Либо особняк не пустовал, либо в нём водились призраки, это можно было понять, прислушавшись в звукам, доносившимся со второго этажа. Скрипы, стоны и крики эхом разносились по полупустым залам, поначалу это могло показаться завыванием ветра, гулявшим по особняку. Затем, начинало казаться, что кого-то безжалостно пытают, готовясь принести в жертву тёмному божеству. А потом надрывный мужской голос выкрикнул имя «Лукреция», прокатившееся по особняку, подобно раскату грому, и Джессика поняла, что к чему. Либо незримый призрак отчаянно пытался их напугать, либо всё было куда прозаичней. Прямо сейчас, на втором этаже заброшенного особняка, кто-то занимался сексом.
Однако, и заброшенность оказалась лишь весьма умело наведённым мороком. Особняк, и вправду был старым, как грязь, его никто не ремонтировал, и почти не убирал, однако, в каждой комнате можно было найти следы, явно говорившие о том, что его регулярно посещали. Либо жили тут всё время, сказать точно было затруднительно. Вопреки осыпавшейся штукатурке, грязи, и спёртому воздуху, на полу и мебели, почти не было пыли, её не протирали намеренно, но, невольно смахивали при использовании. Одна из найденных комнат была приспособлена под холодильник, в ней было невообразимо холодно, кругом лежал лёд, среди которого были спрятаны бутылки с весьма дорогим вином, и огромное количество сырой и полуфабрикатной еды. Электричества в особняке не было, зато была газовая плита, и целая куча подсвечников с совсем свежими следами воска, а ещё куча грязной и завонявшейся посуды, над которой роили мухи. Наконец, возле лестницы стоял шкаф, в нём была мужская и женская одежда, строгая и не очень, но неизменно чёрных и белых цветов. Неподалёку стояло фортепиано, наверное единственный предмет, за которым явно ухаживали, протирая его от пыли до блеска.
Однако, ответ на главный вопрос, Джессика нашла не сразу. Она до последнего не знала, хочет ли найти его, на самом деле, или предпочтёт блаженное неведение страшным секретам. Но жажда правды оказалась сильнее, после встречи с агентом Стайлзом, её не покидало смутное чувство, что раскрыть это дело, полагаясь на логику обыденного мира будет невозможно. Настанет час, когда ей придётся ступить за грань, рискнув привычным пониманием мира, в обмен на шанс сделать его лучше. Прямо как спиритуалисты или оккультные детективы, она отринет постулаты, говорящие о том, что может быть, а чего - нет чтобы прикоснуться к тайнам, сокрытым среди кромешной темноты. Похоже, этот час настал, Джессика всё ещё не верила в мир, сокрытый от людского взора, слишком часто ей приходилось сталкиваться с безумцами, вторящими о приказывающих им голосах, тайных заговорах, и убийствах во благо. Но, быть может, именно поэтому, она была готова предположить — только предположить — что преступления полуночного душегуба были связаны с чем-то, что находилось за гранью доступного простым людям. И осознание этого нарастало, чем дольше она находилась в не таком уж заброшенном особняке, точно волна поднимаясь где-то в груди. Это был не разум, он всё ещё вторил, что убийца — простой маньяк, как и прочие, мечтавший удовлетворить свои тёмные страсти. Это было сердце, и оно уже знало: за его преступлениями крылось нечто большее.
Тревога нарастала, словно тысячи глаз буравили её спину, выглядывая из-за ободранных комодов, пыльных кресел-качалок, и старинных кроватей. Она нервно оглядывалась по сторонам, держа ладонь возле рукояти пистолета, но никто так и не показался на глаза. То ли с ними просто играли, заманив в эту искусно сделанную ловушку. То ли это была пустая тревога, образы, созданные воспалённым сознанием. То ли, здесь, и вправду, было нечто странное.
Странное, но не связанное с тем, что творилось наверху. О нет, похоже, кто-то и вправду, просто занимался сексом. Люди склонны выбирать странные места для удовлетворения плотских страстей. И не менее странные способы. Но это чувство исходило откуда-то снизу, точно корни огромного чёрного дерева, оно сплеталось где-то под землей. Это дерево было средоточием зла, всего самого плохого и дурного, что только мог совершить человек. Оно отравляло землю, на которой стоял этот особняк, пятная всё, к чему прикасалось. И людей запятнать было проще всего, особенно если люди не знали счастья и прежде. Как же просто им было склониться ко злу, если они не ведали, что такое добро.
Она взяла себя в руки, как делала это десятки — если не сотни и тысячи, — раз прежде. Нельзя столько проработать в полиции и на улицах Старого города, если ты рохля, который не может совладать с собственным страхом. Она могла, и она делала это снова, и снова, если в сердце нет страха, ничто на свете не сможет тебя сломить. Подточить — другое дело, но Джессика предпочитала об этом не думать. Пустые мысли редко доводили до добра, скорее наоборот. Ей приходилось знать людей, которые спивались и сходили с ума, не в силах решить, как им жить. Этот выбор за них делал кто-то другой, так происходило каждый раз. Живой пример, как не стоит жить, именно поэтому она предпочитала слову действия.
Переходя из комнаты в комнату, она пыталась понять, где это чувство становится сильнее всего. Откуда смотрят глаза, где корни чёрного древа начали свой рост из одного единственного семечка. Вопросы оставались без ответов, пока, в один момент, она не почувствовала, — не столько сердцем, сколько самой кожей — что оказалась близко, как никогда. Тёмный коридор уходил вниз, туда где не горел свет, и не было ничего кроме кромешной тьмы. Стены с облупившейся штукатуркой сменял неотшлифованный камень, старый настолько, что особняк, по сравнению с ним, казался младенцем. Она затаила дыхание, не зная, стоит ли повернуть назад, и сказать остальным о своей находке. А быть может, просто смолчать, не зная, как они отнесутся к такому, без сомнений, странному откровению. Или шагнуть во тьму, туда, где таилось нечто, о чём не принято говорить вслух? Нечто, что можно увидеть в дурном, чахоточном сне. Нечто, что можно почувствовать, оказавшись в полном одиночестве, разбитым и отчаянным.
Всё повторялось снова: разум не знал, но сердце уже понимало ответ. Затаив дыхание, она осторожно шагнула вниз, по замшелым ступеням, вырубленным из древнего камня. Шаги эхом отозвались по узкому и тёмному коридору. Совсем скоро потух свет, и она очутилась в кромешной темноте. Шёпот в голове, неразборчивый, но такой понятный, — снова — не разумом, но сердцем, предлагал ей спуститься вниз. Прикоснуться к тому, что таилось в глубинах, сокрытых под старым особнякам. Они были старше, куда старше, чем можно было себе представить. А то, что таилось в них, нельзя было даже осознать. Ноги Джессики уже не слушались её, продолжая нестись всё глубже, и ниже, навстречу ответу на незаданный вопрос. Тьма колола глаза, мёртвая тишина — уши, но всё это не имело значения. Шёпот стал голосами, но смысл начинал ускользать, превращаясь в неразборчивую какофонию, грозящую свести с ума.
Наконец, она поняла: впереди дверь, и сердце упало. Шагнуть вперёд и раствориться в том, что крылось за порогом, или отступить пока ещё остался последний шанс? Отступить навстречу свету солнца, льющемуся с неба, отчаянно пытаясь одолеть тьму? Отступить навстречу звёздам и луне, дарящим веру, надежду и любовь? Отступить, навстречу тем, кто любил её, вопреки всем козням, что строил этот жестокий мир? Или…
Её бледная ладонь легла на ледяную ручку. Джессика дёрнула её. Ручка не поддалась. Она дёрна сильнее. Ручка не поддалась. Она стала остервенело дёргать её, снова и снова, но ледяной камень не поддавался. Врата оставались закрыты. В них нельзя было войти, не принеся жертвы. Голоса засмеялись. Засмеялись над ней. Затем стихли. Осталась только сосущая пустота и отчаяние. Его горький привкус застыл на языке, как сигаретный пепел. Стало холодно, точно наступила зима, она обняла себя за плечи и стала подниматься наверх.
Путь выдался долгим и трудным. Куда сложнее и дольше, чем спуск. Таков закон, его не изменить. За это время в еёё голове тысячи раз пронеслись одни и те же вопросы. Что это было? Что на неё нашло? Неужели, она и вправду, была готова шагнуть за порог, даже зная, что за чернота таится там, лишь бы найти причины полуночных убийств? Ответы на эти вопросы, ей предстояло найти самой.
Тема закрыта
