь будет группа захвата! Всем нужно уходить!

Бросаю взгляд на огненный круг. Вроде Джек справляется. Это хорошо.