Сегерон, одноименный город, двумя гадами ранее
Мужчина прижимал ее к себе, бережно и искренне, словно боялся, что она всего лишь мираж, и одно неверное движение разрушит это прекрасную иллюзию. По его лицу текли слезы, а в руках, испачканных в засохшей крови, он сжимал, будто в бреду, стилет.
Эти пару мгновений, казалось, длились вечность, и всю эту вечность он, словно в лихорадке, проговаривал, как молитву, одни и те же слова:
- Пожалуйста, не уходи... - и, зажмурив глаза, боялся даже посмотреть на нее - боялся увидеть того укора, того разочарования, той ненависти из злобы.
Вдруг это сделал он? Ведь... все произошло так быстро, так стремительно. Неужели его рассудок подвел его?
Создатель, где же лекарь?
Он вздрогнул, когда она дотронулась до его щеки, все еще не открывая глаз. Нельзя.
Нульн вдруг почувствовал, как она улыбнулась.
- Не смей уходить от меня, не смей, нет-нет...
Что же он натворил! Он? Или нет? Тогда почему...
Мгновение спустя тевинтерец не выдержал и, глубоко и резко, как от боли, вздохнул, открывая глаза.
Вокруг была лишь тьма.
Вольная Марка, безымянная деревня недалеко от Оствика, наше время
Староста оказался, как и все живущие вокруг этого Создатель забытого городка, человечком ужасно упрямым, как баран, при этом сочетая эту особенность с присущей всем марчанам охотой до денег, видимо поэтому намереваясь сохранить каждую копейку и, наверное, потратить сэкономленные деньги на корову или козу.
Нульн, однако, как Флавий, очень не любил, когда кто-то пытался юлить, намереваясь отдать меньше, чем нужно, или потребовать больше, чем дозволено. Поэтому разговор у этих двоих... не заладился.
- Но это, милсдарь, - начинал староста, - вы ж у нас уже второй день, ничем не обижены, еда горяча, перина мягка - это тоже денег стоит, если бы вы были в какой-нибудь таверне!
Нульн фыркнул, протягивая руку за куском хлеба - разговор происходил утром, а завтрак тут был очень скудным - и проговаривая, словно молитву, одни и те же слова.
В который раз!
- Но я не в таверне, - он выдержал небольшую паузу, прожевывая кусок хлеба и запивая молоком - манеры, вбитые в эту рыжую голову различными учителями, никуда не делись, - и мы об-го-во-ри-ли это заранее.
Староста разинул рот, хвастаясь, похоже, гнилыми зубами, однако ничего ответить не успел. Его попытку что-либо предъявить сразу же пресек тевинтерец.
- В любом случае: ты всегда можешь отправиться в город за храмовниками - рыцари Церкви, или чьи они сейчас, будут рады помочь вам с "упырихой". Быть может, даже не потребуют натурального налога с... этих предместий.
Недовольное "Ух!" со стороны старосты означало маленькую победу Нульна в этом споре.
Тем временем тевинтерец пристально наблюдал за действиями старосты, всматриваясь в его старое, покрытое морщинами, лицо, явно ожидая... чего-то. Однако это Флавий первым к нему обратился, лениво поправляя очки.
- Перейдем к делу, - он отодвинул тарелку с едой, - отведите меня к последней, - мужчина тяжело вздохнул, - последней "жертве".
- А чей-то вы все эти дни делали-то, милсдарь? - вдруг заговорил таким тоном старик, словно его слова сейчас были теми самыми доводами, которые разрушат любую защиту иностранца, обрекая его на работу за мизерную плату.
- Осматривал поля, - спокойно парировал он это замечание, - где обнаружили туши ваших коров. И, к вашему сведению, ничего интересного не нашел: только пару мальчишек, что за мной увязались из-за любопытства.
Очередное "Ух!" и староста встал со своего места.
Нульн не считал себя безжалостным садистом, которому смерть как явление в радость, но и святым тоже не был, а причислял себя к той группе равнодушных, которые, в силу обстоятельств, могли наблюдать за стройными колоннами солдат, шедших на убой, и жить с этим.
Однако вид этого маленького, бледненького тельца, закутанного в одеяла, кажется, явно как-то повлиял на тевинтерца.
- Девчушка, - начал староста, стоявший у двери жалкой лачужки, - десять лет, Мари, но все зовут Жаворонком.
Ребенок спал, но личико это не было таким беззаботным, как выглядят дети, погруженные в свои мечты, оно внушало странное чувство тревоги.
Нульн, присев рядом с кроваткой, начал ее легонько тормашить девочку.
- Ей нужен покой! - вмешался староста - родителей Нульн, внезапно, попросил выйти.
- У нее будет предостаточно времени отдохнуть, когда она ответит на мои вопросы, - фыркнул мужчина, даже не смотря на надоедливого старика. Что он думал? Что он просто посмотрит на ее и сам обо всем догадается?
Деревенщина.
Пока между старостой и наемником опять назревал конфликт, сам Жаворонок, тихо-тихо, но при этом так, что все присутствующие услышали, лениво приоткрыв глаза, проговорила:
- Здрасте?
- Доброе утро, - впрочем, сейчас уже был день, - меня зовут Нульн, тебя Мари, так ведь? Ответишь на несколько моих вопросов? - он улыбнулся, тускло и блекло, но все же. Жаворонок ответила ему легким кивком, лицо ее приобрело не самый приятный зеленоватый оттенок.
- Славно, - мужчина поправил очки, тяжело вздохнул, - впрочем, вопрос всего один, хоть он и, конечно, будет неприятен: как все произошло?
Голубые глаза Мари уставились на тевинтерца, сама она поджала тонкие губки, словно собиралась плакать, но этого не произошло. Девочка часто заморгала, дотронувшись до своих черных локонов - видимо это ее успокаивало.
- Ну... Это было... ночью, да.
- Не волнуйся, - вдруг добавил староста, пока Нульн делала заметки в блокноте.
- Я услышала пение за окном, красивое такое... от любопытства посмотрела - мне казалось, что это была фея, - девочка зажмурилась, - выглянула в окошко: там... она... Глаза красивые, фиалковые... а сама маленькая-маленькая... Я ее окликнула, она утихла, а дальше... - девочка легонько затряслась, - не помню, только больно было.
- Достаточно, - прервал ее Нульн, оборачиваясь к старосте: - обойдем еще нескольких.
Говорят, безумие проявляется в разных формах: человек может нести чушь и убивать, ведь ему так приказали домашние животные, может бормотать что-то про себя, иногда слышать голоса и тому подобное - в конце концов мы все чуточку безумны, разве нет?
Каждую ночь Нульн, в одно и то же время, писал письмо. Писал, чтобы запечатать, сложить в аккуратную стопку и навеки забыть о нем, а наутро, казалось, просто их не замечать. Писал он всегда одному и тому же человеку, перед которым был виноват.
Это было его навязчивой идеей, его опорой в этом мире.
"Клавдия, странный был день, признаюсь. Бывают такие моменты, да. Этот старик, имя которого я, кажется, забыл, донимал меня до вечера: ему, наверное, казалось, что я обязательно что-нибудь украду или, учитывая мой говор, обязательно вскрою кому-нибудь вены и призову демона, дурак.
Деревня, однако, меня удивила. Правда мое знакомство и ограничивалось только беседами с молодыми девицами и парнями, по глупости пошедшие в лес, чтобы "узнать судьбу у духов" и недовольными фермерами, у которые полег скот. Хотя.... была одна девочка. Нет, я не помню ее имени, странно...
*далее почерк становится кривоватым, видимо у мужчины начинали трястись руки*
Почему у нас нету детей? Или есть? Кажется... я забыл. Опять приступ. Следует бы откинуть перо и принять лекарство, но я не могу - надо закончить письмо. Просто надо. Да и лекарство не помогает уже. Точнее оно все еще помогает. Причем помогает успешно, но его становится попросту мало, поэтому я и уменьшаю дозу. Глупо, я знаю.
Так о чем я? О деревне, кажется... Эта "упыриха", видимо, судя по описанию, одержимая. Не волнуйся, я знаю, что в таком случае следует привлечь минимум отряд храмовников, но, в конце-концов, бывало и хуже. У меня тоже есть уловки, ты же знаешь.
Если тебе интересно, то сейчас я строю из себя алкоголика, решившего устроить себе трапезу под ночным небом - приманка, да. Жаль, несмотря на все обстоятельства, тебя здесь нет.... Тут красиво.
Однако, мне стало хуже, пора заканчивать.
Навеки твой любящий муж, Нульн."
Трясущимися руками он запечатал конверт, положил его в отдельную стопку, убрал, потянулся за чашей с водой одной рукой, а другой - в карман, достав оттуда флакончик с красной жидкостью. Добавив буквально пару капель, она сразу же осушил чашу, поморщился и, уставившись в одну точку, пару минут был в прострации.
Он вздрогнул, явно не понимая, что делал последние пару минут, оглянулся, проверяя готовность: в бутылке из-под вина антивианский огонь, вместо головки сыра - бомба, а орлесианский хлебцы ему сейчас заменяли арбалетные болты и пули.
В темноте, со стороны, однако, открывалась совсем другая картина.
Он не сразу услышал пение, задумавшись о чем-то своем, однако этот голосок явно его насторожил:
- Дремлют волки до зари, спят в лесу нетопыри, - Нульн некоторое время наблюдал за фигурой, шедшей со стороны леса, мысленно сверяясь с описанием местных - пока что все подходило. Эта была худощавая, болезненного вида девушка, облаченная в тусклую робу и шляпу с яркими, даже в темноте режущими глаз перьями, - лишь одна душа не спит, нас от призраков хранит...
Нульн засмеялся, хватаясь за бутылку, будто собираясь из нее пить:
- Так ты и есть "упыриха"? Забавно.
К удивлению Нульна, девушка вдруг остановилась, чуть по птичьи склонив голову на бок, и приобняла себя за плечи:
- Да... наверное. И что теперь?
- Возможно, ты захочешь меня убить.
- Возможно... Ты такой тихий, я раньше любила таких, но теперь... - она махнула рукой, Нульн чуть дернулся, намереваясь среагировать, но вовремя остановился.
Рано.
- Я раньше не любила музыку, - продолжала она, - но он дал мне покой, а она вдохнула в меня жизнь - как же я раньше не замечала? Да... А эти люди, они неблагодарны духам. Жаль их, рубят деревья, охотятся на животных - мне действительно жаль их, но ведь одно их надо... образумить.
- Это вряд ли.
Она не ответила, вновь начиная свое движение - то, на что рассчитывал сам тевинтерец, расставив вокруг капканы и другие ловушки.
Послышался хлопок, девушка тяжело задышала, споткнувшись - за долю секунды Нульн собрался: кинул сначала бутылку, потом бомбу. "Упыриха" закричала - это был бешеный, пугающий крик животного, загнанного в угол, однако сам мужчина не спешил радоваться: он почувствовал, как ему становится тяжело дышать, словно чьи-то холодные руки сжались на его шее.
- Сдохни! - из последних сил закричал он, выхватывая из внутреннего кармана пистоль и стреляя в слепую.
Последнее, что он увидел - это то, как его противник еще раз пошатнулся и упал.
Утро было ужасным, кошмарным: все тело болело, особенно шея, на которой остались следы когтей.
Магия, черт возьми.
Он очнулся на том же месте, где и вчера - недалеко от деревни, на полянке. Тела девушки не было, никакого пепла, увы, тоже, лишь шляпа валялась в стороне. Нульн усмехнулся, смотря на нее и потом одевая. Почему бы и нет?
Тевинтерец понимал, что не убил одержимую, конечно, однако...
Он знал, почему-то знал, что она больше не потревожит жителей этой деревни.
- Как и договаривались, милсдарь, - начал староста, радушно встречая тевинтерца у себя в доме, - семь золотых монет, провизия и, кхм, наш рыбак подбросит вас до Хаевера, - впрочем, сам старик явно не был так рад таким тратам.
Людская жадность.
Хотя следующие слова мужчина явно удивили старосту:
- Оставьте себе половину, - доставая из кошеля несколько соверенов, произнес он, - на лекарства для пострадавших. Считайте это... актом доброй воли.
- Благодарю, милсдарь Нульн! - аж засветился старик, - я сразу понял, что на вас можно положится!
Сам же Флавий тихо фыркнул, поправляя очки. Кажется... стоит наведаться к местному лекарю за... лекарством.
Тема закрыта
