По крыше грубо барабанил дождь. Просочившись через хлипкие потолочные доски, ледяная капля упала на щеку Хель. Она вздрогнула и проснулась.
Виски глухо ныли, веки были тяжелыми, будто она вовсе не спала. Все тело налилось свинцом и каждое движение отдавалось тупым отголоском боли в груди. Хель потянулась к тумбочке и слабыми пальцами обхватила глиняный стакан с настойкой из веретенки и эльфийского корня. Она пила жадно, словно больной перед смертью, а закончив, еще долго смотрела как вода, оставляя за собой дорожки, стекает по запотевшему окну. Тело бил легкий озноб.
Нет, она не больна. Не может быть.
Уже вторую неделю деревне бушует мор. Ему нет дела до молитв, набатом звучащих из уст больных, его не купить и не уговорить, и в нем нет никакого смысла. Он не выбирает. Не различает ни детей, не взрослых, превращает сильных в слабых и беспомощных, косит семью за семьей, оставляя дома пустыми окнами-глазницами смотреть на умирающую деревню. Хель видела, как еще живые сгружают посиневшие, иссушенные болезнью тела на телегу, а затем сбрасывают в яму за границей деревни. Одно за другим. Их перестали сжигать. Слишком много мертвых, слишком мало живых.
Когда все началось, Хель хотела помочь. У нее были травы и настои, у нее были знания, которые ей вбила в голову старая Мэб. Отвар эльфийского корня мог снять жар, умерить озноб, веретенка унимала боль и успокаивала. Вытяжка кровавого лотоса дарила легкую и спокойную смерть во сне тем, кого уже не спасти.
А еще у нее была магия.
Но Хель не пустили на порог. Закрыли дверь, звякнув металлом, завесили окна темной непроглядной тканью. «Белая ведьма», ее называли. Белая, ненормальная, виновница всех горестей и бед. Не смотри ей в глаза, несчастье приключится, не говори с ней, слова ее отравляют. Рядом с ней вянут травы, рядом с ней звери мрут.
Так они говорили.
Может, в этом есть доля правды. Хель видела много смертей, слишком много для девушки ее возраста. И часто думала, что она тому причина. Ее необузданная и неуправляемая магия, которая может высвободиться черным вихрем, принеся хаос и мучения. Магия, которая становится только сильнее и опаснее, когда Хель больно или страшно. Порой ее окружала аура, от которой даже Мэб было не по себе. Не расходуй энергию зазря, успокойся, возьми себя в руки, девка — наставляла она, но Хель с трудом удавалось справиться. И все же, Мэб дала ей очень многое — знание, что магия может не только разрушать, но и созидать.
Хель часто думала, какой бы ее жизнь была без магии. Была бы она беззаботной девчонкой, которая веселится в компании подружек и хихикает над мальчишками? И поначалу такая мысль пугала, ведь это был бы другой человек, уже не она. А потом Хель понимала, что всегда осталась бы «белой ведьмой», приблудной чужачкой, которую приютила целительница Мэб. Если бы вообще могла выжить, не будь у нее магии.
Хель выбралась из-под одеяла, поставила босые ноги на холодный влажный пол и подошла к печи, придерживаясь о стену. В голове был легкий туман, но тело не бил озноб, боль в груди успокоилась, а сухость в горле прошла. На всякий случай Хель приложила руку ко лбу.
Жара нет. Видно, ее настигла всего лишь минутная слабость после пробуждения.
— Ку-ка-ре-ку, — прокричал петух на чьем-то дворе, не ведая, что некому больше вставать с его криком.
Занялся рассвет. Узкая оранжевая полоса появилась на горизонте, но грозовое небо, затянутое тучами, не светлело, нависая над деревушкой тяжелым полотном.
Нашарив огниво, Хель растопила печь. Дом залило приятным теплым светом.
Странно было видеть на лежанке у печи, где спала Мэб, только свернувшуюся калачиком и спрятавшую нос в лапах Шунку. Жаль, что Мэб умерла еще до начала мора. Она смогла бы остановить болезнь.
А теперь смерть надежно заключила деревню свои объятия. Хель чувствовала ее гнилостное дыхание, выходя на улицу, слышала ее шепот из Тени. Завеса истончалась, мерцала, как рябь на воде, а духи и демоны тянулись к лежащим в яме телам. Если Хель не заболеет, не пройдет и недели, как она останется совершенно одна на мертвой земле в окружении мертвых, но по воле магии ходящих, людей.
— Выживу, всегда выживала, — прошептала она, глядя на весело пляшущие язычки пламени.
Шунка навострила уши, подняла голову и посмотрела на Хель желтыми кошачьими глазами. Стоило протянуть к ней руку, серая шерсть вздыбилась, пошла волной, и кошка, спрыгнув с кровати, забилась в темный угол за столом.
Животные ее не любили.
Согревшись у огня, Хель умылась водой из бочки и переоделась. Отсыревшая после дождя ткань неприятно липла к телу, но Хель почти не обращала на это внимания.
Взяв медный чайник, она поставила его на огонь и сыпанула в воду пригоршню пахучих трав. Скоро дом пропитался терпким, щекочущим нос ароматом, который вытеснил холодный тяжелый запах гнилого дерева и мокрой земли.
Она налила в миску Шунки немного воды и стала не спеша завтракать. Все, что осталось — зачерствевшая краюшка ржаного хлеба, кусок желтого сыра со странным привкусом, да чай вместо молока. Но Хель едва чувствовала вкус, ела, чтобы набить желудок и смотрела в приоткрытое окно над столом.
С громким хлопаньем крыльев угольно-черный ворон приземлился на ветку яблони. Каркнул, повернул голову на бок и глазками-бусинками уставился прямо на Хель. Она отвела от птицы взгляд.
По утопшей в лужах дорожке, прихрамывая, пробежал пес, отощавший настолько, что шерсть не скрывала плотно обтянутые кожей ребра. Принюхался, навострил уши и свернул за угол давно заброшенного сарая. Через мгновение раздался звонкий лай, который оборвала громкая ругань. Пес заскулил и, поджав хвост, потрусил назад, хромая еще сильнее. Ворон с карканьем встал на крыло и улетел к полям, туда где в небо поднималась серая струйка дыма.
Из-за сарая вышло трое мужчин. Хель их знала. Мясник Нэльс — суеверный, жесткий и непреклонный, всегда грубый, тесак в его руках всегда в крови, кажется, он так легко может убить. Но очень любит свою семью. Вчера она видела, как он вез на телеге маленькое, обернутое одеялом тело, а руки и плечи его дрожали от рыданий. За ним шли братья Хенк и Джек — мельники, еще юные, чуть старше Хель. Болезнь их не тронула, обошла стороной, но забрала отца, мать, трех младших сестер. О, они в худшие моменты тоже желали смерти, но мор не слушает молитв.
Чем ближе они подходили к дому, тем сильнее их лица напоминали застывшие восковые маски.
Хель в ровный ряд положила недоеденные кусочки хлеба и сыра, накрыла плошкой и отодвинула с края стола. Рука сама-собой сжала рукоять ножа, которым она резала еду. Почуяв приближение чужаков, Шунка одним прыжком оказалась на подоконнике и выскочила на улицу через щель в окне.
В дверь забарабанили.
— Вылезай, ведьма клятая! — хрипло зарычал Нэльс и снова заколотил по двери. Деревянный запор затрясся и мелко застучал.
Хель отступила, уперлась в стол и завела руку с ножом за спину. Она понимала, зачем пришли мужчины. Отчаявшись, потеряв всех, кого знали, они держались только за одну соломинку — за месть. Им было необходимо отыскать виновника всех бед, что постигли деревню, взглянуть ему в лицо. А у мора лица нет.
— Уходите! Я не причиню вам вреда, — отозвалась Хель, крепче сжав нож.
— Слыш, как поет? Не причиню вреда, — желчно передразнил Хэнк. — Поздно. Это ты, ты, тварь одержимая, сжила со свету Мэб и наслала мор! Мы сразу все поняли.
— Хватит. Отойди от двери, парень. Щас сам открою.
Грохот. Дверь дрогнула, прогнулась с жалобным скрипом. Секунда тишины. Опять грохот.
Дыхание сперло. Хель озиралась, словно первый раз видит свой дом, словно стены могут развалиться даже от тычка пальцем. Перевела взгляд на окно. Успеет! Заберется на стол, распахнет ставни пошире и спрыгнет в вязкую после дождя землю. Рванет к лесу, убежит!
Времени не хватило и на шаг. Хлипкий запор не выдержал и лопнул, щепками осыпавшись на пол. Дверь настежь распахнулась, впуская холодный воздух, и хлопнулась о стену.
Нэльс переступил порог. Он потер плечо, в месте где рубаха намокла, и посмотрел на Хель сверху вниз. Не отвернулся, как все остальные, когда она посмотрела на него в ответ. Его непоколебимая, отраженная в глазах решимость, его ненависть, его страх, съедающий изнутри, точно червь, его боль и отчаяние, заглушенные крепкой бражкой, на мгновение, всего лишь на мгновение, стали и ее.
Нэльс протянул к ней руку. Хель не шелохнулась.
— Твой сын, Аарон, он вчера… Ты умолял, ты плакал, но он все равно... Ты не бросил его в яму. Сжег сегодня, когда дождь перестал, — выдохнула она, широко распахнув обрамленные белыми ресницами глаза.
Хель не успела уловить движение руки мясника, оно было слишком быстрым для ее глаз. Что-то мелькнуло и мощные пальцы сжались на ее шее, прямо под челюстью, приподняв лицо вверх. Нэльс толкнул ее от себя и в поясницу больно вдавился край стола.
— Не говори о моем сыне, ведьма, не то я прежде вырву тебе язык, — выплюнул он ей в лицо и с каждым словом взгляд его все больше затягивался поволокой безумия. — Сколько людей померло… Ты знаешь, ведьма, сколько?
Хель попыталась сказать, что да, да, она знает, но из горла вырвался только хрип. В глазах медленно темнело, но перекошенное лицо Нэльса, она видела четко.
— Я считал. Каждого, кого мы вырывали из рук сыновей, матерей, братьев, отцов. Каждого, кого мы кидали в яму. Хотел не считать, но не смог, — голос Нэльса надломился, опустился до шепота, который, нарастая, стал снова четкими словами: — Пятьдесят шесть. Четверо скоро умрут. Семнадцать еще живы.
— Да кончай ты ее уже. Не видишь, она тебе в голову хочет залезть своей дрянной магией, — словно из тумана сказал Хэнк, тенью маяча за спиной Нэльса. Джек молча стоял в дверном проеме.
Шею словно сдавило обжигающими стальными тисками. Хель захрипела, вцепилась свободной рукой в запястье Нэльса и сжала его так сильно, как только могла. Под ее ногтями появилась кровь. В ушах нарастал гул сотен пчел, воздух перед Хель задрожал, заискрился и взорвался темным всполохом.
Руку Нэльса ласково обвила тень, потянулась к его лицу, мягко прикоснулась к щеке. Замерла, отступила, словно присматриваясь, и резко ударила в горло. Хель с хрипом втянула воздух, едва не упала от накатившего головокружения, но удержала в руке нож. Мясник покачнулся, сделал неровный шаг назад и… умер. На его рубахе, под рукоятью клинка, словно раскрывшийся бутон, расплылось алое пятно. Тень прикоснулась к груди Хель, от чего сердце сделало несколько быстрых ударов, и распалась.
Звук падающего тела потонул в неразборчивых криках братьев. Завороженное оцепенение безжалостно лопнуло и Хель пришла в сознание. Она обернулась, забралась на стол и потянулась к ручке на окне. Лодыжку пронзила боль, кто-то сильно рванул ее за ногу, заставив упасть на живот. Хель успела ухватиться за оконную раму, но не сумела удержаться.
Чьи-то пальцы безжалостно вцепились ей в волосы. Хель стянуло со стола и развернуло. Тяжелая ладонь отвесила ей звонкую и сильную оплеуху, от которой потемнело в глазах.
— Не уйдешь, стерва, за все ответишь, — рявкнул Хэнк, пнув упавшую на пол Хель в бок. — Джек, в землю врос, болван? Веревку сюда, ну!
Хель подняла голову и убрала упавшие на лицо волосы. Ее рука мелко тряслась, пальцы одеревенели, словно ей не принадлежали. В груди нарастал пожар, но не только потому, что она вдыхала полной грудью. Магия коснулась Хэнка, сгустилась вокруг облаком и тонкой нитью потянулась к Хель, наполняя силой и энергией.
Хэнк схватился за голову и со стоном рухнул на колени. Его рот искривился и открылся в беззвучном крике, по подбородку скатилась слюна, а глаза едва не вылезли из орбит и поблекли, точно у мертвеца. На его лбу вздулась вена, а щеки будто усохли, очертив скулы.
Хель встала. Ее губы дрогнули в кривом подобии блаженной улыбки.
— Нет! Нет, ты его убиваешь, ты его убиваешь! — пронзительно закричал Джек и, выронив веревку, обхватил брата за плечи.
— Он зас… — Хель осеклась, моргнула. Лежащий у ее ног Хэнк молча извивался, точно червь. Она отшатнулась и обхватила себя за плечи с такой силой, что от боли загудели даже пальцы.
Заклинание лопнуло, словно пузырь, оборвалось и рассыпалось, растаяв в воздухе. Хель выпрямилась и опустила голову.
— Уходи.
Повторять дважды было не нужно. Хэнк успокоился, обмяк и Джек, подхватив его под руку, выволок на улицу. На Хель он бросил один единственный короткий взгляд затравленного, побитого и смертельно испуганного пса.
Дверь захлопнулась. Хель осталась одна. Только тело Нэльса лежало на боку.
С минуту она тупо смотрела, как под мясником растекается зеркальная лужа крови, проникая в щели между досками.
«Как ее теперь оттереть?» — всплыл в голове вопрос.
Она мотнула головой, отгоняя наваждение, и метнулась к бочке с водой. Зачерпнула в ладони, плеснула в лицо и задрожала, то ли от холода, то ли от пережитого. Так больше продолжаться не могло. Магия опять сорвалась с поводка, прорвала плотину и едва не убила. Теперь не было Мэб, которая могла остановить, образумить. И Хель с содроганием понимала, что однажды настанет тот день, когда она поддастся силе и потеряет себя.
Лишенная задвижки дверь захлопала, толкаемая из стороны в сторону уличным ветром и сквозняком. Хель вздрогнула и открыла глаза.
«Они вернутся. Совсем скоро вернутся», — подумала она, почувствовав сухость во рту.
Она сорвала с петельки сумку и повесила через плечо. Впопыхах завернула остатки еды в тряпицу, наполнила флягу водой, смахнула в сумку бинты, иглу с нитью и огниво. Хель долго провозилась, ища в шкафах Мэб старую деревянную шкатулку, а найдя, облегченно вздохнула, обнаружив внутри вырезанный из рога галлы медальон.
Вдалеке, надрываясь, залаяла собака.
Хель выронила шкатулку и повесила медальон на шею, на лишнюю секунду сжав его в руке. Перешагнула через тело Нэльса, но задержалась и, развернувшись, присела над ним. Не мешкая, потянула за плечо, переворачивая на спину и, поднатужившись, вытащила из груди нож и вышла на улицу.
В который раз хлопнула дверь. Хель, не оборачиваясь, направилась вверх по дороге, которая тянулась вдоль леса Бресилиан, покуда видно горизонт.
В доме все еще горел очаг. Если на то будет воля Создателя, сквозняк подхватит язычок пламени и раздует его в пожар. И тогда Нэльс, как и подобает, упокоится в огне, под пеплом рухнувшего дома.
***
В Родник Хель пришла спустя неделю. Бледная, словно призрак, со спутанными волосами и долийскими посохом за спиной, она подошла к воротам и в нерешительности потопталась на месте. Откинув капюшон, она обернулась и посмотрела на темную полосу леса. Было ли благословением Создателя случившееся там или очередным испытанием воли? Ей выпал шанс, какой бывает раз в жизни, шанс научиться подчинять магию. И, если ради этого надо пройти через весь Бресилиан и найти артефакт, она готова делать это снова и снова.
Тема закрыта
