[OZYNOMANDIAS]

Вообще давно пора было это сделать – пособирать посты за Ллето Хлаалу, чтобы потом, если захочется перечитать, спокойно открыть их в отдельной папке.

Мне кажется, что это вообще довольно сильный персонаж – во-первых, потому что является адаптированным, и во-вторых, потому что он оставил довольно мощный резонанс среди остальных игроков. 

Выкладывать буду по частям.
 

***
 
В К А Л Ь Д Е Р Е

Изнутри Зал Правительства Кальдеры, как и убранство любого другого административного здания Вварденфелла, выполненного в имперском стиле, всегда вызывал в нем неприкрытое раздражение. Выложенные из отшлифованного серого камня стены из-за сырости медленно покрывались грязной коркой зеленой плесени, которая разрасталась порой настолько, что прятала под собой уже половину блоков. От этого в холодных и до дрожи огромных помещениях Зала Правительства стояли мерзкие запахи болотистой гнили Горького Берега и зацветшей от нечистот воды в каналах Вивека одновременно – таким одаренным актером был этот родившийся в спорах морровиндский грибок.

Ллето из Дома Хлаалу сидел на жестком деревянном стуле с единственным сомнительным удобством в виде спинки и неотрывно смотрел на поверхность начищенного до блеска простого железного стакана с Тамикой урожая 415 года, чуть сжимаемого в тонких продолговатых пальцах без единой зазубринки на ногтях. Ему определенно нравилось то, что он видел: он видел перед собой молодого, ухоженного, подтянутого мужчину с чистой гладкой кожей, облаченного в плотно сидящий на теле дублет из шерсти и льняной подкладки бордового цвета, льняные мужские штаны-брэ и облегающие мускулистые икры шоссы из эластичного сукна, на тон-другой светлее дублета. Хоть в отражении на стакане это и не было видно, Ллето прекрасно знал, что обут этот красавец в черные кожаные туфли на серебряных пряжках, которые были определенно длиннее шести дюймов. Костюм был сшит для него чейдинхольским мастером по всем меркам, снятым тремя разными слугами, а потому сидел на своем обладателе просто идеально – что Одрал Хельви, разумеется, сразу заметил.

— Как тебе вино? — поинтересовался он, впрочем, без особого энтузиазма. Одетый в синий, топорщащийся на его нескладной фигуре дублет и льняные брэ из бежевой ткани, связанные красным кожаным поясом с синей пряжкой, Хельви – по глубокому убеждению самого Ллето – мог привлечь к себе какое-либо внимание только тем фактом, что он служит Дому в качестве управляющего Кальдерской эбонитовой шахтой. В противном случае Ллето отказался бы с ним отобедать, даже если бы Одрал застал его в постели с его же женой.

— Это... Тамика 399-го? — Ллето с трудом оторвал взгляд от уменьшенной копии своего великолепия и дружелюбно улыбнулся Одралу. Затем, уличив в его глазах воодушевление этой маленькой приятной ложью – только конченный н'вах не отличит Тамику 399-го от Тамики 415-го: урожай '99-го года был собран по всем канонам сиродиильского виноделия, в то время как в урожае '15-го кожица ягод была слишком растерта при обработке, а также добавлены косточки белого винограда, что сделало вино куда более терпким на вкус, – он пригубил стакан и притворился, что пьет. Одрал вряд ли хотел его отравить (хотя вряд ли бы и отказался), но пить это из железного стакана, который был даже без гравировок, из голого железного стакана для него казалось чем-то попросту невероятным. Он вполне допускал мысль, что до того, как стать стаканом, этот кусок металла служил наплечником на потном, грязном, покрытом сыпью теле имперского легионера, а потому даже в руки брал его с неохотой.

— Ну конечно, — не моргнув глазом, соврал Хельви и тоже улыбнулся. — Подержи его на задней части языка, ближе к глотке, чтобы распробовать, как следует.

От одной мысли, что это можно брать в рот, Ллето чуть не вырвало.

— Да, пожалуй, ты прав, — он причмокнул губами, чуть закатив глаза и затем легко кивнув. — Имперские традиции – настоящее откровение для данмеров старого склада.

Неужели этот безвкусно одетый скриб, живущий, нет, существующий в покрытом грибком каменном склепе, действительно решил учить его, как наслаждаться вином?

— Не нальешь ли мне еще? — осведомился он, поставив стакан на стол и также улыбаясь. — Хочу распробовать, как следует.
Одрал поднялся, и его дублет стал выглядеть на нём еще нелепее, чем раньше. Правой рукой взяв бутылку, он начал неспешно приближаться к сидящему гостю, обходя словно сколоченный из остатков корабельных досок стол. Плотник даже не удосужился покрыть свое произведение искусства чем-нибудь, хотя бы смолой, и с каждым новым визитом в Кальдеру Ллето ожидал увидеть дыры в столе размером с тарелки – это, по крайней мере, спасло бы его от трапезы.

— Так что за проблема с контрабандой, Одрал? — совершенно ровным голосом, как бы случайно осведомился он, когда Хельви уже занес горлышко бутылки над ни на йоту не опустевшим стаканом.

Мгновения полетели так, словно их рассыпал сам Акатош: Одрал весь вздрогнул и чуть побледнел; бутылка выпала, именно выпала, а не выскользнула из руки Хельви, потому что он резко разжал пальцы, и стремительно полетела вниз; Ллето, полностью сосредоточенный, выбросил руку вперед и отработанным движением поймал её; вспомнив, что стоит изобразить удивление, он шумно выдохнул и широко открыл глаза, после чего хлопнул дном бутылки о стол.

— Повезло, так повезло, — наиграно изумившись, проговорил Ллето, вытирая уголком вытянутого из-за пазухи алого шелкового платочка со лба несуществующий пот. — Видимо, уроки фехтования не прошли даром.

Первые пару дней Ллето каждый вечер запирался в одной из пустующих комнат Дома в Балморе и учился ловить деревянную чурку, по размерам соответствующую бутылке вина. Затем, когда он освоился, пришла очередь пустой бутылки, а затем – закупоренной бутылки с вином. Наполненные жидкостью бутылки летели куда быстрее, чем их предшественницы, и ему пришлось здорово наловчиться, чтобы не допустить очередной способ Одрала Хельви уйти от разговора о контрабанде эбонита-сырьца.

Для Дома Хлаалу весь Вварденфелл зиждется на слухах, а долг членов Дома, как считал сам Ллето – в подтверждении тех, что ведут к личной выгоде.

— Так что с эбонитом? — снова поинтересовался он. Впрочем, в этом уже не было никакой нужды: реакция Одрала была ясной, как утро на побережье Саммерсета, и теперь оставалось только решить, как ей воспо...

— Ах! — Ллето подскочил на ноги, чувствуя, как суконные брэ пропитываются Тамикой урожая 415-го из стакана, сбитого рукой Хельви. Тот рассыпался в извинениях и принялся причитать о своей неловкости – излюбленный прием этого н'вахского отродья. Густое, разливающееся по столу вино на секунду напомнило Ллето лужу бордовой крови, и он отметил, что для полноты картины на столе не хватает расчлененного трупа тупого коррумпированного данмера, управляющего местной эбонитовой шахтой.

[OZYNOMANDIAS]

ДОМ ЗЕМНЫХ НАСЛАЖДЕНИЙ

Солнце уже село за горизонт, оставив крыши Сурана тонуть в сумерках, пока Ллето медленно спускался по одной из широких городских лестниц. Однако закатные лучи солнца продолжали выбиваться словно из-под земли, оставляя на фоне города размытое алое зарево. Пока он спускается по лестнице, пересекает улицу и поворачивает на другую, в его голове жгучее чувство чего-то знакомого, и только перед входом в Дом Земных Наслаждений разум наконец проясняется – это расплывчатое пятно в небе над городом напомнило ему о недавно выпотрошенном каджитском попрошайке, который как-то натянуто посмеялся в ответ на его гениальную шутку о вервульфах, – и Ллето, облегченно вздохнув, заходит внутрь.

Иронично звучит, но Дом Земных Наслаждений – единственное приличное место во всем городе, и единственное, действительно представляющее интерес для неудачников, отосланных в это захолустье по работе. Уже из дверного проема Ллето, среди теплых тонов от бумажных фонарей и красных танцующих огоньков свеч, приметил: напыщенную компанию рабовладельцев из Дома Дрес, чьи имена – он готов поспорить – начинаются на "М", одетых в дорогие льняные камизы с вышивкой, суконные штаны и неизменные черные кожаные перчатки из кожи нетча, причем у каждого из сидящих за столом лицевая сторона правой перчатки была в большей или меньшей степени протерта – насколько знал Ллето, такой след обычно оставляют веревки, на другом конце которых бегут рабы; в одиночку занявшего целый стол высокомерного телваннийского мага, облаченного в зачарованную на защиту от волшебства вычурную бархатную мантию неестественно синего оттенка, потягивающего из инкрустированного солидными сапфирами серебряного кубка суджамму, так и норовя – от этой мысли Ллето стало не по себе – поцарапать безупречно отполированную поверхность кубка дорогими эбонитовыми перстнями еще двемерской работы; расположившегося у барной стойки странствующего купца, постоянно болтающего о том, что его навьюченный гуар умеет говорить, а самый большой торговый потенциал – у торговцев-грязекрабов, чем развлекал окружающую публику и донимал флегматичного бармена; и, конечно, нескольких молодых членов Дома Хлаалу, стратегически верно занявших стол между баром и сценой с танцующими девочками. Их всех действительно объединяло две вещи: наличие денег и мысль о том, что Дом Земных Наслаждений – единственное приличное место во всем городе.

— Олдос! — приветственно помахал один из сидящих за столом членов Дома Хлаалу, и Ллето, дружелюбно улыбнувшись, приблизился и занял свободное кресло.

Вблизи все трое показались ему знакомыми: это были данмер Хлоуд Ован, имперец Гай Кассий и еще один данмер, Улос Авален. На Оване был золотистый стеганый дублет с белой шелковой рубахой на трех золотых пуговицах у шеи, присмотревшись к которым можно было заметить клеймо мастера из Сентинеля, а на ногах были льняные брэ и суконные шоссы. На шее у него висела золотая цепочка традиционного коловианского плетения, должно быть, из Анвила или Кватча. Голову Кассия украшал бархатный синий берет с небольшим выбеленным пером скального наездника, в то время как он сам был облачен в голубую котту и темные брэ с широким белым кожаным поясом, поверх которого виднелась мифриловая пряжка с рубином, а с плечей на спинку кресла свисал хук из шерсти волка. Улос Авален был одет в белый вычурный дублет с квадратными золотыми пуговицами – точно такими же пуговицами, как и у его соседа через стол – и золотистые льняные брэ. Ллето чувствовал себя уютно – он был в черном дублете с тонкими продольными золотыми линиями на груди, поверх которого лежала золотая цепочка с толстым плетением и подходящим под цвет глаз рубином, черных брэ с такими же линиями и золотистых шоссах, – чего нельзя было сказать об имперце: судя по всему, о мастерстве сентинельских кузнецов драгоценных материалов и "золотой лихорадке" он не слышал ровным счетом ничего, не говоря уже о том, что носить в голове перо для письма теперь было признаком недалёкого ума. Ллето удивился, что остальные данмеры вообще согласились разделить столик с ним.

— Почему ты задержался? — стараясь перекричать стоящий вокруг голосов, спросил Хлоуд. Золотой кубок в его руке, как и платяная тарелка с обжаренным в скаттле крабовым мясом и зеленью, уже был наполовину пуст, а на губах стояла нервная ухмылка.

— Не мог избавиться от трупа суранской проститутки после того, как выбил ей зубы рукояткой серпа, — сокрушенно признался Ллето, подзывая обслугу. — Рыбы-убийцы не могли толком обглодать тело, поэтому пришлось порезать её на куски и разбросать кости.

За столом мгновенно образовалась атмосфера полного, гнетущего молчания. Данмеры немного удивленно расширили глаза, а Гай Кассий, судя по выражению лица, только что освободил себя от посещения уборной. Ллето посмотрел на свое отражение в одном из кубков и решил, что сохраняет достаточно беспечный вид.

И тут все засмеялись. Оглушительный, совершенно несдержанный смех трех собеседников с запахом суджаммы ударил Ллето прямо в лицо так сильно, что пришлось бороться с желанием протереть его своим шелковым именным платком. Сам Ллето засмеялся после мгновения паузы – во-первых, чтобы не рушить образ остроумного ответа, а во-вторых... Ну, потому что за столом действительно смеялись все.

— Олдос, ха-ха, ну ты, — прерываясь на вдох, пытался выговорить Ован, — скампов остроумец. Ха, — он взял в руки свой кубок и осушил его залпом, после чего поморщился и закусил крабом. — Ты сам сменил тему юмора, или сейчас все так шутят? Вроде совсем недавно шутили о пристрастии Хелсета к длинным... челнам аргониан и каджитов, — несколько озадаченно произнес Хлоуд и с небольшой тревогой посмотрел на остальных. Похоже, что для подобных бесед он специально вызубрил пару-тройку анекдотов на тему рабства, и сейчас от их актуальности зависело его самочувствие.

— Думаю, о рабстве не перестанут шутить никогда, — деловито заявил второй данмер, Улос, и Ллето отметил, что у него очень приятный голос. — Потому что нельзя не шутить о том, что будет существовать вечно.

— Кадиус, — обратился к имперцу Хлоуд Ован, чем словно выбил из-под Ллето кресло из красного валенвудского дерева: похоже, это был вовсе не Гай Кассий, — ведь в Империи фактически нет рабства, верно? Как же тогда имперская машина вообще существует?

— Ну, — неуверенно начал Гай, или Кадиус – Ллето все не мог определиться, обознался он сам или всё-таки Ован, — у нас в Империи действительно нет рабов. У нас нет даже понятия "рабство", — проговорил он, затем, словно набравшись смелости, выпалил: — у нас есть "обязательная бессрочная служба в Имперском Легионе".

За столом все вновь засмеялись. Нельзя не шутить о том, что будет существовать вечно. Ллето отметил, что от одежд имперца веет стойким запахом мыла – хорошего, дорогого мыла. В многообразии флоры Морровинда такой запах не мог остаться уже через полчаса после принятия ванны, даже вместе с одеждой.

— Довольно, — как-то резко произнес Хлоуд и сложил руки на груди. — Наш друг Кадиус, один из влиятельных членов Восточной Имперской компании, ищет того, кто мог бы обеспечить выгодные поставки эбонита-сырьца. Сотрудничество на длительный срок – это то, что тебе нравится, — Хлоуд подмигнул Ллето, и тот едва заметно кивнул. — У членов Дома рангом пониже нет других забот, кроме как способствовать сделкам более высокопоставленных членов...

— Нилено Дорвайн повторяет это постоянно, — буркнул Улос Авален, разглядывая свои руки. По мнению Ллето, они были в полном порядке.

— ...Поэтому мы обратились к тому, кто точно сможет провести эту сделку, — закончил Ован и поглядел на Ллето.

— Но другие шахты требуют невыразимо высокую цену, — горько отметил Гай (или Кадиус) и положил ладони на стол. Под его ногтями виднелись кусочки засохшего мыла, которые по краю уже набились пылью и грязью. — Будто эбонит – самый востребованный материал на континенте...

Через толпу людей, меров и всякого зверья к их столику наконец пробилась симпатичная брюнетка с хорошей фигурой, и Ллето, не обращая внимание на сетующего имперца и жадных до наживы на крупной сделке торгашей Дома, которых он обычно называл "пиявками" или "присосками", начал заказывать.
— Кусок белого хлеба, обжаренного в скаттле, стейк из мяса гончей без жировой прослойки и одно маленькое яйцо квама, желательно из шахты Инаниус, — быстро набросал он свой поздний ужин. Сидящие за столом почтительно молчали. — И серебряный кубок с суджаммой, инкрустированный сапфирами.

— Что? — переспросила девушка, и Ллето пришлось поднять на неё взгляд, чтобы убедиться, что у нее все в порядке с головой.

— Серебряный. Кубок. Инкрустированный. Сапфирами, — заметив, что выражение недоумения с её лица не уходит, он закатил глаза и кивнул в сторону телванни. — Как у того мага.

Девушка быстро повернула голову на столик, где стоял так нужный ему кубок, и несколько разочарованно покачала головой.

— Это его личный кубок, мутсера, — заявила она, и Ллето с трудом поборол жгучее желание разбить ей лицо.

— Ну, хорошо, — вздохнул он, — тогда стеклянный стакан с молочком квама. Подать сразу.

— Но разве вы не хотели суджа...

— Я сказал, кусок ты скрибового дерьма, всё, что хотел, — угрожающе выцедил по одному слову Ллето, глядя служанке прямо в глаза.

Девка мигом скрылась среди толпы, окружавшей столик, и Ллето, дружелюбно улыбаясь, обернулся к собеседникам.

— Итак, — начал он, откинувшись на спинку кресла. В его голове быстро зрел план. — Среди управляющих эбонитовыми шахтами по всему Вварденфеллу есть определенная договоренность, определяющая минимальную цену за оптовый экспорт эбонита-сырьца. Это помогает поддерживать так называемый принцип честной конкуренции, — Ллето хмыкнул, дождавшись, пока девушка дрожащими руками поставит стакан с напитком, проводил её равнодушным взглядом и, пригубив стакан, продолжил: — За установление цены ниже заявленного договорного минимума в обход установленным правилам член Дома Хлаалу рискует потерять место, в случае более запущенном – обзавестись неожиданным близким знакомством с членами Мораг Тонг. Таким образом, кроме контрабандистов никто из управляющих шахтами не предложит вам цену на эбонит-сырец за десять фунтов ниже...

Ллето на секунду задумался. Затем, словно решив какую-то загадку, он за самый кончик подхватил жесткую бумагу, которая, похоже, здесь подавалась вместо салфеток, вытащил из-за пазухи футляр из черной гидеонской ивы, щелкнул золотой застежкой и раскрыл его. Обитый изнутри черной бархатной тканью, футляр содержал небольшую круглую чернильницу из прозрачного толстого стекла, плотно закрытую стеклянной крышкой с пробковым слоем для предотвращения протекания, черный хлопковый платок для содержания инструмента в чистоте и тонкую продолговатую палочку из всё той же ивы, отделанную золотом, на одном из концов которой виднелся кончик пера. Такая начертательная палочка была куда удобнее обычного пера, а главное выглядела намного представительнее. Весь набор был куплен им за полторы тысячи дрейков, но несомненно отбивал эти деньги всякий раз, когда ему нужно было произвести впечатление.

— ...Ниже этой суммы, — Ллето старательно вывел цифру и небрежно хлопнул листком около опустевшей тарелки имперца. Судя по остаткам трапезы, ел он запеченное филе из гуара с соленым рисом.

Гай (или Кадиус) медленно поднял с лежащего на столе синего шелкового платка толстую линзу в золотой оправе на цепочке – кажется, это называют монокль, набирающий популярность в имперской аристократии аксессуар, – и приложил к правому глазу. Во взгляде имперца забегали вычисления с совершенно неутешительным результатом, и, наконец, он убрал монокль и прикрыл глаза.

— Но, — многообещающим тоном произнес Ллето, — я знаю, что в такой безнадежной ситуации может предложить настоящий делец, — он наклонился через стол, будто боясь выболтать вслух важную тайну, и одними губами прошептал: — Даэдрик.

За столом вновь воцарилось гробовое молчание. Ллето молчал выжидательно. Гай, или Кадиус, молчал восхищенно. Хлоуд Ован и Улос Авален – недоуменно.

— Я могу предложить вам экспорт даэдрической руды по цене эбонитовой, — медленно, изучая реакцию на лице имперца и готовясь в случае чего заткнуть изумленных данмери, проговорил Ллето. — Как вы знаете, даэдрическая руда – это очень редкий товар, и при обнаружении жилы шахта, которую я представляю, может продать вам, скажем, половину от выработки. Подобное больше вам не предложит никто, — гордо решил закончить он самой что ни на есть чистой правдой.

Даэдрическое оружие и доспехи – самое дорогое снаряжение, стоящее на одной ступени с артефактным. Для их изготовления обычно выбираются лучшие образцы эбонита-сырьца, которые впоследствии проходят тщательное магическое очищение от всякого присутствия жизни, делая металл, как утверждают кузнецы, абсолютно равнодушным к боли и страданию своих жертв. Как у всякого оружия, вокруг которого сформирован культ, для обработки металла требуется жертвоприношение от столь же слепого ко всему гуманному существа, взращенного и окрепшего в круговороте мук и агоний по воле своих безумных честолюбивых господ – как правило, дреморы. Вырезанные дреморские сердца и несколько пинт крови при должной обработке превращают эбонитовые заготовки в самый смертоносный материал во всем Тамриэле – даэдрик, к концу ковки которого мастера обычно выбрасывают расплавившиеся от соприкосновения с ним молотки.

Ллето однажды хотел купить даэдрический кинжал у одного заезжего торгаша в Балморе, и был неприятно удивлен ценой в двенадцать тысяч дрейков. Решив все же приобрести его, он отправился в дом за деньгами, а по возвращению обнаружил купца в луже собственной крови с перерезанной глоткой. Из всего ширпотреба, который он продавал, не хватало только кинжала, и Ллето, подзывая стражу, был совершенно раздражен тем, что не додумался разделаться с чертовым бродягой своими руками.

— Это... сделка, — хмыкнул имперец, воодушевленный заверениям Ллето. Вытянув из кожаной наплечной сумки документ, он положил его на стол в выдернул из шляпы перо, после чего взглянул на чернильницу в футляре: — Вы позволите?

Ллето без слов поставил стеклянный сосуд под руку Гая-Кадиуса. Ему казалось, что его безупречные руки бьет мелкая дрожь.

Имперец тщательно заполнял пункты договора, спросив только, о какой шахте идет речь, кто её управляющий и как далеко от Эбенгарда она расположена. Разумеется, цена за десять фунтов эбонита-сырьца была той же, которую указал Ллето. Разумеется, доставкой до гавани в Эбенгарде должна будет озаботиться сама шахта. Разумеется, половина выработки даэдрической руды будет предоставлена на продажу по цене эбонитовой. Разумеется, договор заключен на три месяца, и за его преждевременное расторжение одной из сторон либо невыполнение требований договора нарушитель обязывался выплатить сумму, компенсирующую затраченные средства в ходе выполнения договора и половину цены объекта договоренности, в перспективе добытого за все три месяца. Разумеется.

Затем был готов второй экземпляр.

Проставлены печати.

Затем было рукопожатие – его властная темная ладонь и потная ручонка сиродиильца, – и имперец с одним из данмеров, Улосом, покинул столик. Когда девка принесла его заказ, Ллето первым делом обтер руку об её юбку, а затем попросил принести в супнице чистую воду и кусок мыла. Хлоуд Ован все сидел и молча смотрел на него, решившись подать голос уже тогда, когда Ллето принялся за пищу.

— Даэдрическая руда, — сдержанно, даже немного равнодушно вымолвил он, и Ллето чуть огорчился – ему казалось, что этих двоих данмеров он впечатлил куда больше, чем выдавал голос Ована. — Даэдрическая. Руда.

— Нетрудно обвести н'ваха, который занимается продажей мыла в заливе Иллиак, — как бы между прочим сказал Ллето, отрезая железным зазубренным ножом с деревянной ручкой кусок гончей. — Как он с такими познаниями об эбоните вообще нашел дорогу в Морровинд...

Он умолк. Теперь ход был за Хлоудом.

— Ну, два путеводных маяка устроили ему с тобой встречу.

Да, он был не из любопытных, этот данмер. Ему было абсолютно наплевать, как Ллето понял, чем зарабатывал на кров имперский выродок, только что расписавшийся в собственном разорении. Нет, Хлоуд был алчным изворотливым ф'лахом, все время держащим нос по ветру и ищущим где бы поживиться за чужой счет, совершенно не прилагая усилий. Иными словами, он был настоящим Хлаалу.

Жилка стейка застряла между белоснежных зубов, между резьцами, и Ллето обеспокоено вытащил тонкую нитку.

— Да уж, — произнес он. — Повезло, так повезло.

Хлоуд, преисполненный самообладания, медленно поднялся из-за стола, поправил прекрасно сидевший по его фигуре дублет и, скомкано попрощавшись, удалился. Ллето Хлаалу, покончив с жилкой, протер рот шелковым платком, взял в руки стакан с молочком квама и повернулся к сцене, где извивались в танце гибкие обнаженные тела, думая о том, как лежит в окружении скрибов и крыс тот мерзкий данмер, решивший, что смеет быть столь похожим на Ллето Хлаалу.

Сообщение отредактировал Легат Номад: 14 октября 2017 - 21:07

[Arkadros]

Первые пару дней Ллето каждый вечер запирался в одной из пустующих комнат Дома в Балморе и учился ловить деревянную чурку, по размерам соответствующую бутылке вина. Затем, когда он освоился, пришла очередь пустой бутылки, а затем – закупоренной бутылки с вином. Наполненные жидкостью бутылки летели куда быстрее, чем их предшественницы, и ему пришлось здорово наловчиться, чтобы не допустить очередной способ Одрала Хельви уйти от разговора о контрабанде эбонита-сырьца.

В это же время, каждый вечер, чуть менее хитрый Одрал Хельви учился сбивать стаканы с вином...

[OZYNOMANDIAS]

В это же время, каждый вечер, чуть менее хитрый Одрал Хельви учился сбивать стаканы с вином...

И преуспел в этом! xD

[OZYNOMANDIAS]

УТРО

В теплых рассветных лучах родовое поместье его семьи в Нарсисе изнутри обычно выглядит так: в пустующей обширной гостиной на мягких анеквинских коврах ручной работы, произведенных на старой ткацкой фабрике Зайка Черима в Дюне, выставлена традиционная данмерская утварь – тяжелый прямоугольный резной стол с выжженной на нем картиной битвы за Дагот Ур времен Войны Первого Совета и стулья со спинкой, покрытые узорами тех же мотивов. Несмотря на то, что в поместье обычно не бывает сыро, а тщательность слуг при уборке вызывает у гостей либо восхищение, либо глубоко скрытую зависть, всё дерево покрыто тонким слоем смолы шалка, предотвращающим коррозию. Над очагом – длинная деревянная полка, на которой в ряд выставлены урны из обожженной глины с прахом самых известных и значимых предков семьи. Кто-то был славен тем, что закрыл собой пущенную в Неревара двемерскую стрелу, другой первым вспахал земли там, где сейчас гнездится одна из многочисленных плантаций, третий, должно быть, возлег с тремя данмерками сразу, но уверенности в возможности такого подвига у Ллето не было. Он вообще не был увлечен культом Предков, если не считать материальную сторону вопроса – некоторые из урн с прахом великих данмери минувших эпох были куплены за поистине баснословные цены, и с каждым столетием среди коллекционеров интерес к ним только возрастал – и то, что знания о традициях в высшем свете темных эльфов оценивались очень высоко. У некоторых снобов морровиндской аристократии наличествовал даже специальный дегустатор праха, способный на вкус определить, кому принадлежат данные останки – что, разумеется, порой вызывает обвинения в богохульстве и некрофилии. В самом центре этого парада горшков гнездилось дорогое эбонитовое круглое блюдо с изображенными на нем весами – знаком Великого Дома Хлаалу.

Вместе с гостиной на первом этаже поместья семьи Хлаалу размещалась небольшая закрытая кухня, в которой Ллето был всего лишь дважды за всю его жизнь, и кабинет, объединявший в себе библиотеку и сокровищницу дома. Ллето никогда не мог решить, что в кабинете его привлекает больше – книги, которые он то с упоением, то с чувством долга читал в свободные минуты, или редкие дорогие вещи, которые в свете слабо мерцающих айлейдских камней и канделябра он мог созерцать часами, задумываясь не столько о чарующей истории их приобретения или обнаружения, а об околдовывающей красоте их блеска, о ценности в светских кругах провинции. На огромных стеллажах из гидеонского дуба, стоящих вплотную к стенам кабинета, располагался настоящий архив: двенадцать томов "2920, Последний год Первой Эры" за авторством Карловака Таунвея, художественно описывающего события перехода Тамриэля во Вторую эру, раскручивая идею о заговоре понтентата Версидью-Шайе против императорской династии Сиродиилов и семьи Ремана III в частности; столь же полная коллекция "Королевы-Волчицы" в переплете из кожи вварденфельских гуаров, в которой Вогин Джарт детально описывает перипетии жизни и коронацию принцессы Потемы, её битву за трон и последующую войну с братьями Сефорусом Септимом I и Магнусом Лилмотским, а также упоминает сведение с ума будущего императора Пелагиуса, который впоследствии развлекал своих слуг тем, что в качестве проверки чистоты в Императорском Дворце испражнялся на пол; неизменные 36 проповедей Вивека, догматические тексты которой обитали в любом доме данмери, и другая литература. Под стеклом витрин, на пурпурной бархатной ткани, лежали золотые, серебряные, эбонитовые, двемерские и прочие украшения, от колец до диадем, отделанные рубинами, бриллиантами, сапфирами, топазами, изумрудами разных форм и размеров. Так или иначе, определиться здесь было совсем непросто.

Комната Ллето, как и прочие комнаты членов семьи, находилась наверху. Она была спрятана за легкой, но прочной деревянной дверью, в которую, по распоряжению самого Ллето, руками морнхолдского мастера был врезан металлический замок. Солнечные лучи падали в его помещение через два широких окна и выход на балкон, по большей части состоящий из витража с фигурами триединых АЛЬМСИВИ – исключительно по настоянию отца. На стене напротив висит подлинник Райта Литандаса, именитого художника из Чейдинхола, на котором масляными красками очень натуралистично изображен восход над горами Джерол, ценой в три тысячи септимов. Под картиной расположен рабочий стол из кедра и слоновой кости, изготовленный в Риверхолде и купленный у Восточной Имперской компании за символические семь тысяч золотых. На нём – бордовая записная книжка в твердой непромокаемой обложке, продолговатый темный футляр с письменным инструментом, песочные часы из голубого, зеленого и прозрачного стекла, а также сиродильская ваза с инкрустацией из голубоватых айледских кристаллов. Справа от стола, в углу комнаты, на подставке одиноко стоял холст незаконченной картины самого Ллето, на которой, судя по всему, изображена обнаженная пара данмеров в интимной близости, в разгаре которой юноша ловким ударом рассек деве живот и на него вывалилась часть скользких, покрытых кровью, внутренностей. В совершенно противоположной стороне, стены между дверью и окнами, стоял массивный коловианский гардеробный шкаф, доверху забитый разной одеждой. Солнце же освещало широкую, практически двухместную постель из валенвудского красного дерева, набитую шелухой, соломой и перьями, обычно прикрытую шелковым пологом – в качестве защиты от нарсиских насекомых. На ней, лежа на вышитых золотом торвальских подушках, почивал сам Ллето Хлаалу, сын богатого и влиятельного владельца плантаций Урвано Хлаалу, чадо уважаемого аристократического рода Хлаалу и член Великого Дома Хлаалу от самого своего рождения.

Каждое утро Ллето проходило одинаково. Просыпаясь, он первым делом стягивал с себя брэ, если спал в них, и надевал легкий шелковый халат, оставляя не завязанный пояс покачиваться в петельках. Затем, поглядевшись в зеркало на дверце гардероба, твердым шагом покидал комнату и направлялся к заранее набранной слугами ванне. Уборной в поместье не было, поэтому Ллето в случае необходимости пользовался специальными жестяными горшками, после чего, скинув на пол халат, который слуги тут же подбирали, обнаженный опускался в горячую воду. Пока он закрывал глаза и представлял, как, например, играет с ручным гуаром или душит отца, за его телом тщательно ухаживали: рабыня-аргонианка намыливала тело мылом слоад, затем мочалкой из уса хоркера осторожно его растирая; молодая данмерка приводила в порядок его руки и ногти, поочередно избавляя пальцы от засохшей кожи; а еще одна данмерка ухаживала за головой и лицом. Голову и лицо Ллето всегда проверял с особой строгостью, требуя выучить наизусть порядок действий при уходе. Сначала слуга должна была воспользоваться слоадовым мылом, после чего смыть и нанести на лицо скраб из скрибового желе с косточками чернотопских персиков, очищая поры и избавляясь от отеков после сна. Затем покрыть лицо тонким слоем молочка квама и ждать, пока маска не засохнет, после чего осторожно снять её с бархатной кожи. Волосы тем временем обрабатывались той или иной травяной настойкой, питающей корни и укрепляющей их до самых кончиков. Та, что занималась ногтями, к тому моменту уже заканчивала, а потому опускает руку и ублажает Ллето Хлаалу своей ладонью. В такие моменты он как никогда понимает, насколько беззащитна вся морровиндская аристократия перед тренированными наёмными убийцами из Мораг Тонг, которые тратят целую вечность, постигая таинства скрытности и безжалостного лишения жизни, чем потом зарабатывают на хлеб – и наконец спускает семя в остывающую ванну.

Пока он поднимается и, чувствуя на себе новый взгляд, замечает, как по его безупречному телу стекают ручейки, запыхавшиеся слуги носят воду для омовения следующего члена семьи. Затем его великолепную наготу скрывает огромное узорчатое полотенце, вытканное в Торвале, и Ллето наконец смотрит на свою сестру Тали, которая все это время свербила его полным бесстрастия и равнодушия взглядом, в ответ. Она стоит неподвижно – пока из ванной сливают воду, в которую он кончил, пока её чистят, пока набирают вновь, пока брат насухо обтирает блестящие на свету мускулы, пока он нагой вытирает волосы полотенцем поменьше, она стоит неподвижно. Ллето делает вид, что совершенно не обращает на неё внимания, будто даже не очень-то отличает её от окружающего сброда слуг, но это неправда. Лицо Талии Хлаалу выглядит так, будто выточено гениальным акавирским скульптором, с головы ниспадают водопады угольно-черных волос, а фигурой её благословила сама Азура. Кроме того, она истинная аристократка, внешне богатая на эмоции также, как кусок камня, но с томным пылающим взглядом равнодушных, презирающих глаз. Когда слуга подал Ллето халат, он неспешно накинул его, поправил пояс и твердой поступью прошел мимо сестры, удостоив ту коротким, скупым кивком и в ответ получив такой же. Однако, проходя мимо, он с удовлетворением для себя отмечает, что под шелковыми одеждами у Тали заметно затвердели соски.

После омовения Ллето идет в свою комнату и, скинув халат, переодевается. Обычно это простые штаны и льняная рубаха с коротким рукавом, в которой он, спустившись во двор, позже займется необходимыми для аристократа уроками фехтования. Если же по требованию отца следовало прибыть на одну из плантаций, то он одевался привычнее – в дублет, шоссы, брэ и прочие предметы светского костюма, не забыв туфли, которые обязательно были длиннее шести дюймов. Перед выходом он обязательно посмотрит в зеркало, приладит волосы, осмотрит себя и только потом покинет комнату.

***

Здесь, на Вварденфелле, всё, разумеется, было немного иначе. Хотя его новый дом был Вивеке, в посредственном поместье на Хлаалу кантон Плаза – одном из подарков Урвано Хлаалу, сделанных перед тем, как отпустить сына жить среди алчных и бескомпромиссных рыб-убийц из Великого Дома, – он часто находился в отъезде, как по делам Дома, так и по своим собственным, что значительно усложняло его маниакальное стремление следить за собой. Тем не менее, выглядел он по-прежнему прекрасно, нисколько не потеряв в весе и не набрав лишнего жира, не седея столь же преждевременно, как его отец – для Ллето это был самый большой страх после страхов лишения наследства и внезапного обеднения его семьи, – не теряя блеска в глазах и не потеряв ни одной конечности. Конечно, он говорил, что его безупречность предопределена тем, что он – аристократ, забывая упоминать о бесконечных тренировках, которыми он доводил себя до полуобморочного состояния, о поддержке мясного или рыбного поста во избежание увеличения жировой прослойки на теле и постоянных мазях, кремах, скрабах и масках, которыми была заставлена вся полка в умывальной комнате.

Поместье в Вивеке было двухэтажным, с широкими окнами только на втором этаже – остальные помещения довольствовались солнечным светом через традиционные данмерские узкие щели. Спальная комната с выходом на террасу располагались наверху, внизу же были гостиная, маленькая кухня и умывальная. Интерьер поместья, на вкус самого Ллето, выглядел скромно, но со вкусом: поверх полов гостиной, выложенных из доски южноваленвудских деревьев, лежал круглый тонкий плетеный коврик в аргонианском стиле, с узором змеи, кусающей свой хвост, в то время как мебелью служили два коловианских мягких кресла из Кватча и двухместная кушетка, всё в светлых тонах. На стенах висели сиродиильские картины, изображающие живую природу, каджитский кожаный щит, покрытый красной, желтой и зеленой линиями, вместе с копьем, наконечник которого был украшен страусиными перьями – вероятно, ритуального назначения, – и пара стягов Дома Хлаалу. Кухня от гостиной была отделена сплошной стойкой со столешницей и представляла собой несколько шкафов и полку с крюками для мяса и ножей всех форм и размеров. Умывальня с зеркалом и полками, уставленными различными пузырьками, была небольшой, но давала возможность поддерживать себя в чистоте и свежести, а также испражняться без спуска в подземелье кантона. На полу спальни лежал эльсвейрский ковер из Дюны, рисунок на котором изображал исход кимеров с островов Саммерсет под предводительством святого Велота, рядом стояла широкая кровать со светлым узорчатым бельем, гардеробный шкаф и прикроватная тумбочка, а в углу, подальше от мебели, одиноко висел набитый опилками кожаный мешок – точно такой же, с которым тренируются гладиаторы в Кровавом Зале Арены. На террасе стояли грубые столик и стул, окруженные вазами с теми или иными представителями вварденфеллской флоры – хальклоу, коды, горьколистника, каменевки и "прочей безвкусной дикорастущей травы", как с раздражением отмечал про себя сам Ллето. Терраса, как он догадывался, была предназначена для задушевных бесед в компании старых друзей, а потому была закрыта практически постоянно – посетителями дома обычно являлись конкурирующие с ним в прыти и остроте языка коллеги из Дома Хлаалу, жрицы любви ценой то в небольшую виллу на золотом побережье Абессинского моря, то в пустую бутылку из-под мацта, и особы аристократических кровей, обычно претенциозно восседающих на креслах с таким видом, будто само их появление в этом месте сродни ниспосланному свыше благословению Трибунала. Из всех этих н'вахов и ф'лахов никто и близко не был дорог Ллето, и терраса продолжала пустовать, что позволяло выносить туда в огромных грязных мешках мусор, от которого, дабы избежать неудобных вопросов следящего за ничтожествами ординаторского патруля, надлежало избавляться только ночью.

Окончательно пробуждаясь в умывальне, Ллето Хлаалу, обнаженный или же облаченный в халат, проходил на кухню и готовил себе легкий завтрак, обычно из соленого риса и крабового мяса. Если же ему казалось, что под темной кожей начинал скапливаться жир, что неизменно вредило внешнему виду, он переходил на пару стеклянных стаканов обычной подогретой воды. Воду для употребления он использовал только из находящегося неподалеку родника — местная вода никуда не годилась, даже вскипяченная, а воду, очищенную Гильдией Магов, он всегда находил жестковатой из-за примесей.
После завтрака Ллето посвящал время разминке, просматривал свой ежедневник, неспешно одевался и только после этого покидал поместье, отправляясь на работу.

[OZYNOMANDIAS]

В УБОРНОЙ

Самым большим достижением Имперской культуры, которые в спешном порядке перенимал Дом Хлаалу, Ллето справедливо считал уборные. Уборные для него были доказательством непрекращающегося этического и эстетического развития цивилизации людей, признаком живого ума и стремления к чистоте, педантичности даже в столь низменных аспектах жизнедеятельности своих граждан. Сама идея о том, что есть некое священное место, где, огородившись от остальных, оставшись наедине с собой, ты можешь погрузиться в любые свои мысли, предаться созерцанию того, что заметил ранее, не могла не приводить его в восторг.

Данмеры будут долго принимать это. В культуре Морровинда слишком сильны традиции общины – хоть в племени, хоть в Великих Домах, – гласящие о том, что все нужно делать сообща, укреплять дух единства данмерской расы, быть открытым для окружающих. Поэтому одно из самых любимых мест справить нужду среди глубоких сторонников традиции в той же Балморе – это мосты над рекой Одай. С точки зрения данмерского обряда испражнения, от которого без ущерба для статуса и репутации Дома при планировке города не могли отказаться даже утонченные Хлаалу, мост – это самое достойное место для удовлетворения потребностей переполненного организма: каждый из тех, кто пришел сюда по делу, был горд стоять нагим пред своими собратьями и всевидящим Трибуналом, болтая челном без стыда и неловкости. Здесь было принято молчать, вдыхая свежие ветры Морровинда, пока твоя струя не обрывалась и ты не возвращался к насущным делам. Те же, кто избавлялся от куда более тяжкого для кишечного тракта груза, спускались под мост, на самых корточках нависали над скользящей по песку воде и в напряжении выдавливали из себя плотные куски остатков переваренной еды, после чего опускали ладонь в воду и полоскали меж ягодиц, изображая пародию на процесс дефекации. Жать таким традиционалистам руки в высшем обществе обычно не рекомендовалось.

Куда дальше и, по мнению Ллето, благоразумнее пошла архитектура Вивека, целиком стоящего на воде. Любой житель здесь быстро мог найти, где примоститься, особенно не отдаляясь от дома. Ллето, правда, не знал, как ординаторы и сам Бог-Поэт относятся к длинным, уходящим в воду коричневым линиям на стенах, но мог смутно об этом догадываться. Тем более, что изначально для безопасного испражнений в стенах города предназначалась канализация – так сказать, кишечник города. Собственно говоря, этот вариант действительно был безопаснее многих прочих, если не рассматривать возможность получить укус за промежность от мохнатой крысы или оголодавшего беглого раба, который, вынырнув из воды, в самом буквальном смысле мог схватить тебя за задницу.

Те, кто селились дальше от вод, среди бесплодных земель и скалистых вварденфельских нагорий – например, жители Альд'руна – считались для остальных данмеров примером стойкости и мужества. Для справления нужды редоранскому воителю приходилось одиноко покинуть пределы города, отдалившись на расстояние, которое не оскорбляет чести Дома, определить, в какую сторону дует суховей с Красной Горы, дабы не забить щели пеплом, и, в полном боевом одеянии, справиться со своей непростой задачей. Терять бдительность в такие моменты он позволить себе не мог – разбойники, приметив по большим зловонным кучам наиболее излюбленные места жителей, часто устраивали там засаду, поджидая зазевавшуюся жертву. Если после такого его находили мертвым, то считалось, что "сей благородный данмери погиб при исполнении долга", не упоминая конечно, что он благородно наложил в поножи, дабы безо всяких проблем передать или продать их следующему владельцу.

В любом случае, Ллето этого не приветствовал. На маленьком столике в углу уборной он быстро рассыпал измельченный лунный сахар, небольшим вычурным серебряным ножом из набора столовых приборов алинорского производства, купленного в Садрит Море за семьсот пятьдесят дрейков, превратил его в несколько дорожек и, закрыв одну ноздрю указательным пальцем с безупречным маникюром, быстро зашмыгнул первую из них.

Уборные – это, в первую очередь, личное пространство, которое гарантировала каждому гражданину политическая машина Империи. Как ни странно, монархическая система управления одной ногой хорошо упиралась на сохранение традиционного для провинций суверенитета и принципы частной собственности – что оправдывало себя, особенно если помнить, что второй ногой она стояла на боеготовности Имперского Легиона, – и личная неприкосновенность в таком щекотливом вопросе, как избавление от переваренной пищи, лишний раз подтверждала грамотность этой политики. В доме традиционного данмера самой сокровенной частью дома считалась спальня, в доме имперца или любого, кто поддерживает имперские взгляды – уборная.
На третьей дорожке из пяти он почувствовал, что стоит на потолке, а льющаяся в голову кровь барабанной дробью стучит по вискам. Втирая остатки порошка в десны и слизывая с пальца языком, Ллето отметил про себя, что этот сахар, купленный у Сладкоголосой Хабаси – или Чирранирр, или другого каджитского отребья, – определенно не сахарная пудра. Лунный сахар растворялся в крови, делая её вязкой, тягучей, как смола, однако движения, напротив, становились куда более стремительными.

Покончив с пятой дорожкой, он протер нос пурпурным шелковым платком с собственными инициалами, вышитыми на нём золотыми нитками, поглядел в круглое карманное зеркальце, приладил волосы и бодрым шагом покинул уборную.

Сообщение отредактировал Легат Номад: 19 октября 2017 - 18:57

[danmer78]

Имхо, супер.

[Joke_p]

Только заглохло всё... жаль.