[Leo-ranger]

Список приключенцев:
Альгисиль Эльди
Итаниэль Лориас
Астарот Лориас
Анафема
Анастейша Блэкхолл
Влад Дракула
Эредвар Штормвинд
О'Чар
Баро Гринмур
Фольстер Готмольд
Ребус
Моргулис Драконис
Мойше

 

Силы света 865/135 Силы Тьмы

[Beaver]

— Чо? Какая скверна на? — не то грубо, не то заинтересованно спросил единорог. — О чем ты базаришь вообще?

Анафема припомнила одного из своих… ну, за неимением более подходящего слова назовем его однокурсником, и постаралась сделать свою речь максимально приближенной к его привычному говору:

— Короче, тема такая: много четких пацанчиков и телочек заражено стремной болезнью. Это не по понятиям, сам смекаешь. Чтобы их вылечить нужны твои слезы. Сечешь фишку? — протараторила девушка.

[Leo-ranger]

- Чет ваще не четко, - согласно кивнул единорог. - Ну это то самое, как его… слезы мои чем помогут-то? Они в основном от переломов да порезов помогают, против всякой стремной хрени не катят, - с сомнением добавил гопорог.

[OZYNOMANDIAS]

В принципе, Магнус, как хороший знаток жаргонов – в конце концов, половину из них люди заимствовали у кочующих беспредельщиков-орков, а вторую переняли с языка дворфов – мог вполне вступить в дискуссию и вести её с определенным успехом, кроя мазу и красиво стеля этому фраерку. Однако, судя по всему, такими знаниями обладал не он один, и если от Маффет он чего-то подобного ожидал, то паладинша, ботая на совершенно несвойственном ей языке, заставляла гнома рыдать от смеха. К тому же, дворф придумал целых два плана, которые должны были им помочь, если у их доблестных героинь договориться не получится. Первый заключался в четком таком застолье на кортах под традиционный дворфский шансон и пивас, а второй... Ну, единорог определенно был бы не против, кхм, "укрыться шкурой".

[Lord RZ]

Мойше просто слегка облокотился на посох и смотрел на эти терки с видом "роги пля обломаю нах если чо". Было странно предположить, что он мог принять такой вид, но таки мог, потому что шо же ты иначе за урка, если даже Каганович.

[Beaver]

— Ну это то самое, как его… слезы мои чем помогут-то? Они в основном от переломов да порезов помогают, против всякой стремной хрени не катят, — с сомнением добавил гопорог.

— Одна четкая телочка может забадяжить лекарство от этой шняги, и твои слезы — один из важнейших ингредиентов для этого варева, — стараясь тщательно подбирать слова, произнесла Вирайя, которая чувствовала себя, пожалуй, очень странно. — Так чо, поможешь, как четкий пацанчик, или откажешь, как лох последний?

[Кайра]

- Что с этим единорогом  не так сказал  полуэльф.   - Ты же раньше не был  таким растаманом, а легко помогала    телкам и патцанам, вернее девушкам и парням.

[Leo-ranger]

Единорог вздохнул.
- За дело, сеструха, базар ведешь. Что я, лох что ли, братву в трудностях оставлять? Как говорится, брат за брата, так за основу взято, - волшебная зверогопота зажмурилась, выдавливая из себя слезу. Итан передал Анафеме склянку, в которую девушка и набрала вышедшие на лице магического коня слезы.
- Все, братухи, идите, только на меня не зыркайте. Нельзя на пацана в таком виде смотреть, - единорог отвернулся.

[Beaver]

— Я знала, что ты чёткий пацан, — одобрительно произнесла Анафема. — Спасибо, по-братски!

Она поспешила отойти, думая, что пора прекращать так странно разговаривать, и не глядя на гопорога.

[Лакич]

- Ты странная.

- Очень-очень! 

Проговорили две герцогини, комментируя разговор единорога и паладинши - Маффет даже отказалась от предъявления своих прав на рог волшебной гопоты (потому что, правда, ей пришло сообщение на кристалл связи, что ее рабочие уже раздобыли одну копию).

Кстати о Маффет - та снова щелкнула пальцами и сменила свой наряд на повседневный-официальный.

[Lord RZ]

Мойше лениво так отлип от посоха, всем видом транслируя некое довольство тем, что ничего не случилось, вздохнул, и когда они несколько отошли, порылся в сумке, достал большую конфету и сунул Анафеме.

- Мятная - лаконично пробурчал он - от бодуна помогает. А четко ты все разрулила.

И орк добродушно улыбнулся.

[OZYNOMANDIAS]

Магнус, удовлетворенный результатом, одобрительно хмыкнул Анафеме, когда та вернулась в их компанию, откланялся единорогу, который по-братски одолжил им слезу четкого пацана, и уверенно зашагал обратно в город, всю дорогу периодически посмеиваясь над ситуацией.
"Вот тебе и принц на белом единороге," – думал он, удаляясь. "Внешность бывает обманчива."
Теперь у героев, прошедших такие испытания и не пролив ни единой капли крови, было всё, чтобы заставить эту замечательную во всех смыслах эльфийку принять бремя геройствования на свои хрупкие плечи. Дверь за спиной дворфа молчала – видимо, изумляясь происходящему, – герои же, по-своему оценив эту встречу с очередным необычным представителем чудесного Мира-без-Имени, думали о чем-то своём. Магнус же, дабы достойно завершить это задание, приложился к непочатой бутылке пива, которую собирался приложить быдлогопорогу.
Жизнь прекрасна.

[Beaver]

— Ты странная.
— Очень-очень!

Анафема в ответ на это лишь пожала плечами. Она всегда была странной, так какая разница, почему ее так назвали на сей раз?

— Мятная — лаконично пробурчал он — от бодуна помогает. А четко ты все разрулила.

— Спасибо большое, — улыбнулась девушка и положила конфету в рот. Тихонько хмыкнув, паладинша окликнула гнома: — Магнус! И тебе огромное спасибо. И извини за… — Она потупила взор. — …вчерашнее.

[Leo-ranger]

"Священные сердца"

- … Принесли? Чудесно! - Рионна радостно хлопнула в ладоши и взяла у героев ингридиенты. - Мне понадобится некоторое воемя на создание лекарства. Как только я его протестирую - я смогу присоединиться к вам. Большое вам спасибо. Огромное, - с находками в охапке аватар Природы удалилась.
Оставалочь только ждать.

[Фели]

Две недели назад, арабская ночь

Мысль начиналась здесь

 

 

Окончательно потеряв нить повествования, всё, что мог сделать растерянный и непонимающий Цветущий — так это аккуратно подтащить орла как можно ближе к мечущемуся на окровавленном, покрытом иссиня-чёрными перьями песке созданию. Некоторое время тот словно не обращал внимания на приближающихся к нему незнакомцев, и лишь с отчаянным, напоминающим сдавленные всхлипы криками хлопал гниющими на глазах крыльями в тщетной попытке взлететь вновь, и разрывал песок окровавленными, напоминающими полированный обсидиан когтями. Иона находился в сознании, но лишь едва — щелчки и урчание, доносящиеся из его глотки, скорее принадлежали животному, ежели разумному существу.

На этом занятии птенец, наконец, и обратил внимание на чужих, и с угрожающим оскалом припал к земле. Длинный и тонкий хвост, завершающийся куцым и словно общипанным пучком перьев, предупреждающе метался из стороны в сторону, очередной сгусток плоти вместе с пуховыми перьями с влажным шлепком смешался с раскопанным песком.

 
Медленно опустив взгляд на длинные и острые когти, с прилипшим к поверхности слоем песка, Баро уставился в мутные от боли глаза создания. Это выглядело почти как… почти как если оно пыталось песком убрать кровь со своих когтей, запоздало и отчаянно сожалея о том, что она попала на них в первую очередь. Албадин же взирал на то, как глубокие раны на груди и вытянутом лице птенца сочились угольно-чёрной, тлетворной жижей с красноватым оттенком; совсем как… совсем как рана Первого.

 

— Это… не болезнь, — неуверенно проговорил Баро, когда птенец угрожающе щелкнул клювом с рядами зубов-иголок. По большей части это было констатацией очевидного, но звучало почти как вынесение приговора. — И не яд. Это проклятие. Не наших рук, дело... не знаю даже, чьих вообще рук дело.

 

Орёл тоже это почувствовал, даже почувствовал, какого рода магия была использована. Лишь сейчас, когда вендиго принял свой истинный облик, но по правде сказать — он понял это уже тогда, когда скинул покрывало с тела птенца и увидел потемневшие перья на сгибе локтей. Просто надеялся на то, что ошибся. Правда оказалась такой горькой, что грудь древнего разрывалась от преисполненного ярости и боли клёкота.

 

Это проклятие было перерубленной и сшитой воедино, искаженной до неузнаваемости их магией. Тем, чему они некогда учили своих рабов, и что теперь было использовано против их самих.

 

Его птенца прокляли той же магией, что некогда пользовался он сам. Той же магией, что он воспользовался… сам…

 

— Мы не желаем вреда, — неуверенно, но мягко произнес Цветущий, приподнимая в воздух свою безоружную руку. — Успокойся, прошу.

 

Птенец насупился и, сделав опасливый шаг назад, угрожающе ковырнул когтистой лапой побуревший песок. Даже в таком состоянии он с легкостью мог разорвать их всех на кусочки, но атаковать был намерен исключительно при демонстрации агрессии — которой пока не было. Баро звучно сглотнул и покосился на затихшего орла. Он действительно не понимал, что сейчас происходит; Албадин заговаривал до этого что-то о своём птенце, но это? Это было больше похоже на монстра из ночных кошмаров.

 

Склонив голову набок в таком типичном для своей расы жесте, орёл внешне безучастно взирал на... существо. Что древний чувствовал при этом? Не важно. Пернатый маг никогда бы не достиг высочайшего титула иерофанта, если бы не умел принимать жёсткие решения.

 
Когтистая лапа легла на плечо Баро, и друид отчётливо «услышал» только одну мысль-приказ: вяжи его.

Песок под Ионой пошёл кругам, как встревоженная гладь полноводного пруда. Не успело проклятое дитя что-либо предпринять, как его угрожающие когти погрузились в зыбучую ловушку вместе с частью конечностей. Один за другим вокруг существа выстреливали в воздух фонтанчики песка, из которого вырывались сухие перекрученные корни. Ведомые магией Баро, эти путы медленно и неумолимо стягивали верещащего вендиго, мешая тому расправить крылья и взлететь. Оценив момент, когда пленник окажется наиболее ошеломлён, Албадин быстрым шагом направился к нему, осторожно протянул руку...

Клацнули гнилые, но чрезвычайно острые зубы, и серые перья окрасились тягучей тёмной кровью. Раненый некромант не издал ни звука — лишь наотмашь ударил кулаком вендиго по лицу. Птенец заморгал, словно пораженный лениво данной сдачей и встряхнулся, приходя в себя... а затем когтистая лапа некроманта сдавила ему горло.

 
Да, проклятия такого рода были хорошо знакомы колдуну, пережившему своё время и потомков. Но для того, чтобы сломать настолько фундаментальные чары (либо наложить их), изменившие душу и плоть проклятого, требовался океан заёмной силы. В распоряжении же Албадина сейчас тёк только горный ручеёк.

 
Орёл прикрыл глаза, и Баро всем своим живым началом ощутил колючий холод. Словно тень опустилась на тот клочок пустыни, где разворачивалась драма. Связавшие птенца корни ещё больше усыхали и ломались, друида начал бить озноб, а у Ионы... а у Ионы сквозь гнилое мясо стали прорезаться яркие рыжие перья. Скверна, которая наросла и застыла пластами на чудовищном вендиго, плавилась горячим воском, чтобы чёрной дымной взвесью втянуться под перья Албадина. В противостоянии грубой тёмной мощи и отшлифованного мастерства у первой не осталось шансов. Вместе с покидающей его тело заразой (вернее — лишь очередным её всплеском), Иона приобретал свой прежний вид и понемногу расслаблял сведённые злой судорогой мышцы.

 

 
Птенец сделал неловкую попытку встать с песка, но вдруг припал на одну ногу и...

 
Оказался подхвачен парой могучих оперённых рук, которые его прижали к укрытой чёрной тогой груди, стараясь не повредить обмякших крыл. Баро этого не слышал, но орёл тихонько ворковал, перебирая клювом рыжие завитки на голове несчастного потомка своей расы.

 

Иона лишь тихонько подрагивал обмякшей тряпичной куклой в когтях орла, принявшего на себя очередную вспышку скверны. Несмотря на такую жертву, мягкие рыжие перья на спине и руках птенца всё ещё заканчивались угольно-чёрными кончиками, говоря о проклятье красноречивее всяких слов.

— Кто вы? — с мукой голосе прохрипел юноша, вцепившись руками — совсем такими же, опасными и столь мягкими одновременно, как и когтистые руки Албадина, — что вам… от меня нужно? У меня уже ничего не осталось, ничего…

Невзирая на всю эту сцену и заботу, с которой орёл прикасался гладким клювом к его голове, в тихом голосе птенца сквозило недоверие. Говорил он, честно говоря, из рук вон плохо — либо редко это делал, либо его горло просто было скверно приспособлено к речи. Доверие же… слишком часто он встречал за ложной заботой лишь попытки его отловить и упечь в клетку, слишком долго избегал контактов хоть с кем-то. Единственным человеком, который сумел завоевать его доверие, была…

Рыжий вендиго опустил глаза на испачканные в крови руки и глухо, сдавленно зарыдал; словно ребенок, которому приснился ужасающий, стискивающий внутренности в ледяных когтях кошмарный сон, из которого тот попросту не мог вырваться. Баро, с увеличившимися глазами взиравший на двух людей-орлов, растерянно склонил голову набок и взглянул на Албадина. Он, в принципе, мог бы сказать птенцу всё необходимое, послужить своеобразным переводчиком...

 

Да только зачем слова тому, в чьих руках — буквально — оказался сдавленный испугом разум птенца?

 
«Не верно. Ты только что обрёл всё», — прохладная мыслеречь орла звучала для Ионы шумом далёкого водопада, грозного и в то же время освежающего, смывающего страх. — «Ты обрёл крылья, которые вознесут тебя так высоко, как пожелаешь. И ты же перегрыз те связи, что тянули тебя вниз. Об этом нельзя скорбеть. Свобода может быть только там, где тебя принимают и понимают. Бескрайний горизонт — твой дом, а не загон со стадом, идущим на прокорм».

 
К своему удивлению Баро обнаружил, что слышит мысленный разговор повелителя как трудно различимый шёпот. И всё же остаётся невольным участником беседы, который готов был поклясться, что на завершающей фразе о стаде уверенность древнего чуть… поколебалась.

«Мне нужен ты», — с обжигающей прямотой ответил некромант, приподнимая лицо мальчика за подбородок. — «Прими меня, Албадина, как своего кровного отца и наставника, и я избавлю тебя от проклятия… со временем. Знай, что я не предоставлю тебе выбора: сбежишь, и будешь пойман снова. Люди не оставили выбора и мне, когда стремились перебить всю мою расу, а наших потомков — таких, как ты — прокляли голодом и скверной. Не ты убил свою подругу, а её озлобленные предки. Лишь очень немногие из людей заслуживают расположения», — покрытый мягким оперением палец аккуратно стёр слёзы с детских глаз. Орёл чуть отстранился и, приобняв птенчика рукой за плечи, медленно повёл его к друиду. — «Этот человек, мой слуга, заслуживает. Зови его Баро. Он добрый, хоть и простоватый. Отличная нянька для твоей… лучшей половины», — серая ладонь легко прошлась по плечу и шее Ионы, зарылась пальцами в рыжие пряди и немного их взъерошила. Зелёные глаза некроманта тем временем буравили Баро: казалось, маг ни на секунду не сомневался в том, что раб их слышал. И теперь словно говорил: если хоть перо упадёт с этого птенца, то кто-то лишится не только глаз и печени.

Орёл чуть подтолкнул приёмыша к друиду. Предстояла дальняя дорога, поскольку некромант не выполнил обещание, данное Смерти, и теперь надеялся искупить вину содействием в коварных планах божества, которое решило бросить вызов Тьме.

 

Иона настороженно, по-птичьи склонив голову, уставился на дриада, что с философским вздохом кивнул ему и протянул руку пустой ладонью вперед. Очевидно, Цветущий таким образом неуверенно попытался предложить странному птенцу рукопожатие; достойная уважения храбрость, учитывая, какие внушительные когти были на руках рыжего парня. Но когда тот, чуть наклонившись и чуть подозрительно понюхав протянутую ладонь, с благодарной улыбкой кивнул недоумевающему дриаду, тот самой своей кожей почувствовал неладное.

 
— С-спасибо, Баро! Я действительно хотел пить…

ЧАВК!

Баро не крикнул. Он даже, чёрт подери, не вздрогнул. Лишь, изо всех сил зажмурив глаза, начал одними губами проговаривать одну старую песенку, которую они с Кармелитой использовали во время пряток, в то время как парень с недоуменным урчанием слизывал красновато-зеленую жидкость. Песенка была с подтекстом — печальным, но столь невообразимо тогда приемлемым.

Говорят, эта песня про то, как брошенная мужем женщина утопила в оазисе двух своих сыновей, что, погрузившись под воду, очутились в Чаще и стали первыми Цветущими.

«She walks, hands dripping wet.
She looks really upset.
She was never a threat;
Yet no one will forget.»

— Ты… горький. Хех, очень горький… — с натянутым смешком поделился Иона, слизнув с губ кровь зажмурившегося Цветущего. Язык у него был определённо не совсем человеческим — острый и не слишком подвижный, как у хищной птицы. Неудивительно, что у него были затруднения с речью.

«They’re gone, they’re gone, she knows
Yet from their graves they rose
Her insanity grows
As the river flows and flows»

— Спасибо! Ты горше, чем... чем Эсми... но всё же, — Иона немного закашлялся — возможно, от горечи—и отвернулся от поднесшего к лицу искусанную ладонь дриада к орлу.

В голубых глазах все ещё была настороженность; чай, не каждый день кто-то просто приходит и предлагает тебе семью... особенно после многих, невероятно долгих лет страха и одиночества. Но похоже, птенец какой-то затаённым в глубине души, среди непроглядной тьмы, огоньком хотел верить его словам.

— Я... не знаю, почему вам нужен я, но... не то чтобы у меня есть выбор, — сказал он окрепшим, пусть и всё ещё хриплым голосом. Опустив взгляд на свои когти, он с искаженным болью лицом покачал головой. Похоже, слова древнего о свободе от цепей не убедили птенца в том, что совершенное им не было плохим.

Эсми была... такой же, как и он. Изгой и нелюбимая никем, отличавшаяся от остальных. Она действительно понимала и принимала, но Иона... Иона больше не мог здесь оставаться. Даже мысль о том, чтобы оставаться в этой пустыне без Эсмеральды, зная, что именно он и убил её, была мучительна.

— Мы... уходим в другое место? — неуверенно спросил он, бросая взгляд с орла на Цветущего. Когда птенец увидел тонюсенькую сеточку стебельков, миниатюрными змейками выползающих из ранки, его брови поползли вверх, а из горла донесся немного радостный писк: — Ты... ты как Кацьфер! — с восторгом известил он, хлопнув в ладоши. — Вы похожи!

Удивленно заморгав, Баро с легким интересом изогнул бровь и подался вперед.

— Ты хочешь сказать... Кальфицер? — как бы невзначай предположил он, баюкая залечиваемую руку.

Иона издал утвердительный... клёкот?..

— Он самый. Хороший человек. Помог, когда было плохо.

Цветущий растерянно хмыкнул и потер ладонь. Похоже, не ему одному так повезло на встречи с пернатыми. Наследственность сказывается.

 

Албадин одобрительно кивнул, наблюдая за тем, как именно его птенец утоляет свою жажду. Маг не стремился сделать из преемника пернатое воплощение зла — в конце концов, орлы ценили свободу личных предпочтений. Но то, что Иона уже умел прокормить себя и не чурался этого, сильно облегчало древнему задачу.

 
Упругий порыв ветра подтолкнул вендиго и его кормильца ближе к орлу. Две тяжёлые лапы опустились на плечи рыжего изгоя и любимого раба. Пожалуй, на какой-то момент Баро ощутил себя птенчиком, которого взял под своё крыло Албадин. Странное ощущение. С одной стороны видишь себя заложником ревнивого собственника, с другой — понимаешь, что за этими потускневшими от возраста перьями и целый мир не страшен.

 
А затем произошло что-то невероятное и пугающее: тела всех троих стали рассыпаться белым песком, который тут же подхватывал на свои перины ветер. Боли не было совсем, лишь неестественная лёгкость во всём теле и бьющая ознобом паника — всё же непривычно смотреть, как ноги, торс и руки обращаются в белую пыль. Но Албадин крепко держал своих спутников, и это внушало определённую уверенность.

 
Вскоре три небольших песчаных смерча устремились в сторону Леса Света и Тьмы. Там орлу предстояло заняться охотой, пока слуга показывает отпрыску большой мир.

 

 

Наше время

 

 

— Мне... мне кажется, я когда-то видел что-то такое. Не помню, когда, — растерянно промямлил Иона, запрокинув рыжую голову и с удивлением в глазах разглядывая кроны деревьев.

 

Баро, на протяжении всего монолога о том, насколько лес Света и Тьмы отличался от пустыни, подшивающий новокупленную рубашку для паренька, вопросительно изогнул бровь. За всё время пребывания в этом прекрасном, пусть и столь опасном месте Цветущему, как няньке и своеобразному опекуну поневоле, удалось неплохо узнать этого юношу. Если кто-нибудь попросил бы его описать приемного сына... детеныша... птенца временно отсутствующего Албадина двумя словами, Баро бы, на задумываясь, объявил во всеуслышание: добрый параноик.

 

О да, параноик. Завоевать хоть какое-нибудь доверие было ничуть не легче, чем приручить дикую птицу: Иона настороженно относился абсолютно ко всему, что имело наглость пошевелиться, однако при этом был вполне себе славным и мягким юношей. Ну а его не самая добрая тенденция при любом проявлении агрессии атаковать безо всяческих раздумий пока что себя исключительно окупала — Баро даже не пришлось вырезать свои органы для того, чтобы прокормить хищного птенца, ибо тот прекрасно и с радостью справлялся с поиском собственного пропитания. В лесу, с его же слов, было гораздо проще чем в пустыне.

 

Впрочем, на водопой Иона всё равно шел к нему, Баро. Малость неприятно, но терпимо — да и юноша каждый раз робко и вежливо просил разрешения, что не могло не удивлять в приятном ключе. 

 

— Только света было меньше, — поморщившись, добавил юноша, сощурившись на подлетевшую к нему пчелу.

 

Насекомое, покружив вокруг птенца, мотающего головой аки флюгером, с презрительным жужжанием отвернулось и направилось прямиком к цветам в чёрных волосах Баро, уже морально приготовившемуся к показательной и неоднозначной экзекуции. С легким удивлением изогнув бровь, когда лицо его няньки обрело насыщенно-пунцовый окрас, Иона пожал плечами и прилёг прямо на кровать в эльфийском трактире.

 

Разобравшись с дальним родственником ужасающего пчеломедведя и выдохнув с облегчением, Баро отложил в сторону подправленную рубашку и, про себя размышляя, сможет ли его подопечный носить её с перьями на спине и руках, растерянно протянул ладонь в сторону лежащего на тумбочке яблока... ни в коем разе не замечая подозрительного вида цветочной лианы, зелёной змеей выскользнувшей из не застеклённого окошка и  подкрадывающейся к ни о чём не подозревающему Цветущему.

 

— Угу. Мало света, но так же много зелени, — продолжал рассуждать Иона, буравя взглядом потолок. — Там было... не так уж и плохо, по сравнению с пустыней. Пищи мало, но по крайней мере за мной не охотились и не...

 

Юноша не успел завершить мысль; яблоко, с глухим стуком свалившись на деревянный пол, печально покатилось в сторону двери и уткнулось в стену. В тот же момент вскочив с кровати и гневно просканировав местность на предмет враждебно настроенных лазутчиков, ошеломлённый Иона обнаружил лишь... зелёную, покрытую похожими на листья большущими чешуйками змею, стиснувшую оцепеневшего от удивления Цветущего своими массивными кольцами и ныне гипнотично покачивающуюся за спиной растрепанного мужчины. И прежде, чем паренёк успел отреагировать, змея, не издав и звука, напала, вгрызаясь в шею вздрогнувшего Баро.

 

Иона в один прыжок очутился на кровати своего опекуна, попытавшись разомкнуть челюсти напоминающего оживший зеленый канат существа, каким-то образом умудрившегося протиснуть своё тело под одежду трясущегося человека. Но всё было тщетно; не прошло и минуты яростного сражения, как Цветущий вдруг перестал сопротивляться и подозрительно затих.

 

— Б...Баро? — тихонько, с закравшимся в душу ужасом пробормотал Иона, бережно подтолкнув того когтистой ладонью. Эльфы в лесу Света и Тьмы, в отличие от хамов, относились к нему радушно и успели рассказать много баек — к примеру, о растениях-паразитах, нападающих на путешественников и порабощающих их разум. Или растениях, убивающих зазевавшегося бедолагу и делающих из него настоящего зомби даже без помощи некромантии. Албадин в ответ на эти рассказы сердито топорщил перья и говорил что-то о «грязных ворах», но насколько же он будет зол, если эти воры украдут Баро?

 

Этого, к счастью, узнать не придется.

 

— Я чувствую себя изнасилованным. Опять, — сдавленно гаркнул смуглый мужчина, яростно потирая тыльную сторону шеи.

 

Иона хотел было поинтересоваться, что значить «изнасилованным», но тут же захлопнул рот: змеи... не было. Ринувшись на возмущённо вскинувшего опекуна и приоткрыв ворот его чёрного халата, птенец тупо уставился на... огромную зелёную полосу, очерчивающую позвоночник Баро до самой поясницы. Оставив ворот в покое, юноша безо всякого стыда задрал рубашку уставшего от всего этого дерьма Цветущего... и тупо уставился на чудной, своеобразный «пояс» из уже знакомой лианы, буквально вживлённый в кожу человека. Пояс, в свою очередь, уставился на него. Ага, небольшие глазки-бусинки как бы говорили птенцу: «Whatcha gonna do about it?»

 

Ответ, каким бы неприятным он ни был для эго птенца, был «ничего». 

 

— Закончил, малой? — с вымученным смехом поинтересовался Баро, всеми силами силясь не заорать на сущее. И когда юноша, промямлив извинения, оставил его рубашку в покое и бодро запрыгнул на собственную кровать, укрываясь покрывалом с головой, Цветущий поморщился и со вздохом уставился на новую часть своего тела: — Знаешь, можно было бы и не вгрызаться в позвоночник. У меня там вся нервная система находится. Ну... находилась. 

 

Двигательная функция — он быстро пошевелил пальцами — сохранилась. Он пока не умер, следовательно, внутренности в порядке. Неужели обошлось?

 

Да куда там. С ним, и обошлось? Хороша шутка. Пробный укус собственного пальца подтвердил опасения: боль теперь чувствовалась лишь как... назойливый дискомфорт. Баро всё ещё мог чувствовать прикосновение, кажется, но больно теперь почему-то не было. Он даже снял с ноги сапог и, прицелившись, зарядил об тумбочку точнёхонько мизинцем так, что Иона съежился от фантомной боли; ничего. 

 

Похоже, это был сам дар самой Праматери, сжалившейся над своим многострадальным дитятком и через дар Голода пославшей Баро избавление от бренных мук тела. Паразитическая лиана не была таким уж нежеланным гостем в теле Цветущего и через некоторое время вошла в симбиоз с тканями и даже споровым сердцем, которое ныне обрело насыщенный золотистый оттенок. 

Сообщение отредактировал Фели: 19 ноября 2016 - 21:51

[Фолси]

Вдруг с улицы раздался пронзительный вопль.

— Помогите! Держите вора! Уф! — сопровождались эти завывания бодрым перестуком копыт о мостовую. Услышав странный звук, похожий на скребущиеся по стене копыта, Баро и его пернатый подопечный воззрились на окно, из которого через несколько мгновений, полных тихой брани и горестных вздохов, по пояс высунулся взмыленный сатир. Шея вторженца была небрежно обмотана спутавшимся шарфиком.

— Ага, попался! — чудной фавн ткнул пальцем в… Баро. Впрочем, таким оказалось лишь первое впечатление — на самом деле сатир указывал на кончик живой лианы, торчащий из-под рубашки друида. На гибком стебле блестело массивное кольцо с печаткой, содержащей герб Холийского Королевства.

— Именем закона и хороших манер я приказываю вам вернуть… вернуть… ой, мама, — видимо, в этот момент копыто странного пришельца скользнуло по стене, потому что сатир внезапно с коротким воплем вывалился из окна. С улицы раздался полный невысказанных страданий звук — БДЫЩ!

Одно из деревьев за окном вдруг лениво наклонилось и, под недовольное пыхтение, подняло сатира с земли на уровень окна. Толстая ветка крепко держала козлонога за пояс, чем фавн и пользовался: скрестив руки на груди, он болтал ногами в воздухе и с пристыженным выражением на молодом лице переводил взгляд с удивлённого друида на забившего под одеяло рыжего птенца. Громко прошептав услужливому дереву что-то вроде «Я о помощи не просил!», сатир отвесил обитателям комнаты церемониальный поклон (да, прямо в висячем положении) и протянул руку вперёд.

— Верните всё-таки кольцо, будьте добры, — медовым голоском пропел козлоног, словно и не он совсем недавно оглашал улицу своим надрывным воплем.

[Фели]

— Верните всё-таки кольцо, будьте добры.

 

Баро сосредоточенно уставился на новопоселенца в своем теле, который по причуде судьбы оказался мелким воришкой. Но убивающий чудовищ должен опасаться, дабы не стать чудовищем самому — если долго вглядываться в лиану, лиана начнет вглядываться в тебя.

 

— Не хочешь ничего сделать? — вкрадчиво поинтересовался дриад у гневно заерзавшего от обвинений паразита. Злобно уставившись на своего носителя глазками-бусинками, змийство высунуло «голову» и резко ею замотало. Возможно, за этим крылась некая история: может, паразит отчаянно нуждался в этой украденной печатке, ибо только она могла стоит достаточно золота для того, чтобы накопить на лечение больных ростков этой лианы, чахнущих в самой темной части леса. Однако эта история так и останется не рассказанной: вместо того, чтобы выслушивать печальную повесть немой змеюки, вживившей себя вокруг его пояса и торса, Баро наивно попытался вытащить кольцо из цепкого хвата.

 

Иона мог только, зажмурив один глаз, печально взирать на то, как его опекуна звонко хлестнул по щам угрожающе зашипевший и высунувшийся из тела отросток, и лишь затем, прицелившись, отправил в чёткий как единорог-гопарь нокаут прямо на кровать.

 

По крайней мере Цветущий отрубился, не чувствуя боли.

 

Выбравшись из-под одеяла и перебравшись на кровать Баро, птенец преспокойно царапнул взвизгнувшую лиану прямо по живому и, не дожидаясь сдачи, легко запрыгнул на подоконник, где и ожидал самую малость не ожидавший такой сцены сатир.

 

— А зачем эта штука нужна? — поинтересовался рыжеволосый и рыже...пёрый?.. юноша, настороженно покосившись на внезапного вторженца — как если бы предупреждая, что в случае чего расцарапать он может не только лиану — и растерянно крутя в чёрных, когтистых пальцах чудное украшение. Его даже не затрудняло достаточно неудобное для обычного человека положение, с которым он восседал на подоконнике: согнув ноги в коленях и балансируя на тонкой грани между улицей и комнатой.

Сообщение отредактировал Фели: 19 ноября 2016 - 22:48

[Фолси]

— Да, так его, ух! — рассудив, что наблюдать неравный бой между носителем и паразитом (это же почти как между сиамскими близнецами!) ему ещё не доводилось, сатир ненадолго позабыл о печатке и с упоением размахивал кулачками, подбадривая… впрочем, было не очень понятно, на чьей стороне лежали симпатии козлонога. — Эй, лохматый, а ну вставай! Твоя мамка и то дольше бы продержалась!

Но лохматый продолжал лежать в глубоком и блаженном отрубе. Может, у него просто не было мамки? Или голодающих ростков-детей, за жизнь и обеспеченное будущее которых приходилось бороться?

Сатиру оставалось лишь догадываться.

 

— А зачем эта штука нужна? — поинтересовался рыжеволосый и рыже…пёрый?.. юноша, настороженно покосившись на внезапного вторженца — как если бы предупреждая, что в случае чего расцарапать он может не только лиану — и растерянно крутя в чёрных, когтистых пальцах чудное украшение.

 

— Ну как же! Для спасения мира, конечно, — пафосно изрёк сатир, продолжая этакой недовольной копытной пчёлкой висеть в воздухе. Ещё неясно, чья поза была забавнее: птенца, сидящего на оконной раме как на жёрдочке, или его рогатого собеседника.

Рыжепёрый удивлённо захлопал глазами, и сатир понял, что озвученный аргумент… как бы это сказал один единорог… не катит.

— Ну ладно. Это кольцо мне подарил один близкий друг. Оно для него вроде как важно, — вполне себе серьёзно пояснил козлоног, хлопая невинными голубыми глазищами. — Ладно, парень, посторонись немного. А то неловко мне прохожих шерстью посыпать. Меня, кстати, Гамбит зовут.

Странный незнакомец подмигнул пернатому, вытянул руки вперёд и стал раскачиваться, стараясь зацепиться пальцами за свободный участок рамы. Но в тот момент, когда похожий на крепостной таран Гамбит уже был близок к своей цели, дерево просто… отпустило его.

Коротко вскрикнув, сатир на полном ходу влетел в окно и, кубарем прокатившись по полу, с досадным стоном растёкся по стенке.

— Со мной… всё… в порядке! — жизнерадостно сообщил птенцу Гамбит ровно перед тем, как на рогатую макушку упала полка.

[Фели]

— Со мной… всё… в порядке!

 

Иона присел на корточки рядом со сраженным — не абы чем, а самой полкой с большущей вазой фруктов! — Гамбитом, вокруг головы которого с чириканьем кружились красные призрачные колибри. С физиономией великого мыслителя приподняв резную дощечку из красного дерева с рогатой головы неожиданного гостя, птенец нахмурился и беспардонно царапнул когтем небольшой рог в курчавых волосах.

 

— Баро говорил так же, перед тем как рисунки дали по нему залп золотых кружек из ниоткуда, — поделился птенец, прикрыв один глаз и растерянно почесав голову. Таких людей — с нижней половиной от животного — ему уже доводилось увидеть. Правда, в прошлый раз это была наполовину женщина, наполовину — змея, которая попыталась его съесть.

 

Но почему-то складывалось ощущение, что этот полузверь с большей вероятностью навредит самому себе, ежели птенцу. Не значит, впрочем, что не стоит быть настороже.

 

— А меня Ионой зовут, — поделился парень, когда сатир не без его помощи извлек осколки из своей шевелюры. Повернувшись к своему опекуну, который со стоном приподнимался на локтях, он кивнул в его сторону. — А это - Баро.

 

Баро с натянутой улыбкой кивнул, прижимая ладонь к разбитому носу. Но произнести хоть что-то дриад, к сожалению, не сумел: шкатулка с уже знакомым треском распахнулась, и из сумки тихонько ругнувшегося мужчины вылетело целое торнадо шуршащих разноцветных карт, закруживших вокруг него настоящий хоровод.

 

[Фели]

Когда торнадо улеглось, сатир и птенец смогли увидеть на месте лохматого дриада в чёрном халате очень, очень сердитую и растрепанную дриаду в таком же чёрном халате. Открыв было рот, чтобы исторгнуть на свет Всесоздателя поток отборных ругательств, девушка приметила разинувшего рот Иону и тут же его захлопнула. Вместо этого она лишь с раздражением потерла переносицу и покосилась в сторону сумки, в которой скрылся злорадно посмеивающийся хоровод карт.

Сообщение отредактировал Фели: 20 ноября 2016 - 14:55

[Фолси]

— Э-эй, с рогами ты поосторожней, — пожаловался сатир, предприняв вялую попытку отстраниться. Всем ведь известно, что в рогах у фавнов сосредоточена магическая сила! А также сама жизнь — стоило рогам по той или иной причине сломаться, как незадачливый их носитель тут же обращался в камень. — Медвепчёл бы подрал этих эльфов: как гибельные пророчества изрекать, так они первые, а как нормально полку приладить — так «извините, у меня маникюр ещё не обсох, да и вообще я был рождён для интеллектуального труда». Тьфу, белоручки, — голос Гамбита забавно поднялся до писклявого фальцета, когда тот пародировал утончённых эльфов.

 

— А меня Ионой зовут, — поделился парень, когда сатир не без его помощи извлек осколки из своей шевелюры. Повернувшись к своему опекуну, который со стоном приподнимался на локтях, он кивнул в его сторону. — А это — Баро.

 

— Чудесно, просто замечательно, — бормотал сатир, поднимаясь на ноги. — Так вот, Иона, будь хорошим… э-э… пернатым и верни мне кольцо. Ну же, давай, — сейчас Гамбит напоминал папашу, который просит отпрыска не глотать родительскую рапиру, а просто положить её на место.

 

Баро с натянутой улыбкой кивнул, прижимая ладонь к разбитому носу. Но произнести хоть что-то дриад, к сожалению, не сумел: шкатулка с уже знакомым треском распахнулась, и из сумки тихонько ругнувшегося мужчины вылетело целое торнадо шуршащих разноцветных карт, закруживших вокруг него настоящий хоровод.

 

Сатир коротко взвизгнул, невовремя вспомнив о «залпе золотых кружек», и закрыл собой птенца. Впрочем, не забыл Гамбит и прикрыть собственную голову руками. Ведь главное — спасти рога!

 

Когда торнадо улеглось, сатир и птенец смогли увидеть на месте лохматого дриада в чёрном халате очень, очень сердитую и растрепанную дриаду в таком же чёрном халате.

 

— Ну вы, блин, даёте, — удивлённый козлоног даже рот открыл, почёсывая заросший кудрями затылок. — Это что же… два в одном?

Нет, он конечно видел таких в цирке, но то было далеко и совсем неправда!