[Лорд Байрон]

— Though wise men at their end know dark is right,

Because their words had forked no lightning they

Do not go gentle into that good night.

 

 

 

 

 

 

 

Страх - щит храбреца.

 

Chicago, IL, United States of America. 09.05.2014, 16:00:00

Сообщение отредактировал Лорд Байрон: 14 августа 2019 - 15:35

[Лорд Байрон]

Наследник

 

Никто не нашел ответа, что же произошло с твоей матерью. Никто не мог сказать, почему её внутренности были выдраны из тела и раскиданы по роскошной гостиной, никто не знал, почему кровь из вспоротой глотки залила дорогой персидский ковер, не было ответа, почему каждый уцелевший сантиметр кожи и каждый кусочек скрывающейся под ней плоти был прожарены до такой степени, что труп источал головокружительный и тошнотворный запах. Полицейские не смогли ничего найти, даже когда перевернули ваш особняк чуть ли не до фундамента. Старый дворецкий был более сосредоточен на поддержании относительного порядка в семье. Отец нашел себя запертым в клетке из собственной печали и страхов, которые ты до сих пор не мог понять.

 

Ты же и не пытался ни в чем разобраться. Поехавшая сука умерла - и хрен с ней.

 

Интересное началось недели две назад, когда налички, чтобы расплатиться за очередной пакетик четырех-восьми часов веселья, под рукой не оказалось. Среди её драгоценностей ценой в пару небольших состояний нашелся кусок старого пергамента, расписанный в старом стиле и с кучей пометок её почерком на полях. Как и всякий стереотипный богатенький сынок, ты знал, что все стоит попробовать хоть раз. К тому же, пусть и не хотелось в этом признаваться, но в её чокнутых россказнях всегда было нечто интригующе. Может, стоило попытаться понять, в чем кайф всей этой мути с оккультизмом.

 

Через два дня начались кошмары, и каждый раз, когда ты задумывался о том, чтобы прекратить эту глупую задумку - эти кошмары окрашивались в цвет твоей собственной крови. На шестой день ты попал в аварию вместе с Лайлой, которой никогда и не было. На десятый день ты уже не мог отделаться от ощущения, что кто-то постоянно за тобой следил. Следуя неясному наитию, приказал больше не разжигать камин в гостиной и не готовит на грилле. По столь же неизвестным причинам, от этого стало спокойней. 

 

Много раз мысль остановиться посещала твой беспокойный разум, охваченный иррациональным страхом, и тогда ты набирал первый попавшийся в телефоне контакт и уходил из дома, возвращаясь лишь под утро, далекий от трезвого ума. А когда эйфория спадала - вновь приходило ощущение, что может быть, в словах этой чокнутой была доля правды... и вновь вспыхивали любопытство и энтузиазм, и ты снова брал в руки тщательно спрятанный лист с "рецептом".

 

Но вот, настает последний день. Ты сидишь и пялишься на бумаге, на которой играют отблески пламени в камине - разве ты не говорил его не зажигать? - и улыбаешься. Две недели странных происшествий, бешеных вечеринок и непрестанного наркоманского угара, и вот ты добрался до финиша. Странная... грандиозность переполняет тело и дух.

 

Последний шаг на пергаменте читался столь же мудрено, сколь и все остальные: "Дабы открыть для себя лежащее за гранью понимания и заполучить несметное могущество в свои руки, нам, заключенным в смертные тела, нужно измучить их, отринуть клетку плоти и цепи мирских связей. Предайте мучениям эти преграды, позвольте им сгореть в пламени, дабы увидеть в дыму этой боли то, что мы должны были видеть всегда!"

Возможно, если бы не записки матери, ты бы забил на это дело ещё давно, не в силах интерпретировать записки какого-то чокнутого, если бы твоя мать не переводила бы все это. Её записки выглядели подобным образом:

"Пламя

Истязание? Самоистязание? 

Пытки Муж, Сын, Дворецкий. Огонь Боль

Пламя

Дом?"

 

Где-то наверху громко скрипит половица - видимо, отец опять пошел выпить чего-нибудь покрепче, прежде чем впасть в забытье, как обычно. Ты невольно закусываешь губу от шальной мысли, проскочившей в голове...

 

Ветеран

 

Ты прикрываешь глаза, не в силах больше выдержать противный свет дешевого телевизора. Звуки, изрыгаемые коробкой смешивались с беспокойным бормотанием ночного Чикаго, превращаясь в невыносимый белый шум, от которого режет уши и раскалывается череп. Пульт мягко выскальзывает из пальцев и со стуком падает на бутылку пива. Легкий туман внутри черепа начинает понемногу рассасываться, уступая место тошноте, тяжелым комом вставшей в горле. Подавить желание блевануть непросто, но ты справляешься, напоминая себе, что это ещё одно пятно, которое придется убирать завтра, когда мудак-лэнлорд придет забирать плату за этот месяц. Или предыдущий? Черт, как же раскалывается голова...

 

Вытаскиваешь из кармана, даже не раскрывая глаз, последнюю сигарету и зажигалку. Дешевый табак прогоняет неприятный привкус во рту и ты вдыхаешь глубже. Раскрываешь глаза и разминаешь шею. Завтра придет мудак-лэндлорд, а у тебя не осталось денег, чтобы ему заплатить, и не осталось людей, у которых можно было бы занять в долг. Подработки закончились - из одной половины баров и клубов Чикаго тебя уже вытурили, во вторую половину отказываются даже запускать. Деньги нужны были срочно, ночевать на улице - приятного мало. 

 

Хотя, мелькает шальная мысль, что с того? Приходилось спать в местах и похуже. И не есть денек-другой это всяко лучше чем застрять в пустыне без воды... нет. Плохие мысли, с такими мыслями нужно бороться, если верить той дамочке. Большинство её советов мало помогали, но иногда ты все же припоминал слова психички и даже пытался им следовать. Так было чуть-чуть легче.

 

Твой взгляд падает на стикер, прикрепленный к стене. "Я бы помог, дружище, но сам до следующей недели почти не жилец. Если совсем припрет - можешь обратиться к этим ребяткам. Мутные типы, и руки помарать придется, но платят хорошо, суки." Виноватая улыбка Дэвида всплывает в памяти, словно атомная подлодка из-под воды. Ты был в жопе, да, но Батлеру было хуже, ведь он с каждым месяцем все глубже залезал в долги ради очередной дозы. Вы старались помогать друг другу, когда была возможность, и в этот раз он помог тебе стикером с адресом. Выбивать долги было грязной работой, делающей тебя не лучше тех бандитов, что платили за это, но... разве у тебя было много иных вариантов?

 

Взгляд бродит по комнате, и ты ловишь в нем своё отражение. Воображение начинает рисовать безумные, слишком живые картины: ты хватаешь какого-то беднягу за шкирку и начинаешь его трясти, кричать на него, бить в лицо. Угрожаешь пистолетом, пинаешь, пока он лежит на полу, начинаешь переворачивать бедно выглядящую картину, отдираешь все, что может иметь хоть какую-то. Дрожь начинает бежать по всему телу - и на миг кажется, что отражение в зеркале, одновременно твое и невероятно чужое, улыбается от мыслей о подобной жестокости. Ты моргаешь, и тошнота наваливается вновь.

 

Ты чувствуешь прикосновение чего-то влажного к своей руке и тихий скулеж. Бесси вжимается тебе в бок, ведомым одним лишь собакам образом чувствуя твою тревогу, и на душе становится чуть легче. Выбивать деньги из людей - низкое дело, но кто-то иной делал бы то же самое в сто раз жестче, чем можешь это сделать ты. К тому же, если вас вышвырнут из квартиры, то бедное животное тоже окажется на улице. Может быть все же...

Сообщение отредактировал Лорд Байрон: 08 августа 2019 - 00:05

[Perfect Stranger]

Овчарка прижала уши к голове, чуть склонила голову набок и вопросительно посмотрела на хозяина. Может быть, милосерднее было бы отдать ее в один из этих приютов из "Гуманного сообщества", чтобы подыскали собаке новый дом и нормальную семью, но Джеймс чувствовал сухость во рту и что-то вроде пепла на губах каждый раз, когда думал об этом. Так было бы лучше, но тогда он останется совсем один. Наедине с тварью из черного металла, поблескивающей в темноте на прикроватном столике.

 

Та психичка говорила ему, чтобы не оставался в одиночестве слишком долго, но что она могла понимать? Только там можно было перевести дух.

 

— Что, голодная? — проговорил он, погладив Бесси по голове. Овчарка была не слишком старой, но и молодой ее назвать язык бы не повернулся. Для нее тоже было уже слишком поздно начинать новую жизнь. Собачьи годы -— не человеческие, но хотелось сделать так, чтобы она не встретила смерть от голода на улице Чикаго или в отлове для бродячих животных. — Сейчас, гляну, что у нас с тобой осталось.

 

Он открыл дверцу протекающего стабильно раз в неделю холодильника и после нескольких минут упорных поисков вытащил из морозильника наполовину опустошенную упаковку сосисок. Две съел сам, а остальное скормил Бесси. В животе требовательно заурчало, и снова накатил приступ тошноты. Питаться пивом и сигаретами можно было недолго до того, как начнутся признаки голодания и обезвоживания.

 

Лекция по основам выживания всплыла в памяти, вместе с хриплым и лающим голосом возвращая покрытое ранними морщинами лицо Уильямса. Он был тем еще козлом, но дело свое знал и к подопечным относился почти по отечески. Просить у него денег было не то чтобы стыдно — о стыде Джеймс уже почти совсем позабыл — но бесполезно. Последнее сообщение от старшего сержанта говорило о том, что скоро его снова отправят на передовую. Он желал удачи и просил подумать о своей жизни, поискать выход, а если не получится, то хотя бы найти нормальную работу. Что он мог знать...

 

Мотнув головой, Гловер содрал стикер со стены рядом с холодильником и всмотрелся в адрес. Вроде бы недалеко, можно дойти пешком. Машину пришлось продать уже очень давно, чтобы расплатиться по долгам, поэтому единственным выходом было метро или автобусы, но и на них деньги тратить не хотелось. Вздохнув и заглянув в печальную пустоту смятой пачки из-под сигарет, Джеймс потрепал Бесси по холке, пока та давилась сосисками, видимо, полагая, что это ее последняя еда на сегодня. В чем-то она была права.

 

— Скоро вернусь, — коротко сказал мужчина и приблизился к двери. В какой-то момент звук собственного голоса в пустой квартире заставил его напрячься и почти развернуться, выхватив оружие и вглядываясь в темные углы, где засели вездесущие тараканы и пауки, но на этот раз приступ паранойи удалось подавить. Все закончилось. Все давно закончилось, как говорила докторша. Пора отпустить.

 

Выйдя из своего логова, Джеймс на этот раз запер дверь на ключ, будто ощущая, что сегодня все изменилось. Что-то в воздухе, похожее на ощущение грядущего песчаного шторма, которое можно почувствовать только каким-то неизвестным доселе чувством. Решился бы он проверить зацепку от Дэвида, если бы в нем не оставалось еще то упрямое нечто, которое заставило вернуться к жизни после всего пережитого? Ответа на этот вопрос не было. Направившись по улице и сверяясь с адресом, он размышлял о том, как жалко и смешно выглядел этот мир. Мир, в котором те, кто клялся в любви и верности, бросают по наитию и из страха, а единственные, кто остается с тобой до конца, оказываются наркоманом и обычной собакой. Смешно, но смеяться не хочется. Хочется выть.

Сообщение отредактировал Purrfect Dream: 08 августа 2019 - 00:33

[Лорд Байрон]

Ученая

 

Тик. Так. Тик. Так. 

 

Ты ненавидела эти часы всей своей душой, и не выбрасываешь их только потому что знаешь, что рано или поздно медсестра, что тебе их подарила, заметит пропажу и обидится. Пока что твоя вежливость перевешивала раздражение от боя маленького механизма, каждый звук которого был словно маленький удар по струнам нервов. Нет, на следующей неделе точно выбросишь. Или поломаешь, ненароком. Удовлетворенная подобным заключением, ты позволяешь мыслям неспешно переключиться на другой "раздражитель", и мягко отталкиваешь Джереми, отрывая его губы от своей шеи. Он бурчит что-то, но ты мягко напоминаешь, что у тебя ещё встреча с пациентом. "А не поздновато ли для встречи?" - улыбается твой партнер и спрыгивает со стола. Джереми здесь знали, и знали хорошо, а потому охрана пускала его в больницу без проблем, а остальные врачи лишь небрежно фыркали, когда видели как он заходит или выходит из твоего кабинета. Некоторым медсестрам - и одному из медбратьев - он даже вроде как нравился. И все равно тебе казалось, что его визиты на рабочее место это несколько лишнее.

 

Он тоже понимал, что приходя сюда, танцует на опасной грани, а потому обычно не задерживался слишком на долго, умеряя свой пыл. Задает несколько вопросов, без особого труда угадывает пациента - ты не рассказываешь всех подробностей, особенно касательно того, что сама чувствовала по поводу его кошмаров. Твой любовник кивает и прощается. Мимо твоего кабинета проходит пара человек - те из персонала, кто не оставался на ночное дежурство. В эту ночь тебе так не повезло. Не то чтобы ты не привыкла оставаться в лечебнице по ночам, просто... просто когда заходило Солнце, пустые коридоры  приобретали жутковатый вид, и иногда где-то на самом краю зрения мерещились странные тени. Бред и стресс, конечно, но все же...

 

Мир - это иллюзия. Одна большая иллюзия. И кажется, она пошла трещинами

 

Ты вздрагиваешь, вспоминая эти слова, и опускаешь взгляд на бумаги. Для приема пациентов действительно было поздновато, до отбоя оставалось всего ничего, однако состояние мистера Муна вызывало некоторую тревогу. Одно время ты прогнозировала что его состояние улучшится, но теперь, похоже, все пошло на спад, и тот факт что пациент явно страдал от недосыпа делу не помогало. Нужно будет выписать ему снотворное, решаешь ты про себя. И... и постараться не думать о том, что чем больше он рассказывал - тем больше его слова имели смысл. Что не столь давно ты и сама стала замечать, как мир потихоньку меняется, вроде как оставаясь прежним, но вроде как открывая новые грани. Страшные грани.

 

Ты кидаешь взгляд на часы. Его уже должны были привести. Неужели Томас забыл о твоей просьбе? Но он был ответственным парнем. Быть может, просто небольшая задержка. 

 

На душе почему-то неспокойно, но словами это объяснить не получается. Ты вдыхаешь, выдыхаешь, считаешь до десяти, но приступ тревоги никуда не уходит. Что-то было не так. Что-то случилось, нужно только узнать что.

 

Сломленный

 

Твоя Богиня никогда не лгала, не соврала она и сейчас. Ты готовился к этому побегу последние несколько дней, просыпаясь каждый день со все нарастающим чувством тревоги, но сегодня на душе было необычайно спокойно. Мягкий свет, пробивающийся через мелкое зарешеченное окошко, приятно ласкал подставленную под него руку, придумывая уверенности и сосредоточенности. Ты делаешь вдох. Ты делаешь выдох. Кто-то иной свалил бы все на удачу - то что тебе удалось услышать о вечернем визите, то что удалось запрятать карандаш, который ты усердно точил собственными зубами то максимальной остроты, то что спонсирования больницы не хватало на более крепки двери... но ты знал, что не было никакой Удачи, что так было суждено, потому что ты - чемпион своей покровительницы, и такие как ты никогда не могли оставаться в этих местах слишком надолго.

 

Ты отковыриваешь замок далеко не с первой попытки, но все же тебе удается подвинуть засов достаточно, чтобы дверь отворилась, и ты выскальзываешь в коридор, мягкой, но быстрой походкой начинаешь двигаться направо. У тебя было минуты три до того как медбрат придет забирать тебя к доброму-доброму доктору, взяв под локти. Даже если тут были камеры - к тому моменту как до персонала дойдет, что происходит ты будешь уже у выхода. А там... там тебя уже никому не остановить, разве что эти безумцы захотят расстаться со своей жизнью. Ты убежишь, глубоко в темноту города, где меньше заметны трещины в реальности, а значит и существам по ту сторону будет сложнее увидеть этот мир. Все начинает плыть вокруг когда эта мысль приходит тебе на ум, и на миг больничные коридоры превращаются в запутанный лабиринт, увешанный цепями и тяжелыми томами с именами жертв, что остались тут пленниками навсегда. Ты бежишь быстрее, чувствуя, как грань между кошмаром и миром перестает плыть, и тормозишь на развилке.

 

Один путь был более коротким, но другой... по пути к другому ты мог бы заглянуть к доброму-доброму доктору. Попрощаться. Она все поймет и отпустит тебя, в этом ты был уверен. Она действительно старалась помочь, и самой лучшей помощью будет отпустить тебя, пока сотни острых клинков не вонзились и в той мозг тоже...

 

Ты спрашиваешь разрешения у Луны, но она молчит, давая тебе право самому принять решение.

Сообщение отредактировал Лорд Байрон: 08 августа 2019 - 01:55

[Аполлинария Моргенштерн]

Больничные коридоры, сырые и тёмные, петляли, своя с ума своей нечеловеческой планировкой. Воздух был удушливым, пропахшим мочой и лекарствами, которыми несчастных больных закармливали, будто скот, отправленный на убой. Лишали последних намёков на волю и разум, и даже саму человечность, прежде, чем вынести свой последний, жестокий вердикт. Лоботомия. Красный кружочек на пыльных страницах личного дела, выведенный с завидной удовлетворённостью. Необратимое обесчеловечение, после которого нет пути назад.

Замерев на развилке, Майкл ощутил, как кружится его голова. Не от тяжести выбора. Или таблеток. Казалось, сами стены сдавливают его, будто внутренности Левиафана, что проглотил Майка и запер в своём склизком нутре, лишь чудом не изорвав желтеющими исполинскими зубами. Теперь нутро чудовища исходило спазмами, пытаясь исторгнуть Майка наружу. Истекало шипяще-кипучим желудочным соком всеми силами пытаясь устранить нежелательный элемент. Загнать поглубже, где догнивали полупереваренные кости других доходяг. Или исторгнуть наружу истошным блевком.

Левиафан, уродливый, злонамеренный и вечно голодный. Всепожирающая машина. Божья кара для всех грешных, даже если они ещё не поняли, в чём грешны.

Нельзя было тянуть дальше, Майк обливался холодным потом, стоя на развилке, вслушиваясь в скрипы каталок и несмазанных дверных петель. Ветер колыхал занавески на окнах. Лунный свет струился сквозь решётки, но бледно, и будто бы нехотя. Нужно было положиться на себя, показать, что Майк — не послушная кукла в руках богини, но и сам по себе чего-то стоит. О, это то, в чём Она хотела убедиться. После стольких лет. После стольких лет горькой разлуки.

И тогда Майк решил. Скорее волевым порывом, чем обдуманным решением, но и это было большим успехом для изломанного доходяги, в которого его превратила психушка. Он уверенно, пусть и легонько, почти беззвучно, шагнул по долгому пути. Не одного прощания ради. Предупреждения. Кто знает? Может и доброму доктору уготована схожая судьба. Майк окажет ей добрую услугу, дав последний совет. А доверится она или нет - уже не его дело.

Сообщение отредактировал Аполлинария Моргенштерн: 08 августа 2019 - 12:22

[Душелов]

Наследник

 

Жизнь — это развлечение. Мало кто способен понять эту простую истину. В ней нет смысла. И не должно быть. Людям было даровано право выбирать, люди получили свободу действий, обрели собственную волю, обзавелись желаниями. И, отказываясь принимать очевидное, зажмурив глаза от слепящей их действительности, люди упрямо, самозабвенно продолжают бится свомм разумом о границы понимания, пытаются отыскать то, чего не существует в их природе. И это тоже не имеет ни капли смысла. Должно быть, дело в том, что поиск — единственное их развлечение. Эти люди не умеют жить иначе. Он же, Даррен — совсем другое дело, не так ли?

Взгляд молодого человека хаотично метался меж загадочных строк, скользя по ним, не позволяя мыслям зацепиться за что-то определенное.
Если смысла нет в жизни, откуда он мог взяться на исписанных старыми каракулями страницах оккультных записей? Вот именно. Проще было отыскать светлые мысли в голове отца. Ритуалы же в смысле никогда не нуждались. Насколько Даррен мог понять, они являли собой чистый символизм, воплощали в человеческие страсти, служили выражением людских мыслей. Не иметь смысла, но что-то означать — вот сущность оккультизма. Впрочем, какая вообще разница? Ему просто хотелось попробовать. Хотелось с тех самых пор, когда он увидел восхитительную картину явившейся в особняк необузданной смерти. Мать Даррена, Ламия, как выяснилось в ту роковую для нее ночь, обладала скрытыми достоинствами, что никак не были заметны при жизни. Даррен давно уже свыкся с мыслью, что действительность должна соответствовать его желаниям. Или он сделает ее таковой сам.

 

Мужчина вновь вчитался в потрепанный кусок пергамента, вслушиваясь в негромкое потрескивание камина. Мартин, старый дурак, снова его разжег. Этажом выше скрипнула половица, хлопнула дверь в комнате отца. Даррен снова пробежал глазами по кривым буквам, сливавшимся в такие простые, понятные слова. Было ясно, что требовалось сделать, а способ оставлял простор для фантазии. Это должно быть красиво. Это должно быть невероятно. Даррен хрипло рассмеялся. Но сперва…
—Мартин! - рявкнул он из старого кресла.
Выждав минуту, Даррен вновь заорал:
—МАРТИН, НЕМЕДЛЕННО ТАЩИ СЮДА СВОЮ ЗАДНИЦУ!
Вскоре дверь гостинной отворилась, и дворецкий медленными короткими шагами приблизился к молодому хозяину.
—Скажи мне, разве я не просил тебя не разжигать камин? Неужели это настолько сложно? - широко улыбаясь, спросил Даррен.
—Но… Господин Ванн, уверяю вас, я его не разжигал, - неразборчиво, будто слова застревали в бороде, пробормотал Мартин.
—Ты совсем выжил из ума, старик. Никто, кроме тебя, не стал бы этим заниматься. Думаешь, отец решил погреть себя не только изнутри, но и снаружи? Боюсь, сейчас он не в том состоянии и считает, что огонь морозит. Или я сам его поджог? А может, это был Барс? Это бы многое объяснило, - усмехаясь, ответил наследник.
—Нет, нет, что вы… Виноват, господин Ванн, запамятовал, простите великодушно, - пролепетал дворецкий, потупив взгляд в пол.
—Великодушно прощаю. Хотя нужно показать тебе, к чему подобное может привести… Ладно. Теперь ступай в мои покои и перенеси оттуда ларец матери и портфель с документами в машину. Скоро мы выезжаем. Мне еще нужно закончить одно дело.
Мартин, поклонившись, поспешно удалился.

 

Оставшись в одиночестве, Даррен рассмеялся своим мыслям, затем поднялся с кресла и сунул руку с пергаментом в огонь, быстро отдернул. Он терпеливо наблюдал, как в его ладони рождается, расцветает и умирает дивный цветок из пламени с ароматом горелой плоти. Стряхнув пепел, Даррен взял с каминной полки бутыль из мутного пластика. Он потряс ею и, удовлетворенно хмыкнув, сунул за пояс и вышел из гостинной, поднялся по массивной резной лестнице на второй этаж. Из отцовских покоев в коридор струился неяркий свет. Даррен осторожно вошел внутрь комнаты.
Излюбленная темница отца казалась нежилой, давно заброшенной. Предметы роскоши утратили былой блеск, мебель покрылась паутиной трещин и царапин, картины и гобелены посерели от въевшейся пыли. Деон Мишель фон Ванн возлежал на огромной двухместной кровати с балдахином лимонного цвета в компании полупустых винных бутылок. Его сознание плыло вместе с их содержимым по узким руслам воспоминаний и фантазий. Изо рта текла струйка слюны, губы бормотали что-то нечленораздельное, потухшая сигарета выпала из ослабевших пальцев. Жалкое зрелище. У его ног свернулся клубком и без того напоминающий шар Барс. Нет, так не пойдет. Этого снова недостаточно. Этого опять мало. Даррен подошел к небольшому стеклянному столику у кровати и взял с его поверхности измученный штопор. Стиснув зубы, мужчина резко вонзил острие в и без того пострадавшую руку. В глазах потемнело, он едва устоял на ногах. Густая кровь крупными каплями застучала по стеклу. Мужчина вытянул руку, и кровь изменила свое направление, потекла по пальцам, обагрила странное кольцо, что Даррен не снимал со среднего пальца, оросила дряхлое лицо спящего Деона. Теперь стало лучше. Да, сейчас все было прекрасно. Даррен сорвал крышку с бутыли и старательно расплескал содержимое по комнате, уделяя особое внимание кровати. Резко запахло спиртом. Барс сердито зашипел, когда его шерсть намокла от противной жидкости. Проклятый предатель. Даррен схватил отчаянно сопротивляющийся клубок грязно-белой шерсти за шкирку и выволок из комнаты. Развернулся на пороге, запечатлел увиденную картину в памяти. Затем достал из кармана зажигалку, щелкнул, поднес к облезлому хвосту. Швырнул истошно орущий огненный шар в кровать и быстро закрыл дверь. Даррен неспешно спустился вниз, вышел на улицу. В лицо дыхнула теплая свежесть летней ночи, ветер растрепал спутанные волосы.

Мужчина направился к автомобилю, сел за руль, потрепал успевшего заснуть дворецкого за плечо и негромко произнес:
—Смотри, смотри внимательно, Мартин. В этом дыму мы должны увидеть нечто совершенно особенное.
Даррен расхохотался, глядя, как недоумение на лице дворецкого сменяется откровенным ужасом. Он распахнул дверь и направился к дому настолько быстро, насколько смог. Даррен не стал его останавливать. Мужчина кинул пустую бутыль под сидение, проверил наличие портфеля с бумагами на наследство и ларца с побрякушками матери на заднем сидении и вышел следом, уселся на капот. Фигурка дворецкого скрылась в проеме входной двери особняка, ставшего его жизнью. Последним, что Мартин услышал в ней, была леденящая его душу, ревущая песнь пламени.

 

Даррен прислонился спиной к лобовому стеклу, закинул руки за голову и наблюдал. Любовался тем, как в густом дыму сгорает его боль, которой люди любят наполнять свои жизни.

Сообщение отредактировал ЛакеДушеГончеТаб: 21 августа 2019 - 10:20

[Лорд Байрон]

Ветеран

 

Ты идешь по темнейшим улицам ночного Чикаго, сворачиваешь в ещё более темные переулки, где пугающая чернота властвует безраздельно. Это было одно из тех мест в городе, где царила абсолютная тишина, ограждающая засранные улицы и немногих бродяг обитающих тут бродяг от остального мира барьером. Тут не было рева двигателей; не было гула безликой толпы, которая двигалась по городу, словно кровь по венам - медленно и почти лениво; не было хлопков выстрелов и свиста пуль, которые сопровождают бандитские разборки. Здесь во власти было нечто иное, сокрытое от глаз тупого большинства, что-то от чего по телу были мурашки, а рука сама тянулась к кобуре на поясе. Ты устало проводишь рукой по лицу, отгоняя странные и почти чужие мысли на третий план. Это была всего лишь пустая улица с кучей заброшенных домов, и бояться тут было нехрен, особенно тебе.

 

Ты шагаешь по этому мрачному месту, которое уже давно не было предназначено для людей. Краем глаза подмечаешь тощего черного кота, который тащит в зубах жирную крысу. Животное останавливается и несколько мгновений смотрит на тебя немигающим взглядом. Кот роняет добычу на покрытый паутиной трещин бетон и надрывает глотку противным мяуканьем, после чего начинает раздирать свою еду. Напугать пытается, приходит на ум догадка. "Не свалишь отсюда, мол, и тебя то же самое ждет." И хрен с ней, ты задерживаться и не собирался.

 

Наконец, ты выныриваешь обратно в убаюкивающий шепот города и выдыхаешь свободно, чувствуя, как в груди развязывается тугой узел. Здание, которое было указано в записке, было непримечательной одноэтажной конторкой, подозрение вызывала лишь тяжелая железная дверь с кучей небольших вмятин от пуль. Ты наваливаешься на дверь, зная, что такие места никогда не закрыты по ночам.

 

В приемной всего два человека. Первый - сидящий на табуретке чернокожий громила, на одну голову выше тебя и раза в полтора шире. Таких вечно держали в конторах микрозаймов, как намек клиентам, кто будет с них спрашивать процентики, хотя в реальности такие головорезы только и умели, что казаться большими и страшными. Единственный другой человек тут - сидящий за огражденным решеткой столом низенький мексиканец с пивным животиком и противными усиками, который словно сошел со страниц расистских карикатур, не хватало только сомбреро - смерил тебя оценивающим взглядом и улыбнулся, обнажая мешанину из золотых и желтых зубов.

- Скоростные займы денег, лучшие ставки, низкие проценты. Чем могу услужить?

 

Сломленный

 

Ты успеваешь сделать всего несколько шагов по направлению к знакомому кабинету, до которого было ещё так далеко. Потом - какое-то движение на самом краю зрения. Ты сжимаешь карандаш сильнее, готовый всадить его в шею одному из надзирателей этой тюрьмы, вогнать по самую рукоять... и застываешь, так как стоящий перед тобой мужчина в халат не выглядел озлобленным на сбегающего пациента - скорее немного удивленным. 

 

Он открывает рот, чтобы что-то сказать. Лицо ухоженное, даже привлекательное. Ты его видел тут, но всего пару раз - поэтому ни имя, ни прозвище данное наиболее способными мыслить пациентами не всплывает в голове, но это точно не морок и не часть кошмара, потому что... бинго. Ты видел его выходящим из кабинета доброго доктора несколько раз перед твоими вечерними беседами с ней. Ты никогда с ним не говорил, даже не знал как зовут этого человека, но для дока этот человек, наверное, что-то значил. 

 

- Что ты тут делаешь? Ребекка сказала, что вы должны встретиться в приемной у входа ещё пять минут назад, - он продолжает смотреть на тебя с удивлением, и ты невольно возвращаешь взгляд. У входа? Это было странно,  но ведь когда ты открыл ей правду она не отреагировала как реагировали другие доктора. Она попыталась понять тебя. Может, и до неё дошла истина и доктор собирается убежать отсюда вместе с тобой? Так или иначе, тебе все равно нужно ко входу, а вместе с кем-то в форме доктора тебя пропустят намного скорее

 

С другой стороны - кровь стынет в жилах. Можно ли доверять этому человеку только потому, что его знает твой лечащий врач? С каких ты вообще доверяешь одному из тех, из-за кого тебя держат в этой темнице из лекарств и сумасшествия все это время, все эти... сколько времени ты тут провел? 

Сообщение отредактировал Лорд Байрон: 08 августа 2019 - 13:47

[Лорд Байрон]

*****

 

Бармен наливает тебе очередной стакан и протягивает зажигалку. Ты киваешь и втягиваешь в себя "Мальборо" до тех пор, пока легкие не начинают гореть уже невыносимо, и тогда ты глушишь один огонь другим - залпом выпивая заказанный тобой ликер, далеко не первый за вечер. Когда все проходит, ты понимаешь, что уперся лбом в барную стойку. От неё пахло дешевым алкоголем и влажным деревом. Интересный запах, один из тех, что всегда есть в дешевых барах, но на который не обращаешь внимания, кроме таких моментов.

 

Раньше ты не пил так много. Раньше ты не курил. Раньше ты не просыпался каждый день с осознанием, что сегодня снова придется помогать самым низким и мерзким из всего человечества. Раньше каждый день встречал тебя приветливым светом Солнца, который затмевала только такая родная улыбка. Ты безумно скучал по её улыбке, и эта тоска служила тебе напоминанием, почему ты шел против своих принципов и опускался до помощи людям... нет, существам, которые заслуживали сдохнуть. нужно продолжать, ради неё. Осталось совсем чуть-чуть.

 

Последние два часа бар оставался практически пустым: кроме медленно набирающего градус доктора здесь сидели только двое немолодых людей в дешевых костюмах, которые распивали на двоих бутылку коньяка и обсуждали что-то связанное с биржей - тебе было без разницы. Но теперь, когда рабочий день окончился, продираясь через пробки сотни таких же едущих отдыхать, в бар начали собираться люди. Вместе с людьми появился гомон голосов и стук стаканов, которые становился все громче. Нужно пойти прогуляться. Куда-нибудь, где не так много людей.

 

Рука в кармане нащупывает пустой шприц и небольшую ампулу.

 

Туда, где тебя никто не заметит.

 

 

 

 

Наследник

 

Ты хохочешь, а пламя разгорается все выше и выше, треск горящего дома становится слышен уже даже из-за закрытого окна машины, перекрываемый лишь хохотом юного безумца. Ты продолжаешь смеяться, пока густой, черный дым не начинает набиваться в твои легкие, и смех переходит в кровавый кашель. Простому человеческому мозгу требуется несколько мгновений, чтобы осознать резкую смену обстоятельств. Деревянная балка, охваченная пламенем, срывается с потолка и падает на твою кровать, ломая её ровно в центре. Все пять чувств приспосабливаются к обстоятельствам - ты сидишь у окна в своей комнате, охваченной пламенем, и наблюдаешь за дворецким и обгоревшей собакой, которые верно ждут тебя на улице, в надежде, что ты ещё успеешь выбраться. Визг пожарной сирены все приближается, в нос с неосторожным вдохом снова бьет гарь, и тело сотрясается в приступе болезненного кашля.

 

Яркая вспышка, и вместо спальни, вокруг - пыточная камера, без окон и с единственной дверью, обитой раскаленными металлическими пластинами, на месте кровати - мудреный пыточный аппарат, опускавший раскаленные угли на тело прикованного несчастного, лицо которого было тебе незнакомо. Но ты тут же забываешь о неизвестном, ведь взгляд приковывает фигура, сотканная из дыма. Она поворачивается к тебе и смотрит двумя глазами-огоньками, произносит что-то на языке, от которого тебя тут же бросает в лихорадку. Существо смотрит на тебя, и ты чувствуешь исходящее от него смесь удивления и раздражения, как когда замечаешь паука или таракана там, где не ожидал его увидеть. С сотрясающим душу хохотом оно вытягивает руку и бросает тебе в ноги что-то длинное и металлическое.

 

Вспышка, и ты снова в горящем доме, а дым, ударивший в глаза и ос, начинает собираться под потолком. Снаружи раздается глухой стон. Отец ещё жив, и судя по всему, пытался выбраться отсюда. Тебе тоже нужно выбираться, иначе будешь погребен здесь вместе со старым пердуном.Ты делаешь шаг и едва не спотыкаешься о клеймо для скота, с навершием, в свете бушующего пожара напоминающем картинку из калейдоскопа. Рукоять инструмента была абсолютно холодной.

 

Ему все равно суждено тут умереть...

Сообщение отредактировал Лорд Байрон: 08 августа 2019 - 16:11

[Adenauer]

Тик. Так. Тик. Так.

 

Боёк уверенно тарабанил по металлической наковальне внутри часов, заполняя комнату механическими звуками. Летающими и вибрирующими, залезающими под самую подкорку. В оглушительной тишине собственные мысли, казалось, кричали и любой звук, любой шорох был подобен острому лезвию, опущенному на струны нервов. 

Ребекка нервно затарабанила ногтями по гладкой полированной столешнице.

 

Клац. Клац. Клац. Клац.

 

Паранойя не была характерна ей, это удел уязвимых и мнительных людей. Но почему тогда волнение переполняет её, почему фантазия разворачивается воспалившимся бутоном и роняет болезненные мысли и теории о том, что могло случиться? Одна идея безумней другой. Нападение, побег, захват террористами, вторжение потусторонних тварей. 
Ребекка закрыла глаза и что есть силы тряхнула головой, как будто стараясь сбросить с себя эти мысли, как пёс стряхивает со своей шерсти капли воды. Но мысли не были водой. Они не были физическим объектом, если уж зайти с самого начала. Однако от резкого движения лёгкая боль прострелила затёкшую шею и на время дала отвлечься. 

- Ладно, нечего сидеть. Они правда задерживаются. 
Пробормотала Ребекка сама себе, извлекая жалобное поскрипывание из кресла и вставая с насиженного места. Она неторопливо подошла к вешалке и накинула халат, не заботясь тем, чтобы застегнуть. В психиатрической и психотерапевтической практике халат постепенно становился атавизмом. Один его вид повышал неврозность у человека, становился своеобразной маской, за которой легко прятаться, но и за которой пациент не видит ничего, кроме как очередного бесстрастного служителя Medicae. Жреца культа, созданного из страданий и печали. Не её слова, но одного из пациентов. 

Этот страх произрастал из невежества, простого незнания и отдалённости врачебной действительности от глаз обывателей. Лоботомия давно перестала быть делом мясников и вместо неё пришла деликатная психохирургия, но красная точка в личном деле всё ещё была отметкой ужаса и иррационального страха. Столько страха. 

 

Ребекка вздохнула, пряча руки в краманы халата и стала идти по слабоосвещённому коридору. Взгляд её усталых серых глаз скользил по дверям кабинетов и палат. В темноте и одиночестве воображение играло злую шутку, но она продолжала уверять себя, что это не более чем первобытный инстинкт пещерного человека. Он был приучен страху, неизвестность была пастью хищника и клыками смерти. Но они давно не живут в пещерах и этот инстинкт был таким же атавизмом, как рудиментарный хвост на копчике. 
Но от чего сердце так болезненно и часто билось, а во рту невольно пересыхало, когда она делала очередной поворот в окутанную полутьмой неизвестность? 

 

Она собиралась окончательно уйти из госпиталя. Она и так работала от силы на половину ставки, всё больше и больше уходя в частную практику. Прошла та пора, когда она была неуверенной лодкой на волнах жизни, пора отправиться в свободное плавание. Джерри не обрадуется, но он уже подозревает и поймёт. И они всё равно смогут видеться, часы психиатров не такие большие, а если найти нормальную клинику, то и без этих дежурств и on-call ночей, при этом получая ничуть не меньше. 
Но ещё немаловажным было то, что она начинала постепенно выгорать. Это было заметно, она это ощущала. Нападающая бессонница, тревожность, патологическая восприимчивость к словам пациентов и обострившаяся впечатлительность...это были тревожные звонки. 

 

За бессмысленной ментальной болтовнёй она подошла к двери. Она не встретила Томаса по пути, его не было рядом. Осмотревшись по сторонам, девушка чуть нахмурилась, позволяя небольшим морщинам усеять лоб.

- Неужели он уснул? Ну-ну, попадись ты мне утром... 

Фыркнув, она опустила руку на холодную ручку двери и медленно её провернула.

Сообщение отредактировал Adenauer: 08 августа 2019 - 15:08

[Perfect Stranger]

— Скоростные займы денег, лучшие ставки, низкие проценты. Чем могу услужить?

 

В памяти застыл одноглазый кот с разодранным ухом, как свет фонарей отразился в его единственном зеленом глазу, превращая его в белое пятно; как он издал то ли шипение, то ли протяжное мяуканье, будто предупреждал: не ходи сюда, братишка, поворачивай назад. Окровавленная крыса у его лап еще подергивала хвостом, расставаясь с жизнью, но для нее все было уже кончено. Краем глаза в углу конторки Джеймс заметил неподвижную фигуру, а в нос ударил резкий запах застарелой крови и пота. А еще дыма и чего-то горелого и мерзкого.

 

Он заставил себя не подать виду, и чей-то чужой голос, уверенный и сильный, произнес:

 

— Две тысячи, наличными.

 

Это позволило бы прожить нормально еще месяц, расплатиться с лендлордом и отдать кое-какие долги Дэвиду. Пусть не бог весть что, но это деньги. Какая разница, откуда они пришли? Джеймс ведь никого не грабил и не убивал. Он не был плохим парнем. По крайней мере, так нужно было думать, чтобы не сойти с ума где-нибудь через неделю, как раз под вечер пятницы. На громилу и фигуру в углу мужчина перестал обращать какое-либо внимание, сосредоточившись на мексикашке за стеклом. Положив водительское удостоверение на замызганный столик, Гловер толкнул его в сторону кредитора. Хоть машины уже давно и не было, эта карточка осталась, и могла еще вполне пригодиться.

 

Запах гари стал чуть сильнее, и Джеймс подавил желание чихнуть, будто в нос попала дорожная пыль. В этой конторке было хоть и грязно, но пыли и паутины вроде не наблюдалось. Он инстинктивно провел тыльной стороной ладони по лбу, стирая выступившие капельки пота.

Сообщение отредактировал Purrfect Dream: 08 августа 2019 - 16:15

[Аполлинария Моргенштерн]

— Лунно сегодня, — говорит Майк после внушительной паузы. С одной стороны — говорит будто бы невзначай. С другой — почти что шепчет. С одной стороны — болезненного вида доходяга с мешками под глазами и взъерошенными волосами. С другой — сумасшедший, который сам не знает, что у него на уме. В руке будто бы что-то сжимает. Ну или просто жмёт кулаки, то ли от нервов, то ли от мышечных спазмов. Паршивая лекарственная побочка. Никто не застрахован.

— Лунно. Вот и загляделся. — Майк чуть улыбается. Улыбка такая, будто ему очень-очень больно, но он из последних сил делает вид, что всё в порядке. «Всё под контролем, бога ради, нет ничего страшного, что мои мозги — осколки разбитого зеркала на замусоренном полу." Наверное, что-то такое он мог бы сказать, если бы не молчал.
 

Лунно. И правда лунно. За окном луна. Зацарапанный серебряный доллар, приклеенный двусторонним скотчем на сине-чёрный картон. А вот и звёздочки с неровными краями, нарезанные явно детской рукой. Нарисованные поверх облака, неровные и едва видимые из-за глянцевой поверхности картона. Боже, если ты есть, то ты такой ребёнок.

Луна даёт тебе цель, но как ней идти — решаешь ты сам. Особенно если её лучи прячутся за толстыми железобетонными стенами и ржавыми-прержавыми — будто зубы левиафана — решётками на окнах. Луна прячется, или кто-то прячет её от нас. Возможно и то и другое одновременно, а быть может вообще ничего. Все мы — маленькие дети, прикованные к голубым экранам своих больных фантазий.

— Пойдём? — спрашивает Майк у человека в белом халате. Всё такой же безобидно-непонятный. С одной стороны — готов довериться. Но если что-то пойдёт не так — выколет тебе глаза собственнозубно заточенным карандашом.

Сообщение отредактировал Аполлинария Моргенштерн: 08 августа 2019 - 17:21

[Лорд Байрон]

Ветеран

 

Сотка, две, три, пять, десять, пятнадцать. Две тысячи. Он отсчитывает деньги спокойно, с вежливой улыбкой, не отрывая взгляда от твоих глаз, словно хочет насладиться тем, как в твой разум вкрадывается понимание, что ты обрекаешь себя на долговое рабство. Хрен дождется. Ты берешь пачку денег и кладешь их во внутренний карма куртки. Запах гари становится невыносимым, и от духоты в конторе начинает кружиться голова, так что ты выскакиваешь наружу, хлопая дверью, прежде чем мексикашка успевает договорить "Мне бы парня как ты в..."

 

Ночной майский воздух ощущается как глоток холодной воды для потерявшегося в пустыне. Неприятный запах уходит из носа и глотки нехотя и тебе приходится откашляться и сплюнуть комок густой серо-зеленой мокроты прежде чем он покидает тебя окончательно, но после этого все в порядке. Деньги, пусть и заемные, придавали уверенности, что жизнь не закончится завтра - она закончится тогда, когда в квартиру начнут ломится коллекторы, чтобы поломать тебе колени. Но до этого момента было ещё предостаточно времени.

 

Ты едва расправляешь плечи с новой уверенностью, как вдруг волна жара прокатывается по всему телу вместе с реализацией: за тобой кто-то следит, совсем рядом. Ты пытаешься отогнать приступ тревоги, остановить себя от того, чтобы выхватить оружие и оглянуться. Нужно просто посчитать до десяти, и все пройдет. Все позади. Все уже давно позади. Вечерние прогульщики спокойно проходят мимо. Мужчина в дорогом костюме. Парочка студентов, готовых наброситься друг на друга прямо на улице. Панки, идущие на концерт любимой андеграунд-группы. Все нормально.

 

Подошва наступает на что-то, издающее неприятный чавкающий звук. Разодранное, почти расчлененное тело кота смотрит на тебя своим единственным зеленым глазом, выдавленным из глазницы. 

 

Ты мог бы попытаться скрыться в толпе. Или вернуться через темные, пустующие улицы заброшенного района, где точно не будет иных пострадавших. Но страшно.

 

А может, стоит просто попытаться успокоиться, и осмотреться повнимательнее. Если кто-то действительно угрожает тебе, он не стал бы нападать в этом достаточно людном месте.

 

Верно?

 

 

 

Ученая

 

Ты кладешь руку на холодную металлическую ручку двери, и с ужасом осознаешь, что замок уже открыт. Ты мгновенно подавляешь приступ паники. Сосредоточься, Ребекка, ты в конечном счете, персонал. Звать охрану? Даже если его найдут, он наверняка нестабилен, и зная этих бугаев и насколько они "деликатны" с пациентами - кто-нибудь точно пострадает, и не факт что больной, с учетом истории мистера Муна. Нужно понять, что случилось и почему он сбежал.

 

А сбежал ли? Ты замираешь, вспоминая что он тебе рассказывал в одной из последних терапевтических сессий. Про чудовище, разорвавшее голову одного из пациентов. Того самого пациента, которого отправили на... процедуры ни с того ни с сего. Что если в его словах была доля правды? 

 

Полнейший бред, никаких чудовищ не существует. Просто пациент с обострением шизофрении, к тому же - пациент крайне опасный, нашел способ выбраться из своей палаты и теперь наверняка блуждал по территории лечебницы. Нужно всего лишь понять, была ли в его действиях какая-то цель. Быть может, в его комнате найдутся ответы?

 

Карандашные опилки - значит, он умудрился украсть свой карандаш, и усердно его натачивал. Судя по отпечатку в пыли под кроватью - вместе с дневником. Какой идиот не уследил? Неважно, не о том сейчас надо думать. Сосредоточься, Ребекка. Замок не поломан, видимо, он как-то использовал подручные материалы чтобы сдвинуть засов, вместо того чтобы его выбить. Значит, боялся, что шум выбиваемой двери привлечет лишнее внимание? Или просто дверь оказалась слишком крепкой? Вероятно, второе. 

 

Но почему и зачем? Ты сопоставляешь все, о чем вы говорили в последнее время. Слова о чудовище снова всплывают в твоей голове, но в этот раз не в виду иррационального страха. Мун увидел - или, точнее, думал что увидел - как чудовища сжирает разум человека. Из его слов можно было предположить что некие подобные невежественные страхи преследовали его все пребывание здесь. Наверное, Майкл побоялся, что "монстр" изберет его своей следующей жертвой и решил убежать. Вряд ли он знал какие-либо выходы, кроме основного - и то вряд ли. Тогда, быть может, есть шанс перехватить его там, если ещё не слишком поздно.

 

Ты выравниваешься, вдыхаешь глубже, окончательно возвращая себе самоконтроль, и делаешь шаг к выходу из палаты.

 

 

 

Сломленный

 

Ты идешь быстрой походкой, но твой спутник не отстает. Ты молчишь, с трудом удерживаясь от того, чтобы не бросится в бег, а он все говорит - спрашивает, что же она в тебе такого нашла, что уделяет тебе чуть ли не больше времени, чем ему. Почему какой-то больной, ничем не отличающийся от десятков других пациентов вызывает у неё такой интерес? Ты не отвечаешь, потому что не хочешь и потому что сам не имеешь ответов на его вопросы. Потому что не хочешь с ним говорить - его голос вызывал раздражение, но ещё больше раздражения вызывал его тон. Будто бы была твоя вина, что добрый доктор была добра к тебе! Будто не он сам виноват в том что испытывает... как же оно называлось? Нечто далеко и знакомое, ты чувствовал что-то такое вчера, когда парень в соседней палате говорил, как тебе показалось, с твоей единственной.

 

Ревность.

 

Не получив ответов, доктор замолкает и вы идете дальше уже молча. В определенный момент ты вообще забываешь о том, что идешь не один, мысли путаться в странный клубок, ведь откуда-то спереди ты ловишь давно забытый запах - запах свободы. Остался всего десяток метров коридора, и вот - приемная, а сразу за ней - металлодетекторы, а там выход, теперь ты точно помнишь. Помнишь как зашел сюда - как тебя завели - в первый раз. 

 

Ты мягко отталкиваешь дверь и видишь пустое помещение. Никого за столом, ни охранника рядом с металлодетекторами, ни доктора Шульц... вообще нигде. Ты разворачиваешься к тому мужчине что пришел вместе с тобой - и обнаруживаешь, что его тут тоже нет. Никого нет. Даже из полукруга окошка под потолком не пробивается свет Луны, загражденный шальным облаком. На несколько мгновений ты остаешься абсолютно один.

 

А потом отворяется боковая дверь, ведущая в подсобку, судя по тому что ты видишь за спиной рослого выходящего мужчины в халате. Один из докторов, он был немолодой и морщинист, с белыми волосами. При виде тебя его лицо удивлено вытягивается, но тут же сменяется мягкой улыбкой.

- Мистер Мун, что вы тут делаете, поздно ведь уже, - при виде его фальшивой улыбки ты напрягаешься, словно пружина. На губах заиграл вкус пепла, и одновременно где-то над головой подуло хвойным лесом. Все было неправильно. Иллюзия снова расходилась по швам. - Позвольте я вас проведу, - он подходит ближе, и ты чувствуешь, как хочешь броситься вперед и врезать ему, или убежать и забиться обратно в свою палату.

 

Но тебе нельзя убегать.

Сообщение отредактировал Лорд Байрон: 08 августа 2019 - 18:02

[Perfect Stranger]

А может, стоит просто попытаться успокоиться, и осмотреться повнимательнее. Если кто-то действительно угрожает тебе, он не стал бы нападать в этом достаточно людном месте.

 

Вон тот парень. Высокий, тощий, в худи и с сигаретой. Обычный, даже слишком обычный — таких в переулках возле подобных мутных заведений всегда пруд пруди. На вышибалу не похож, похож, скорее, на соглядатая. Некоторые уличные банды выставляют самого безобидного на вид парня смотреть, кто выходит из баров и клубов, пьяный и с деньгами. Вот и сейчас он смотрел на человека, вышедшего из здания с покосившейся вывеской, и поспешно сующего смятые деньги в карман куртки. На человека, который явно выглядел каким-то больным и встревоженным.

 

Быстрые деньги. Для некоторых это означало не займы, а вытрясание этих денег из случайных прохожих. Но Джеймс пока что не опустился так низко. Хотелось в это верить.

 

— Закурить не найдется? — спросил он хриплым голосом, взглянув на паренька в худи. — Я пустой совсем.

 

В доказательство своих слов он похлопал себя по карманам, вытащив пустую пачку из-под сигарет. Неловкая улыбка, располагающая к себе, движения, будто бы скованные. Все это было призвано усыпить бдительность возможного врага, который бы воспринял его как обычного бедолагу, которых в этом городе и так навалом, а не бывшего военного, выбравшегося из ада на одной только силе воли. Взгляд зеленых глаз Джеймса тем временем пытался уловить мельчайшие детали в поведении незнакомца. То, что черный худи за ним следил, было очевидно. Но зачем?

[Аполлинария Моргенштерн]

Не зная, что же делать, или зная, но до последнего не желая в этом признаваться, Майкл, первым делом, улыбнулся. Всё той же болезненной, безысходной и предельно печальной улыбкой. Легонько крутанулся на пятках, будто желая просто выйти, но замер вполоборота, понимая, что просто выйти нельзя. Не дадут.

Не даст собственное сознание, расколотое на мириады блестящих и беспредельно острых осколков. Не дадут существа, рыскающие по ту сторону, и жадно тычющие истекающие серной кислотой морды в дырки между «здесь» и «там». Не дадут люди, в которых давно не осталось ничего человеческого.

Майк ведь тоже один из них? Да? Или нет? Или всё-таки да? Или нет?

Не зная ровным счётом ничего, Майк рванул вперёд. К доктору. Не следуя разуму, но подхваченный инстинктом. Инстинктом убийцы, забитым вглубь рассудка отбойным молотком шоковой терапии. Но отнюдь не убитым.

Он просто выжидал. Дни. Недели. Месяцы. Годы. Они сливались в один бесконечно длинный и сумрачный кошмар, который подходил к своему la grande finale.

В руке Майкла Муна мелькнул заточенный до бритвенной остроты, кроваво-красный карандаш. Майк намеревался вонзить карандаш в сонную артерию убийцы в белом халате, зажав тому рот рукой. Чтобы врач не сумел проронить ни звука.

[Adenauer]

Шаг становился всё шире. Шаг превращался в бег. И вот уже сердце начинает лихорадочно биться в груди, так и норовя выскочить. Дыхание срывается свистящим воздухом с губ. Мимо, в каллейдоскопе форм и света, пролетают двери и повороты коридоров, сплетающиеся под ногами в замысловатую паутину, становившуюся всё более вязкой и толстой. Время тянулось вдоль и ввысь, как жвачка, превращаясь в медленную тягучую патоку, когда каждый шаг становился вечностью. Она бежала, но ощущение того, что преследуют её, а не она - не покидало Ребекку ни на миг. 

Впереди замаячил выход с дежурным постом, но тревоги не было слышно. Убежал? Остановили? Но не успела она сделать ещё несколько шагов, как увидела распахнутую дверь своего приёмного кабинета и рефлекторно заглянула туда.

 

И замерла от ухнувшего вниз сердца. На полу перекатывались в луже крови Джек и Томас Хейн. И точно в дополнение к этой абсолютно дикой и сюрреалистичной картине - под потолком, держась неизвестно за что, свисал бородатый старик с блестящими и безжизненными глазами. Точно какое-то насекомое, вселившееся в человеческое тело. Смесь страха, паники и отвращения закрутились в груди Ребекки тугим комом и сорвали все попытки рационального объяснения ситуации. Вместо этого из глубины души вынырнула более первобытная, более базовая сущность. Бей или беги. В случае девушки эта реакция была...бей. 

- Какого чёрта тут происходит? - выкрикнула она, ощущая, как от аффекта, от бурлящего в крови адреналина голова становится кристально чистой.
Она бы отдала пол руки за то, чтобы такая ясность мысли преследовала её всю жизнь.

- Остановитесь, мать вашу! - не понижая голоса, скомандовала она, нащупывая в кармане пейджер и собираясь послать тревожный сигнал на пункт охраны.

Сообщение отредактировал Adenauer: 08 августа 2019 - 20:19

[Лорд Байрон]

Сломленный

 

Кровь поет тебе, и эта песня, которую ты не слышал уже очень долго. Звонкая мелодия, похожая на искренний детский смех, приятно ласкает уши, пока ты погружаешь своё самодельное оружие все глубже и глубже в шею доктора, который не успел даже среагировать. Когда карандаш наталкивается на препятствие, ты выпускаешь его из рук и просто держишь умирающего доктора в руках, наслаждаясь столь привычным ощущением истекающей в твоих руках жизни. Это можно было заставить забыть, но лишь на время. Это ощущение можно было подавить - лекарствами, терапией и чем угодно ещё - но эту ни с чем не сравнимую эйфорию невозможно было искоренить до конца, как невозможно до конца искоренить личность из человека, не убив в нем все человеческое.

 

Божественную симфонию прерывает крик знакомого голоса у тебя за спиной. Ты начинаешь поворачиваться - и едва не допускаешь фатальную ошибку. Тело само вносит поправки - дергает корпус назад, бьет резко ожившего доктора по руке, подкидывая в воздух блеснувший в свете показавшейся Луны скальпель и делает два шага назад. Краем глаза ты замечаешь над собой два горящих в темноте глаза, но потом твое внимание концентрируется на трупе доктора, который не просто воскрес - извиваясь пугающим образом, с мерзким хрустом и чавканьем, из его тела начало вылуплять совсем другое существо, которое ты уже видел однажды.

 

Ученая

 

Ты отшатываешься в ужасе и едва не роняешь пейджер, когда до того казавшийся мертвым коллега вытянул лишенную всякой кожи связку мышц и костей, напоминающую руку, пытаясь воткнуть скальпель в лоб пациента. Но на этом кошмар не кончился - в несколько мгновений тело доктора обратилось совсем нечто иным, увеличиваясь в размерах. Его халат разорвало на множество кусочков, открывая абсолютно лишенное кожи тело, несколько увеличившееся в размерах. То тут, то там между мышечных тканей мелькали куски скальпелей, щипцов, и ножниц, вперемешку с человеческими глазами, ртами и губами, буквально вшитыми в плоть существа. У него было четыре пар рук, извивающихся нечеловеческим образом, каждая из которых держала мясницкий нож, скальпель или ручную пилу; рукояти были сделаны из реальных человеческих рук, а лезвия - из костей. Лицо у твари было едва ли не наиболее отвратительной частью - оно выглядело как человеческий мозг, в котором просверлили места для глаз с фиолетовой радужкой и без зрачков и широко рта с длинными, острыми зубами хищника. Гротескное существо неуверенно пошатнулось, словно внезапный удар карандашом все ещё не давал до конца прийти в себя, и прохрипело низким, нечеловеческим голосом, которому вторили чужие губы на его теле

- Твой разум будет особенно приятно поглотить, человек.

 

Но преобразился и тот человек, что держался за потолок. Его темные спутанные волосы и борода стали более темными, лицо приобрело откровенно зверины черты, глаза покраснели и зрачок сузился. Тело вытянулось и покрылось густым мехом, а на руках и ногах появились когти, по длине и остроте способные посоперничать с пилами, что держало в руках другое чудовище. Зверь застыл, напряженный, готовый к броску.

 

Нет, это все бред. Кошмар. Галлюцинации. Ты заснула в собственном кабинете, и от постоянного стресса тебе начали сниться кошмары. Ты проснешься в любой момент.... только бы он наступил поскорее.

 

 

 

 

Ветеран

 

- Да, разумеется, сейчас посмотрю, остались ли у меня ещё, - он вежливо улыбается и запускает руку в карман, вытягивает пачку "Уинстона" и протягивает тебе. Когда ты берешь одну из сигарет, он на секунду-две сдавливает пачку, не давая тебе вытянуть, но потом с виноватой улыбкой разжимает пальцы. Он чем-то напомнил тебе одного знакомого солдата. Тот тоже на первый взгляд был самым обычным парнем, а потом всадил боевой нож сослуживцу в бок за косой взгляд. Вот и этот с трудом пытался скрыть какую-то бурлящую под поверхностью агрессию, но не самым лучшим образом. Только вот что ему нужно было от тебя? Незаданный вопрос повисает в воздухе, а ты тянешься в карман за зажигалкой, но не успеваешь - с щелчком пламя зажигает сигарету прямо у тебя под носом. Это было быстро. Настолько быстро, что ты даже не успел заметить движение его руки.

 

Вы перекидываетесь какими-то совсем будничными фразами, после которых люди обычно прощаются навсегда, и ты делаешь выводы. По языку его тела, и особенно по его взгляду становится понятно - он ждет пока ты останешься один, чтобы напасть. У тебя нет ощущения, что несмотря на разницу в росе и весе, он будет нападать со спины. Пацан, кем бы он ни был, явно искал драки. И почему-то именно с тобой.

 

И в его взгляде было нечто странное. Чужое. Пугающее. Люди так пронзительно не смотрели, даже на тех, кого хотели убить.

[Perfect Stranger]

И в его взгляде было нечто странное. Чужое. Пугающее. Люди так пронзительно не смотрели, даже на тех, кого хотели убить.

 

Джеймс махнул рукой на прощание и направился вниз по улице, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Это ощущение прямого взгляда в спину никогда не подводило и пару раз даже спасало от пули засевшего в полуразрушенном здании снайпера. На ходу вытащив телефон из кармана — дешевую "Нокию" с черно-белым экраном и отвалившейся задней крышкой — мужчина открыл список контактов. Дэвид, сержант Уильямс... он пролистывал список, большая часть которого уже почти стерлась из памяти. Он давно не звонил родителям: было слишком стыдно слышать голос матери, не говоря уже о том, чтобы посмотреть ей в глаза. Остановившись на имени "Синди", он прислонился спиной к стене и сделал затяжку, наполняя легкие горьким дымом.

 

Вполне возможно, что черный худи вовсе не следил за ним и не следовал сейчас на расстоянии нескольких десятков метров по извилистым аллеям, наполненным старыми газетами, пустыми банками из-под газировки и брошенными у стен матрасами бездомных, изъеденными вшами. Вполне возможно, что у него просто опять приступ паранойи. Возможно, что его мозг просто потихоньку плавится от бессилия, чувства вины и непонимания собственного места в жизни. Джеймс вернулся на гражданку существом, неспособным жить без постоянного стресса, без мыслей о том, что кто-то хочет его убить. Это было похоже на тиски, медленно выдавливающие его рассудок, эмоции, желание продолжать свое существование. Незнакомый, холодный, мерзкий мир не принимал Гловера обратно, выталкивал из своей утробы в крови и боли, но вернуться назад было невозможно.

 

Он завис между миром насилия и песка и миром, в котором большинство людей озабочены лишь тем, где бы бросить кости на вечер и кого бы затащить в постель. Мерзким, липким миром, в котором не было места черному и белому, только бесконечная поганая серость.

 

Рука задрожала, и Джеймс пролистал список контактов вниз, минуя имя бывшей девушки, и остановился на номере, по которому должен был позвонить еще неделю или две назад. "Ребекка Шульц, психотерапевт". Никакого черного худи не было. Точнее, он был, обычный парень, проявивший толику любопытства, увидев Джеймса на улице, и великодушно поделившийся сигаретой. Все это — просто паранойя, галлюцинации, ожившие кошмары. Ребекка должна узнать об этом... потому что больше ему никто не поможет. Никто не поверит. Он нажал кнопку вызова и вслушался в длинные гудки.

[Аполлинария Моргенштерн]

Треск.

На иллюзии блаженной реальности, подвластной законам логики, понятиям «причина и следствие», «константа и переменная», «благо и зло» появилась трещина.

Треск.

Потом вторая, третья, двадцать восьмая, и через мгновение от блаженного неведения, сладостного забытия, иллюзорной лжи об истинной подноготной мира, для Майкла Муна не осталось и следа.

ТРЕСК

Она разлетелась вдребезги, разбитая на тысячу осколков, словно в том-самом-кошмаре о бесконечных слоях лжи и уродливой до невозможности принять её правде мира, что выкарабкивалась с той стороны, зияя саднящими, обнаженными от выжженной плоти мышцами, сквозь который пробивался скелетный остов осукровленных костей, сплетенных в самых причудливых и нечеловеческих сочетаниях. Неподвластная человеческому рассудку геометрия плоти, кожи и костей. Такова была правда о мире. И нельзя было принять её, оставшись в здравом рассудке. И нельзя было обрести подлинное сумасшествие, свободное от последних лоскутков здравомыслия, не увидев этот ужас, становившийся ещё невыносимей от своей неоспоримой истинности.

Майк не мог думать ни о чём кроме ужаса. Этого неописуемого. Неподвластного. Невыносимого. Неудержимого. Ненавистного. Надсадного чувства, что свежевало его, забиралось в самое нутро, и вырывалось оттуда, выворачивая Майка наизнанку. Делая его уродливо сложенной куклой, в которой едва угадывались черты былого человека. Майк оказался в полной и неоспоримой власти ужаса, не в силах сопротивляться ему, возразить или отказать.

Он бежал. Бежал так быстро, далеко и отчаянно, как только мог, пытаясь вырваться из этого ожившего на глазах кошмара, и не думая ни о чём ином.

[Лорд Байрон]

Сломленный

 

Ты пытаешься пробежать мимо твари, к заветному выходу, забывая про все - про доктора, про Луну, про больницу, лишь бы оказаться как можно ДАЛЬШЕ ОТСЮДА НУЖНО БЕЖАТЬ НЕЛЬЗЯ СТОЯТЬ ИНАЧЕ СМЕРТЬ И БОЛЬ. Нужно бежать, в объятия ночи, туда где не будет этих чудовищ, где хрупкое темное стекло, ограждающее наши наивные и бессмысленны жизни от всех ужасов, лежащих по ту сторону, было ещё цело. 

 

Одна из рук вонзает стилет себе в бок и хватает тебя за ногу, подвешивая в воздухе перед своим лицом. Мир застывает на короткое мгновение, и тебя охватывает лютый, бешеный страх, нечто в сотни раз хуже той вещи, что люди называют первобытным ужасом. Ты часто думал о том, что жить с разбитым вдребезги сознанием - бессмысленно и легче умереть, но сейчас, оказавшись в паре сантиметров от своей гибели, ты хотел жить так же сильно, как самоубийца, понявший, что до земли осталось лететь всего пару секунд. И ты борешься за свою жизнь - изворачиваясь неведомым даже для тебя самого образом, ты отталкиваешь свободной ногой о тварь и летишь на землю. Не обращая внимания на ушиб плеча, подскакиваешь, выпрыгиваешь за дверь, на абсолютно пустую улицу, где не работала половина фонарей.

 

И бежишь, так быстро, как только может бежать человек.

 

 

Ученая

 

Удивленная изворотливым человеком, тварь застыла на мгновение, после чего со злобным рыком стала разворачиваться к тебе. Мысли о том, что это всего лишь кошмар, отошли на второй план перед страхом, но ты не позволила ужасу взять контроль над собой. Ты сосредоточилась на окружении, ищя способы отпрыгнуть, увернуться или сбежать. Ты не была бойцом - и вообще никогда не была в драке до этого - но сейчас вдруг нашла себя выстраивающей траекторию для своего движения и тактику своих действий с поразительной точностью.

 

Вибрация в кармане на миг сбивает твою концентрацию, и монстр пытается воспользоваться этим, бросаясь вперед, но тут сверху на него напрыгивает зверь и начинает раздирать когтями. Они борются друг с другом некоторое время, разрывая друг друга на куски, разбрызгивая вокруг густую, жижеподобную кровь. Но потом Зверь жалобно скулит, пока два длинных ножа вонзаются в его плоть. Покрытая лезвиями тварь занесла оппонента над собой и откинула его. Тяжелое мохнатое тело пролетело пару метров и приземлилось рядом с выходом. Чудовище из плоти вновь развернулось к тебе, фиксируя свой взгляд чуть выше твоих глаз. С диким ревом, разнесшимся по всей больнице, чудовище бросилось в атаку.

 

Что ты делаешь? 

Сообщение отредактировал Лорд Байрон: 08 августа 2019 - 22:37

[Adenauer]

Это был сон. Бредовый, кошмарный сон. Но нет, всё окружающее воспринималось слишком реально. Её мозг буквально плавился от противоречивой информации, бурным потоком вливающимся от событий, развивающихся быстрее, чем пролетает двадцать пятый кадр. В кошмара было лишь доведённое до абсолюта чувство страха, тут же её оглушало от невозможности происходящего. Она не верила в сон, она не верила в происходящее, но оно было прямо перед ней и было готово вот-вот вонзить в неё десятки ножей и скальпелей из кости и плоти. 

Но она не стояла парализованной, она продолжала думать с пугающей ясностью и скоростью. Она знала, что конские дозы эпинефрина в критической ситуации ускоряют распространение нервных импульсов в сотни раз, заставляя человеческую нервную систему работать на износ, обрабатывать поступающие импульсы быстрее, чем когда-бы то ни было. Говоря простым языком - время замедляло свой бег. И словно откуда-то свыше в её голове вспыхнула картина. Чёткая картина нужных действий, которым нужно было следовать.

Это не было результатом долгих размышлений, это было чистой воды...озарение. Интуитивное, иррациональное. Но она знала, что её вывод верен. Настолько абсолютной и спокойной уверенности в результате своих действий она не ощущала ни разу в жизни. От этой лёгкости хотелось рассмеяться, но было некогда. 

Лёгким и быстрым движением руки она срывает зацепленную за нагрудный карман халата ручку и подобно миниатюрному копью метает прямо в широко раскрытый, лишённый зрачка глаз твари. Если следовать логике - лишённые любой защиты глаза будут крайне восприимчивы к любым раздражителям. Это было безумием - пытаться найти логику в галлюцинаторном бреду, но Ребекка не задумывалась над этим.

 

Тварь взревела и издала полный боли вопль, когда остриё с поблескивающими чернилами вошло в склеру, прерываясь на половине шага и врезаясь массивной тушей в стену.

- Взять его! - Ребекка прикрикнула на начинающего приходить в себя мохнатого монстра, а сама быстрым прыжком выскочила сквозь дверной проём выхода, перемахивая через распластанного человекозверя.

Резко обернувшись на каблуках, она провернула ручку замка и что есть мочи захлопнула дверь, заставляя её закрыться изнутри. Переводя дух, но всё ещё не прекращая двигаться, Ребекка извлекла из кармана пейджер и нажала тревожную кнопку, посылая сообщение охране госпиталя. А сама бросилась бежать прочь из госпиталя, на ходу сбрасывая туфли с практически отсутствующим каблуком и уже босиком разгоняясь по асфальту в сторону своей Audi. На сигнал брелка та приветственно подмигнула фарами и автоматически завелась, так что Ребекке оставалось только прыгнуть в водительское сиденье и что есть мочи втопить газ в пол. 

Колёса завизжали и машина дёрнулась прочь с парковки. 

Сообщение отредактировал Adenauer: 09 августа 2019 - 23:14